Читать интересную книгу Опасное наследство - Элисон Уэйр

Я не могу войти в Тауэр, просто не могу! Для меня это место дышит ужасом, и добровольно я бы никогда сюда не зашла, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Здесь, на плахе, семь с половиной лет назад умерла моя дорогая сестра Джейн — ей было всего семнадцать. Бедняжке отрубили голову, хотя ее преступление было не таким уж страшным! И тут я с ужасом понимаю, что и сама могу оказаться на плахе.

Если бы только вернулся Нед и все объяснил, тогда королева, может быть, поняла бы, что мы ничуть не злоумышляли против нее. Но он вот уже пять месяцев за морем и понятия не имеет, как я страдаю. В глубине души я по-прежнему надеюсь, что он поспешит домой и спасет меня. Да, я плохо думала о нем и даже собиралась связать свою жизнь с Гарри, но теперь я жалею об этом. В моем отчаянном состоянии, по сравнению с которым все беды кажутся пустяшными, я отчетливо понимаю, что это была фантазия, рожденная тревогой и необоснованным подозрением. В этом мраке я помню только любовь, которой одарил меня Нед, помню только то, что, не посчитавшись с прямым запретом королевы, он все-таки женился на мне. Я всем своим сердцем знаю, что он по-прежнему мой настоящий господин, мой любимый верный муж, однако не даю себе воли думать об этом теперь, потому что иначе наверняка умру от тоски и скорби.

Перед моим мысленным взором мелькают страшные образы тех, кто погиб здесь той жуткой зимой, — сестры, отца и Гилфорда Дадли. Я вспоминаю рассказы о том, как рыдал Гилфорд на эшафоте, когда его публично казнили на Тауэр-Хилл. Лично мне этот человек никогда не нравился, но, услышав о его страданиях, я прониклась к нему жалостью. Три головы, преданные топору, — какой страшный конец. И не только мои близкие закончили жизнь на лужайке перед Тауэром. Кто не слышал об Анне Болейн и королеве Екатерине Говард![68] В этом королевстве даже женщин отправляют на плаху. Неужели я буду следующей? Господи Иисусе, избавь меня от этого, умоляю Тебя!

Теперь над нами мощные стены, угрожающие и неприступные; лодка проходит под мрачной аркой Святого Томаса и, остановившись, раскачивается на волнах, ударяющихся о ступеньки ворот. Я инстинктивно хватаюсь за борта лодки, но, по правде говоря, мне безразлично, если я утону вместе с этой посудиной. Это лучше, чем конец на плахе.

Перед нами медленно, дюйм за дюймом, открываются тяжелые дубовые ворота, оплетенные железом, из-за них появляется худой человек с солдатской выправкой, облаченный в строгую, хорошо сшитую одежду. На вид ему лет пятьдесят. У него густые седеющие волосы и обвислые усы, а на скуластом лице, грубоватом и морщинистом, застыло пугающе мрачное выражение. Он ждет с небольшим эскортом бифитеров — так называются в Тауэре стражники. Я с тоскливым чувством осознаю, что эти люди будут моими тюремщиками, и молю Бога, чтобы они не стали также и моими палачами.

Стражники помогают мне подняться, я на дрожащих ногах и со страхом в сердце выхожу из лодки. Но когда я пытаюсь подняться по лестнице, ко мне подходит пожилой джентльмен и предлагает руку.

— Сэр Эдвард Уорнер к вашим услугам, миледи, — представляется он. — Я лейтенант Тауэра, и вы поступаете под мою ответственность. — Я с облегчением отмечаю его вежливость и предусмотрительность; говорит он радушным, хотя и слегка гнусавым тоном. Правда, предательский внутренний голосок напоминает мне, что с такой же добротой в Тауэре в свое время обходились и с моей сестрой и, насколько я знаю, с Анной Болейн.

— Следуйте за мной, — тихим голосом бормочет сэр Эдвард. Видимо, на моем лице отражается настоящий ужас, потому что он слегка морщится и заверяет: — Вам нечего опасаться, миледи.

Это немного поднимает мне настроение, потому что я ожидала более холодного приема. Но в любом случае судьба моя еще не решена, и никакие слова утешения не распутают плотно связавшихся узлов страха в моей груди.

— Я понимаю, что вы чувствуете, миледи. Я когда-то тоже был заключенным в Тауэре, — говорит лейтенант, пока мы поднимаемся по ступенькам. — В наказание за то, что поддержал претензии на трон вашей сестры леди Джейн. Меня здесь продержали год после мятежа Уайетта, а потом я попал в опалу и пробивался как мог вплоть до восхождения на трон нашей благословенной королевы Елизаветы, за что я каждый день возношу благодарность Господу.

