Наоми не относилась к тем импульсивным девчонкам, которые рвались навстречу опасности. Голос, несомненно, вызывал недоумение, но определенно не принадлежал человеку, лелеющему дурные намерения. Мелодия не привела бы ее сюда, если бы ей тут что-то грозило. Конечно же, это пение имело отношение к подготовке к отбытию. Маги всегда говорили нараспев.
Она распахнула дверь в ванную, нащупала выключатель, вспыхнул свет.
На полу сидел мужчина, прижав колени к груди, обхватив их руками, словно пытался свернуться в шар, как ежик. На его лице читалось отчаяние, в широко раскрытых, выпученных глазах — казалось, что они сейчас выкатятся из орбит — стоял ужас. Его голова поднималась и опускалась. Поднималась и опускалась. Словно стараясь убедить себя в этом, мужчина бормотал: «Я Роджер Ходд из „Дейли пост“, я Роджер Ходд из „Дейли пост“, я Роджер Ходд из „Дейли пост“»…
* * *
Джон с помповиком, Никки с пистолетом торопливо шли по коридору первого этажа к парадной лестнице, чтобы подняться к детям, которых оставили на втором этаже.
Зазвенел дверной звонок.
— Не отвечай! — вырвалось у Никки.
Они находились у самой лестницы, от входной двери их отделяла только прихожая, и Джон ясно услышал щелчок: засов врезного замка вышел из гнезда в дверной коробке.
— Нет, — Никки подняла пистолет.
Джон выставил перед собой помповик. Когда распахнулась входная дверь, она включила охранную сигнализацию. То есть должна была взвыть сирена. Не взвыла. Призрак каким-то образом вывел систему из строя.
Дверь распахнулась, но на пороге никто не появился. Насмешка. Приманка. Кто-то мог там стоять, справа или слева от двери, прижимаясь к стене дома, дожидаясь, чтобы Джон переступил порог и попал под удар.
Они более не слышали никакой музыки, не играла ни флейта, ни другой инструмент, ветерок чуть шептал, снег падал на крыльцо, отдельные снежинки планировали в прихожую, поблескивая в свете люстры.
Восемнадцать лет Джон страшился этого момента, полностью не отдавая себе отчета в том, что на подсознательном уровне верил: невозможное свершится, убийца его семьи обязательно вернется из могилы. Двумя годами раньше, когда Минни оказалась на волосок от смерти, потому что диагноз никак не могли поставить, Джон уже сознательно пришел к выводу, что обещание Блэквуда будет исполнено. Когда Минни лежала в забытьи и ей никак не могли сбить высоченную температуру, Блэквуд рыскал по границам воображения Джона, и ему было проще исходить из того, что девочку убивает не вирус, а призрак. С тех пор страх перед призраком только нарастал, и теперь создавалось ощущение, что он сам призвал Блэквуда в этот мир, потому что, воображая худшее, снабдил монстра приглашением.
Открытая входная дверь и пустой порог Джона не пугали. Он знал, что должен стать последней жертвой убийцы. Тот хотел, чтобы он увидел смерть всех самых близких ему людей, а уж потом умер бы сам. И в этот самый момент, у открытой двери, Никки подвергалась куда большей опасности, чем он.
— Иди наверх к детям, — он посмотрел на жену. — Я проверю, что тут такое.
— Нет. Я останусь с тобой. Только давай побыстрее. Прямо сейчас.
* * *
Зах стоял у двери, которую только что закрыл, Минни — около стола старшего брата, и тут Уиллард прошел сквозь стену.
Как и всегда, увидев Уилларда, Минни подумала об игре и забаве, смехе и любви. Даже при виде Уилларда-призрака у нее поднялось настроение, хотя, по правде говоря, она понимала, что пес вернулся в этот мир не для того, чтобы играть или смешить ее. Он не пугал ее, как мужчина с отстреленным лицом в магазинчике, но ей и не хотелось обниматься с Уиллардом. Чувствовалось, что теперь он уже не мягкий, теплый и пушистый. И, попытавшись прикоснуться к нему, человек ощутил бы холод, а может, и ничего, что было бы еще хуже. Но теперь Уиллард напугал Минни, поскольку его появление означало приближение беды.
Пес подбежал к ней, метнулся к Заху, исчез, сквозь дверь уйдя в коридор, вернулся тем же путем.
— Что с тобой такое? — спросил Зах сестру, наблюдая, как Минни следит за перемещениями призрака, которого он не мог видеть.
Уиллард лаял, лаял, но даже Минни его не слышала. Только могла понять, что он пытается что-то ей передать.
— Зах, отойди от двери.
— Зачем?
— Отойди от двери!
Пес сделал все, что мог. Никто не стал бы винить старину Уилларда в утере бдительности, когда женщина в сером платье, та самая, которую Минни видела десятью днями раньше, женщина, которая могла бы ходить от двери к двери, неся слово Христово, но не ходила, ворвалась в комнату, замахнувшись разделочным ножом на Заха.
* * *
Роджеру Ходду приказали его собственным голосом: «Оставайся здесь». Он обнаруживает, что ослушаться не может. Он больше не человек, всего лишь собака, хозяин которой держит его за яйца разума. И здравомыслия с каждой минутой у него становится все меньше. Будучи репортером, он привык задавать вопросы, и человек должен сказать ему правду, ложь или «без комментариев», но, что бы ни сказал человек, Ходд может охарактеризовать ответ как правду или ложь, в зависимости от ситуации. Однако теперь он этого права, этой власти лишен. Здесь он не задает вопросов, эта тварь контролирует его, как марионетку, и сейчас этой твари в нем нет, но она все равно заставляет его — «Оставайся здесь!» — и собирается сделать что-то ужасное его руками, а потом и с ним самим.
Девочка распахивает дверь, включает свет и таращится на него с порога. Она спрашивает, все ли с ним в порядке, не нуждается ли он в помощи. Ну до чего же она глупа! Разумеется, он нуждается в помощи, он здесь умирает. Он хочет сказать ей, что она будущая безмозглая шлюха, что она тупее кучи дерьма, которую, должно быть, уже навалила в штанишки, но тут его наездник возвращается, снова полностью контролирует Ходда и говорит девочке: «Ты сладенькая конфетка, так? Я хочу мою сладенькую конфетку. Угости меня чем-нибудь вкусненьким, маленькая невежественная сучка» — и так же резко, как оседлал его, наездник спешивается, потому что у него дела в другом месте, но Роджер Ходд по-прежнему выполняет команду «Оставайся здесь».
* * *
Окутанный запахами шерстяной материи пальто и искусственного меха воротников, Престон Нэш ждет в темном стенном шкафу, подобно угрозе третьего уровня в видеоигре. Молоток-гвоздодер зажат в его руке. За двадцать лет в компании наркотиков и спиртного так часто шел рука об руку со смертью по краю той или иной пропасти, что практически полностью утерял способность бояться. Если что и может иной раз его испугать, так это собственные галлюцинации. Люди, долгое время закидывающиеся экстази — Престон этот наркотик не жалует, — теряют способность радоваться естественным путем, потому что их мозг перестает вырабатывать эндорфины. И как полагаются они на этот наркотик, чтобы ощутить счастье, так и он полагается на свой разум, чтобы ощутить ужас, потому что реальный мир — тусклое и обветшалое местечко — ужаснуть его уже не в состоянии. С радостным предвкушением он ждет своего нового и интересного компаньона, с которым делит собственное тело.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});