б) С помощью благодати Божией можно переносить самые страшные телесные болезни, мужественно идти на встречу смерти, укрощать жгучие плотские пожелания. Почему же с помощью той же благодати не в состоянии прощать?
в) Есть бесчисленное множество примеров прощения: могли другие, следовательно, можем также и мы! Христос прощал. "Но Он был Бог?" Стефан прощал, Иосиф — своим братьям, Давид — поносившему Семею.
3. Редко между людьми, но поэтому и совершенно.
Полное прощение и совершенное забвение обид, конечно, редко. Но это доказывает не то, что не следует прощать, а только то, что совершенные, истинные христиане — редки. Повседневно встречающиеся люди, которые делают то, чего требует природа и чувственность, не могут назваться христианами. Если христианство требует совершенных и великих дел — смирения, чистоты сердца, терпения в страданиях, любви креста — то оно должно требовать также и любви ко врагам, прощения.
Мы должны по крайней мере усиленно стремиться к этим высоким добродетелям, тогда Христос пополнит Своими заслугами наши недостатки. Благовоспитанные дети извиняются. Если теперь взрослые не прощают друг друга, то они с годами сделались несовершеннее, вместо того, чтобы быть более совершенными! Кто может прощать, тот имеет достаточно нравственных сил, чтобы в состоянии исполнять и другие христианские обязанности.
Небо есть нечто славное, а оно дается только за трудное, великое, возвышенное и совершенное. Чтобы яснее показать совершенство в прощении, необходимо сделать несколько кратких замечаний.
а) При прощении открывается великий ум. Тут видят свои собственные недостатки, понимают, что прощение можно получить только через прощение, что мщение, ненависть и вражда — ничтожные вещи.
б) Тут обнаруживается христианское сердце, которое забывает и побеждает само себя.
в) Тут проявляется крепкая воля, которая подчиняется заповеди Божьей, где нужно столько труда и чего другие не делают.
г) Тут открывается высокая, прекрасная душа, которая заслуживает удивления людей и ангелов.
Хороший садовник не только вырывает "плевелы," но вырывает их с "корнем." Так и мы должны вырывать с корнем ненависть и вражду, и не только "прощать," но и "забывать" обиды.
Кто хочет от Бога прощения, тот должен сам прощать
"Злой раб! весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя?" (ст.32–33).
Царь в нынешнем Евангелии простил своему рабу весьма великий долг. Уже человеческий разум и одно лишь естественное чувство требовали бы, чтобы прощенный и осчастливленный раб взаимно прощал и осчастливливал. Но он этого не делал; он напротив грубо требовал, душил, угнетал и вверг своего должника в темницу.
С негодованием мы отвращаем взоры от этого не человека. Но как много есть подобных ему? Ему подобен каждый, который хочет от Бога прощения в своих грехах, а сам не прощает никакой обиды своим собратиям. Число таких христиан весьма велико. Поступать так — неестественно и противно природе.
Правильное, естественное отношение должно быть таково: кто хочет от Бога "прощения" грехов, тот должен "сам" прощать. Почему? Этого требует уже "положение" и "взор," "язык," "речь, сердце" и "расположение" ищущего прощения. "Требование" прощения и "осуществление его" находятся в естественной связи.
Кто хочет от Бога прощения, тот должен сам прощать.
1. По силе своего положения и взора.
Внутреннее состояние везде выражается наружным. Кто усиленно молит Бога о прощении грехов, тот принимает особенное "положение" и имеет особенный "взор." Какое это положение и какой взор и как следует отсюда, что должно прощать собратиям?
а) Ищущий прощения возносит свои руки ввысь, к Богу. Кто не делает этого, тот не хочет никакого прощения. Где искреннее и глубокое раскаяние, там руки складываются сами собой. Тут заключается непритворное смирение.
Можно ли теперь быть тут столь гордым, чтобы не простить своему собрату? Нанесенная обида оскорбила большей частью только чувство чести, впечатлительность и гордость: гордость должна замолчать, уступить смирению!
