Не исключено, что советский лидер в последний момент хотел как бы подкрепить позиции тех, кто считал войну против СССР чреватой самыми серьезными последствиями для рейха, и тем самым повлиять на развитие грозно развивающейся ситуации. Но это – всего лишь предположение, которое, впрочем, имеет право на существование.
Кроме того, необходимо учитывать, что, по авторитетному свидетельству одного из ведущих советских военачальников А.М. Василевского, факты говорят о следующем: в Генеральном штабе были получены необходимые разъяснения, и там знали, что к вооруженным силам это сообщение отношения не имеет[321]. Приведу оценку, принадлежащую перу маршала Василевского: «О том, что это сообщение является внешнеполитической акцией, говорит продолжавшееся осуществление организационно-мобилизационных мероприятий, переброска на запад войсковых соединений, перевод ряда предприятий на выполнение военных заказов и т.д.
У нас, работников Генерального штаба, как, естественно, и у других советских людей, сообщение ТАСС поначалу вызвало некоторое удивление. Но поскольку за ним не последовало никаких принципиально новых директивных указаний, стало ясно, что оно не относится ни к Вооруженным Силам, ни к стране в целом.
К тому же в конце того же дня первый заместитель начальника Генерального штаба генерал Н.Ф. Ватутин разъяснил, что целью сообщения ТАСС являлась проверка истинных намерений гитлеровцев, и оно больше не привлекало нашего внимания»[322].
Весьма показательна и многозначительна была реакция нацистского руководства на этот экстраординарный шаг Сталина. Как записал в своем дневнике 14 июня И. Геббельс: «Опровержение ТАСС оказалось более сильным, чем можно было предположить по первым сообщениям. Очевидно, Сталин хочет с помощью подчеркнуто дружественного тона и утверждений, что ничего не происходит, снять с себя все возможные поводы для обвинения в развязывании войны»[323].
К слову, следует отметить, что фашистский фюрер довольно высоко оценивал Сталина как своего потенциального, а потом и реального противника. Правда, эти оценки облекались в формулы, носившие негативный характер, но от этого они не утрачивают своей ценности. В застольных беседах со своим окружением Гитлер не раз возвращался к оценке Сталина как политического деятеля и политического оппонента. Он сравнивал Черчилля со Сталиным и второго ставил неизмеримо выше, чем первого. Вот более чем красноречивое и лаконичное сравнение фюрером своих главных политических противников: «Если Черчилль шакал, то Сталин – тигр»[324].
Особого внимания заслуживает то, что Гитлер отдавал себе отчет в том, что наша страна находилась на подъеме и ее стремительное как по масштабам, так и по темпам движение вперед явственно обозначала перспективу превращения ее в могучую и непобедимую державу, соперничать с которой Германии будет не по силам.
Полагаю, что читатель не должен думать, будто я оправдываю Сталина и его политику ссылками на его злейшего и непримиримого противника – ведь порой оценки врагов звучат красноречивее восхвалений друзей. Приведенные выше высказывания дают возможность посмотреть на Сталина как бы с другой стороны – со стороны его смертельного врага. Такой метод, бесспорно, дает возможность для более полной и более емкой оценки Сталина и его политики, особенно в предвоенные годы – в период так называемого заигрывания с Германией.
Однако все это к июню 41 года как бы отошло на задний план. Перед советским вождем по-прежнему приоритетной выступала задача как можно дальше оттянуть неизбежное военное столкновение с Германией. Это стало доминантой сталинской политической стратегии и тактики в тот рубежный исторический период.
Нарком обороны, Генштаб и командующие военными приграничными округами были предупреждены о личной ответственности за последствия, которые могут возникнуть из-за неосторожных действий наших войск. Военным было категорически запрещено производить какие-либо выдвижения войск на передовые рубежи по плану прикрытия без личного разрешения И.В. Сталина. Иными словами, он в немалой степени парализовал свободу их действий в обстановке, для характеристики которой трудно даже подобрать подходящие эпитеты.
Общая ситуация не будет до конца ясной и четкой, если мы проигнорируем тот факт, что Сталин придавал первостепенное значение тому, чтобы не дать немцам какого-либо, даже самого ничтожного, повода для оправдания нападения на СССР. Конечно, к тому времени Гитлер уже так закусил удила, что любое его действие, каким бы противоправным оно ни было, уже мало связывало его руки. Но тем не менее германское командование придавало немалое значение тому, чтобы вынудить Советский Союз к военной реакции в случае германской провокации. Об этом четко свидетельствует следующее принципиальное положение из предложений штаба ОКВ по пропагандистской подготовке нападения на Советский Союз от 8 мая 1941 г. В нем, в частности, подчеркивалось: «Наши планы должны оставаться в тайне как можно дольше. Англия до самого последнего момента должна верить в возможность предстоящего вторжения. Для России наш удар должен оказаться внезапным. В то же время придется отложить идеологическую подготовку немецких солдат и немецкого народа, хотя она сама по себе была бы желательна.
Но если русские до начала военных действий сами пойдут на провокацию, то это будет означать, что наступил момент открыть как идеологическую кампанию по подготовке к войне нашего народа, наших немецких солдат, так и действия по разложению русского народа. Правда, и в этот момент наши намерения еще должны оставаться в тайне. Должно сохраняться впечатление, будто главной задачей на летний период остается операция по вторжению на острова, а меры против Востока носят лишь оборонительный характер и их объем зависит только от русских угроз и военных приготовлений»[325].
Как видим, дезинформационные планы германского командования проводились неукоснительно в жизнь, в частности, и вариант провоцирования Советского Союза на преждевременное выступление в случае германской провокации. Так что опасения и предупреждения Сталина не выглядят какими-то маниакальными или чрезмерно преувеличенными. Он знал сущность фашизма и прекрасно отдавал себе отчет в том, чтобы избежать ловушки. Однако – и это надо признать со всей откровенностью – чрезмерная осторожность в данном случае сыграла свою роковую роль, ибо боязнь быть втянутыми в провокацию сковала инициативу нашего главного командования и командования приграничных округов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});