– Уже темно, госпожа, – сказал он. – Эрл Бортах распорядился проводить тебя туда, где ты сможешь отдохнуть. И твой спутник тоже.
– Что он тебе молвил? – шепотом спросил Ратислав, когда они пошли за волахом.
– Имя. Женское имя. И я, кажется, знаю, чье оно.
Ратислав заснул быстро – сказался день, проведенный в седле. Однако спал совсем недолго. Кто-то тряхнул его за плечо, и юноша судорожно открыл глаза. Над ним стояла Руменика.
– Пойдем со мной, – сказала она.
– С тобой? А лошади?
– Никуда они не денутся.
Ратислав подобрал с сена свой меч и плащ, пошел следом за девушкой. Двор крепости был пуст, лишь на стенах горели факелы и расхаживали часовые. Комната, которую уделил Руменике для ночлега эрл Борнах, находилась в цокольном этаже одной из башен. Руменика откинула рогожу, заменявшую дверь, вошла, устало опустилась на тахту, покрытую звериными шкурами.
– Завтра битва, – сказала она. – Я не хотела тебе говорить, но я должна. Я слышала, как Хейдин разговаривал с Зарятой.
– Ну и что?
– Они говорили о тебе. Зарята сказал, что в любом случае ты должен будешь сражаться.
– Я и так буду сражаться. Я же воин.
– Ты не понял. У них есть воин, который пришел из твоего мира. Ты будешь драться с ним. Хейдин хотел сам сразиться с этим воином, но Зарята сказал, что это невозможно. Это твой противник.
– Стал-быть, буду сражаться. Затем и меч ношу.
– Я боюсь, Ратислав, – Руменика встала, подошла к юноше, взяла его за руку. – За тебя боюсь. Была бы моя воля, я бы тебя не пустила.
– Да что ты! – Ратислав смущенно опустил взгляд. – Оно ведь и не страшно совсем. Бог, он правому победу подаст. А я себя неправым не чувствую. Ты-то чего беспокоишься?
– А ты не понял?
Ратислав посмотрел в ее глаза, и сердце у него дрогнуло. Когда-то он мечтал увидеть этот свет в глазах Липки.
– Однажды я уже потеряла человека, которого любила, – сказала лаэданка. – Второй потери я не вынесу.
– Я ведь… я не должен… нельзя мне!
– Я знаю, о чем ты думаешь, Ратислав. Мне давно удалось разгадать твои мысли обо мне. Ты думаешь: я всего лишь простой крестьянин, а она принцесса, наследница престола. Только я не всегда была принцессой. Я росла в бедности: Со мной всякое было. Приходилось и отбросы есть, и побираться. Когда у моей приемной матери были запои, я голодала. Добрые люди кормили. Я через многое прошла, даже через то, о чем говорить не хочу, потому что мне стыдно. Я была наложницей императора. Я ведь тоже сейчас вся дрожу. Боюсь, что ты не примешь меня такой, какая я есть.
– Руменика, я сам думал, да только сказать не мог… Я только Хейдину говорил.
– Я знаю. Я видела твои глаза и все в них могла прочесть. И сейчас я вижу, что в твоем сердце. Однажды я сказала тебе, что ты мне очень дорог. Я тогда еще не знала, насколько ты мне дорог. А теперь знаю. И поэтому я не могу молчать дальше. Завтра будет бой., но перед этим у нас с тобой целая ночь. Это будет наша ночь. Твоя и моя. Потому что другой у нас может и не быть.
Руменика прижалась к груди Ратислава, и юноша перебирал ее волосы, целовал ее губы, шею, затылок. Потом Руменика увлекла его на свое ложе. Ратислав с бешено бьющимся сердцем пытался распустить шнуровку ее куртки, но пальцы не слушались, дыхание срывалось, и он опять искал ее губы, опять сливался с ней в поцелуе, чтобы решимость его не ослабла. Руменика помогла ему распутать шнуры, стянула куртку, потом рубашку. Ратислав коснулся пальцами ее груди, почувствовал, как ее руки ласкают его тело под рубахой.
– Славный мой, сильный мой, – шептала Руменика. – Прошу тебя, не останавливайся! Не бойся ничего!
– Ты красивая такая! Глазам больно!
– Так смотри же. Радуйся, что это красота твоя. Насладись ей.
Ратислава била дрожь, лицо его пылало. Он с трудом освободился от одежды, лег рядом с девушкой, заключая ее в объятия. Один из светильников замигал и погас, будто щадя стыдливость любовников.
– Не бойся ничего! – шептала Руменика. – Продолжай! Все будет хорошо! Я тебя люблю. Мне нравится, как ты все делаешь…
– Я… я не умею.
– А и не надо ничего уметь, миленький! Делай, как того хочешь. Да-да, вот так… Ааааах!
Их тела соединились, и Руменика прижала к себе Ратислава, обхватив его ногами, будто боялась, что он испугается того, что происходит, и остановится, не дав ей испытать того счастья, которое она так ждала. А потом она внезапно для себя почувствовала, что вот-вот достигнет разрядки, и застонала. Такого с ней не было с того времени, как она была с Нелленом… Новая волна захлестнула ее, и она ощутила, что и Ратислав дошел до вершины.
– Люблю тебя! – прошептал Ратислав. – Люблю!
– Говори еще…
Они еще долго лежали в объятиях друг друга, а потом сблизились снова, и Ратислав шептал ей что-то в счастливом бреду, пока она не убедила его поспать. До утра оставалось совсем недолго.
– Единый, помоги мне! – зашептала Руменика, обращаясь к горящему светильнику. – Не дай мне потерять того, кто живет в моем сердце! Не отнимай у меня счастья. Не забирай Ратислава…
Огонек светильника дрожал и подмигивал ей, расплывался в радужные кольца и выпускал длинные лучи. Руменика вытирала слезы и повторяла свою молитву. Повторяла ее, пока масло не выгорело и светильник не погас.
Глава десятая
«Следует ли тебе знать, что было до тебя и что будет после тебя? Просто доверься своему мечу и бейся. Будь отважен ныне, и завтра благодаря тебе спасутся народы».
Йонан-Певец, «Золотая Книга Войны»
Хорст фон Гриппен готовился к поединку. Когда начало светать, он принял ванну, а потом долго молился, используя вместо распятия свой меч. С восходом солнца он позвал своих оруженосцев и начал облачаться в доспехи. Сначала фон Гриппен надел чистую льняную рубаху и штаны, на них – гамбизон, а на голову шапку с наушниками. Потом пришел черед штанов из вареной кожи и длинной до колен кольчуги с капюшоном. На кольчугу он с помощью оруженосцев надел стальную кирасу, покрытую голубой эмалью и золотой насечкой, наплечники, пластинчатое огорлие. Полный ножной доспех ливонец не стал надевать, чтобы не стеснять движений, ограничился поножами, закрывающими икры. Сверху на латы крестоносец набросил белую яку с черным ливонским крестом на правом плече и грифоном – гербом дома фон Гриппенов – на левом. Походил по палатке, проверяя, не болтается ли доспех при ходьбе, не сковывает ли движений, и остался доволен. Еще раз велел оруженосцу проверить все ремни и завязки панциря. Затянул на бедрах пояс с привешенной к нему трехгранной мизерикордией. Меч, шлем и небольшой треугольный щит с крестом и грифоном ливонец пока брать не стал, чтобы не утомлять себя ненужной тяжестью. На то и нужен оруженосец, чтобы таскать все это за господином до поры до времени.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});