Сама я, естественно, не могу испытывать подобной благодарности, но слова сэра Эдварда воодушевляют меня, в особенности я рада тому, что он поддерживал претензии на трон моей сестры, потому что в таком случае он наверняка должен быть расположен и ко мне. Я, чуть ли не довольная, иду за лейтенантом, хотя и чувствую у себя за спиной бифитеров с пиками.

Мы выходим на мощеную площадку, которая кажется мне туманно знакомой, и, оглянувшись, я узнаю это место: той судьбоносной ночью восемь лет назад мы с Гарри проходили по этой площади, направляясь в лодку Пембрука, и я вспоминаю необъяснимый ужас, который охватил меня здесь. Может быть, это было предчувствие моего нынешнего заключения? Я в страхе… но тогда было хуже. Не дай бог, это действительно предзнаменование того, что меня ждет…

Тауэр кажется мне громадным. Повсюду высокие неприступные стены и мрачные здания, а я понятия не имею, куда меня ведут. Больше всего я боюсь, что меня замуруют в подземелье… или я окажусь на том месте, где пролилась кровь моей сестры. Этого я бы не вынесла.

— Куда мы идем, сэр Эдвард?

Лейтенант направляет меня под арку. Впереди слева высится стена, за ней видны кроны деревьев.

— Мы идем во внутренний двор, — говорит он мне. — Вы будете помещены в Белл-Тауэр. — Сэр Эдвард показывает наверх. — Рядом мои покои, вот за этой стеной. — Если поблизости от тюрьмы будет сад, то это уже лучше. Я смогу смотреть на него из окна.

Из-под арки мы попадаем в узкий проход, и здесь, близ выхода в противоположном конце, я вдруг всем телом начинаю ощущать лютый холод, хотя сейчас стоит теплый август. Сэр Эдвард и его люди ничего не чувствуют, а я на какое-то время буквально коченею. Меня охватывают паника и ужас, и я знаю, что причина этого не только в моей беременности. Потом мы поворачиваем налево, и это чувство исчезает так же неожиданно, как и пришло, но ему на смену приходит кое-что похуже. Потому что, когда мы выходим на открытое место, я вижу перед собой лужайку Тауэра, ограниченную зданиями и стенами, а справа воспаряет к небесам громадная белая крепость, известная как цитадель Цезаря. Ее позолоченные купола-луковицы сверкают в солнечных лучах. Но я едва их замечаю, потому что за лужайкой находится часовня. Я останавливаюсь как вкопанная.

Лейтенант видит, что я в ужасе смотрю перед собой. Он поспешно берет меня под руку и ведет к высокому деревянному зданию слева — одному из нескольких изящных сооружений в этой части замка. Это впечатляющее здание, за которым высится каменная башня, но все это я едва вижу, потому что меня чуть не выворачивает наизнанку при мысли о том, что останки моей безжалостно убитой сестры покоятся здесь, в этой часовне, а где-то тут на лужайке стояла плаха, на которой ей отрубили голову. Если королева хотела меня наказать, то лучшего способа и придумать не могла.

Подавляя тошноту, я отворачиваюсь и невидящим взглядом смотрю перед собой. Мы входим в покои лейтенанта. Это прекрасный современный дом с просторными комнатами. Стены обиты деревянными панелями, а помещения обставлены богатой мебелью, какую обычно можно увидеть лишь в жилищах аристократов. Сэр Эдвард ведет меня по коридору, потом через приемную, в которой я вижу одни скамьи, и наконец мы оказываемся у двери. Мой провожатый поясняет, что это дверь, ведущая в Белл-Тауэр.

— Это единственный вход, — говорит он, словно предполагает, что я, будучи беременной, попытаюсь бежать. — Королева приказала поместить вас в самое надежное место.

— Я не представляю угрозу для ее величества, — не могу удержаться я. — Я ее верноподданная.

Сэр Эдвард хмурится.

— Прошу, миледи, — говорит он.

Белл-Тауэр — очень старое сооружение. Лейтенант сообщает мне — словно показывая местные достопримечательности, — что Белл-Тауэр был построен много веков назад королем Ричардом Львиное Сердце. Я в это легко верю. Нижнее помещение, шестиугольное по форме, имеет мощные, грубые стены с высокими застекленными окнами. Сквозь них сегодня проникают солнечные лучи, но все равно здесь прохладно и мрачновато, и я знаю, что буду мерзнуть зимой. Господи, прошу тебя, не допусти, чтобы мне пришлось рожать здесь!

Но лейтенант идет дальше — вверх по крутой винтовой лестнице.

— Здесь тридцать лет назад был заточен сэр Томас Мор, — сообщает он мне, — и холод был для него сущим мученичеством.

Я читала, что многие люди и казнь его считали мученичеством. Этот человек тоже не покорился королю, за что заплатил высокую цену. От этой мысли меня пробирает дрожь.