Руки были вознесены или возносятся к небу; можно ли теперь теми же самыми руками "давить" ближнего, причинять ему зло и мстить?
б) С руками обращает он также и взор к Отцу небесному. Сначала взор поникнут долу, потом он обращается к небу. Где истинная скорбь о грехах, там выступают также слезы на глазах, и взор наполняется слезами!
Можем ли мы тогда взирать на погрешающих против нас собратий со злобным, завистливым и враждебным взором? Естественно ли тут и мыслимо ли гневаться, мстить, оскорблять, угнетать и таким образом выжимать слезы у другого?
в) Он становится пред крестом. Ради креста Христова прощает нам Отец небесный. На кресте разодрано рукописание грехов. Истинно-кающийся становится у подножия креста и обнимает его верой.
Возможно ли теперь, чтобы затем налагать своему собрату крест и продолжать гневаться на него? Не должно ли совершенно разорвать его долговую запись и простить?
2. По силе своего языка и речи.
От избытка сердца говорят уста. Что волнуется в сердце, то обыкновенно выражается в "речи" и на "языке." Что же говорит теперь истинно-кающийся, ищущий прощения от Бога.
а) Он произносит молитву Господню. С ранней юности мы обучены и привыкли, после каждой другой молитвы: читать "Отче наш!" Следовательно, также и после покаянной молитвы.
Тут говорится: "остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим!" Должно ли это прощение напрасно произноситься? Смеем ли мы лгать Богу, обещать прощение и не прощать? Ложь и в отношении уже к "людям" весьма презренна; что же теперь ложь в отношении к Богу?
Каждый, на кого мы гневаемся, не имеет ли права нам сказать: "в твоем "Отче наш!" вовсе нет пятого прошения?"
б) Каждый кающийся исповедует свой долг. A что он исповедует, то великий долг. Или нет никакого великого долга в том, если из легкомыслия и злобы преступают заповеди Божии и своевольничают против Бога? И хотят прощения этого великого и "очень" великого долга. Возможно ли теперь не прощать оскорбителю, который имеет только "малый" долг, который, быть может, имел право, или задел нашу излишнюю чувствительность, или сделал не злонамеренно, а по недоразумению? Хотеть "великого" и не давать малого противно природе.
в) После исповедания грехов говорят между прочим: "я даю твердое намерение впредь не грешить." Должно ли это быть чистой ложью, если хотят удержать грех в сордце, т. е. ненависть и вражду? Но это было бы противоестественно!
Затем освобождаются от грехов. Неужели не захотят быть действительно свободными, — свободными также от вражды и неприязни?
3. По силе своего сердца и расположения.
Даже расположение кающегося, его сердце, настроение его чувств естественно побуждают его прощать от сердца погрешающим братьям или сестрам. Какое настроение чувства господствует тогда? Какое расположение? Каково сердце ищущего прощения?
а) Вначале сердце скорбит. Без сокрушения и раскаяния немыслимо покаяние. Хотят отделаться легче. Как это возможно иначе, как не через жертву? Но лучшая жертва, которую могут принести, есть прощение.
Семейство, повергнутое в траур, охотно принимает подле себя всех тех, которые до сих пор были далеки от него. Горе сближает людей между собой. Так и здесь! Скорбное сердце нуждается в утешении, и если оно простило, то имеет это утешение.
б) Затем сердце радуется. Нет радости более сладкой, как если получают разрешение от грехов. Но именно столь же велика и радость, если сами разрешают от грехов, т. е. прощают. Если не делают последнего, то и первое не доставляет также никакой радости. Радующееся сердце должно взаимно радовать, тогда радость совершенна.
в) Сердце делается новым. Оно пересозидается, дух становится духом Христовым, в Которого обновляется обратившийся грешник. Мы должны воображать в себе Христа. A что делал Христос? Он прощал своим жесточайшим врагам, молился среди ужасных мучений за своих распинателей. Не иначе может поступать и обновленный, возрожденный и оживленный Христом человек. Если он не прощает — он не возрожден!
"Остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим!"
Что необходимо, чтобы всегда и во всяком случае быть расположенными к прощению и примирению