Читать интересную книгу Убийца среди нас - Анатолий Силин

— Утром, говоришь? Лучше бы вечером или ночью.

— Может и лучше, но нас поддержит авиация. Во время налета и проскочим. Командованию нужны свежие разведданные по скоплениям боевиков.

— Да ведь день не ночь, как бы не напороться.

— Решение принято и не нам его отменять. Давай-ка лучше обмозгуем… — стали обговаривать, сколько в каждую группу взять людей, кого конкретно, какое иметь вооружение.

До утра Петр думал об одном и том же. Столько всякой дребедени в голову лезло!.. Дворкин сказал, что надо выспаться, но не спится. Написал письма домой и сестре, потом, закрыв глаза, лежал и думал. Рядом с палатками разведвзвода стоят палатки первой роты. Слышно, как в соседней переговариваются десантники.

— … Нам с командирами еще повезло, а во второй ребята от своих воем воют. Ротный злой, замы такие же. Недавно сам слышал, как ротный чехвостил писаря. Говорит, если надо, будешь воду мне на животе греть…

У него борода скобой, так он ее каждое утро ровняет, а писарь для этого теплую воду в чайнике приносит. Как в настроении, говорит писарю: "Борис Иванович, а где у нас теплая водичка?" Но как злой: "Писарь, бегом за водой!" А недавно писарь воду в чайниках перепутал — он еще носит холодную умываться заместителю. Что там было!..

— Не повезло, выходит, писарю, — вздохнул другой десантник. — Уж лучше на передовой, чем вот так прислуживать. Черт знает, что командиру в голову взбредет. Угадай, попробуй.

— Уважение должно быть к рядовым, — сказал начавший разговор. — Я знаю старшину, который нашего брата кроме как хлебожуями, не называет. Это же унижение. Видите ли, нервы у него не выдерживают!..

— Я на днях письмо из дома получил, пишут, что дядька повесился, — встрял в разговор еще один десантник. — Хороший дядька был, двое ребятишек остались.

— С чего повесился? — спросил кто-то.

— Без работы остался. Семью кормить нечем было.

— Не дело, конечно, вешаться, а с другой стороны — как еще поглядеть. Детей-то кормить надо, а чем? Нет, мужику без работы нельзя.

— Когда в армию провожал, помню, говорил: охраняй Отечество! Вот я охраняю, а его уже нет…

Его перебил голос глухой, простуженный:

— У нас один в тюрьме не раз сидел. За человека не считали, а тут торговлей занялся и пошел, пошел… Женился, дом отгрохал, "джип" купил. Его девчонку спрашивают: "На чем ездить будешь?" — "На дзипе", — говорит. — "А купаться где станешь?" — "В шауне". Говорить еще не научилась, а подавай ей "джип", сауну.

— Не всем же торговать, — вздохнул тот, у которого дядька повесился. — У нас кто торгует или при власти, тот и живет. Потому и люди стали дерганые.

— Мы не лучше, — ответил простуженный. — Мне дед говорил, что с Отечественной мужики вернулись добрые, потому как все едины были. Нет, и тогда попадались психи, но не столько, сколько сейчас.

— Вот-вот! Тогда именно все были едины, вместе тяготы переносили. А теперь одни на дурничку миллионы "зеленых" хапнули, им отдали газ, нефть, заводы. Зато такие, как мой дядька, подыхать с голоду должны. На них, выходит, наплевать. Потому и воевать настроения никакого нет…

Простуженный голос сокрушенно добавил:

— Как же мы все низко пали! Во всем, за что ни возьмись.

В разговор вмешался кто-то еще.

— Мы не пали, нас сознательно опустили, причем так, что ниже некуда. Работы нет, жрать нечего, да что за жизнь пошла!..

В палатку, откуда слышался разговор, видно, зашел командир. Десантник, говоривший про миллионы "зеленых", подал команду:

— Встать, смирно!

— Вольно, вольно. Сидите. Ты, Федоров, опять небось антимонию разводишь?

— Никак нет, товарищ сержант. Про наступление толковали.

— Откуда знаешь про наступление?

— Так если вы нас не ругаете — значит быть наступлению.

— Шустрый ты, однако, Федоров. И языком трепать умеешь. Так вот, возьмите с Деревянкиным лопаты и пошли покажу, где надо яму выкопать.

— Никак хоронить кого-то?

— Не "кого", а "чего". Мусор, отходы всякие. Мы не должны оставлять после себя… — Петр уже не услышал, что же нельзя оставлять после себя. Он задремал.

Вздрогнул, когда подошел и присел Дворкин. Кроме них в палатке никого не было.

— Скажи, у тебя страх есть? — тихо спросил он Петра.

— Есть маленько.

— У меня тоже. Раньше не было, да и не думал я об этом. Только сейчас дошло, почему мать так не хотела, чтобы я попал в Чечню.

— Даст Бог, пронесет и в этот раз.

— Спасибо, что правильно понял, — Дворкин пожал руку Петру; а как только стало светать, разведгруппы выдвинулись на исходные позиции.

Ждали поддержки с воздуха. Будет два захода вертолетов. После первого группы должны незаметно вклиниться на территорию, занятую боевиками; после второго — углубиться в тыл противника. Ожидание томительное, нервозное. Наконец в воздухе послышался гул, и вертолеты начали обрабатывать предполагаемые опорные пункты противника. За пять минут до окончания бомбардировки разведгруппы рассредоточились и бесшумно двинулись вперед. У каждого разведчика своя задача. Место сбора перед возвращением обратно в полк определено.

Но тут-то и произошло то, чего разведчики никак не ожидали. Они наткнулись на крупный отряд боевиков, наступавших на "федералов". Численное превосходство врага было явным, и завязался неравный бой. Боевики взяли разведчиков в кольцо, но выручили вертолеты — они вновь повисли в воздухе и начали бомбардировку. Боевики явно не ожидали воздушного налета. Отстреливаясь, они попадали на землю, и Красавин этот момент решил использовать. Что было силы он рванул к старому кирпичному строению и залег около стены. Только определил место для очередного броска, как раздался взрыв, и стена, рядом с которой он лежал, рухнула. Хорошо, что отделался только ушибами, но зато оказался в каменном мешке. Однако это его и спасло. Почти тотчас рядом появились боевики и начали палить по вертолетам из автоматов. Обогнув развалины, они остановились. Петр хорошо их видит и слышит. Вот боевики подтащили двух пленных. Один в крови и стонет. Но это не разведчики, своих Петр узнал бы. Подошла еще группа боевиков. Среди них выделялся рослый чеченец — видимо, полевой командир. Похоже, ему доложили, что прорывавшийся отряд "федералов" разбит, лишь один остался в живых, но подстрелен и лежит как приманка. Полевой командир подошел к пленным и что-то сказал стоявшему рядом чеченцу. Тот молод, самоуверен, весь как на шарнирах. Выйдя вперед, он громко обратился к пленным:

— Вы победители, да? А мы побежденные? Вы нас пришли убивать? А сами в плену и будете наказаны. Вот нож и топор — смотрите, вот они! — боевик поднял нож с топором над головой и повертел ими. Руки в перчатках, удобных для стрельбы. — Это ваша смерть. Поняли? Победителей станет меньше.

Положив топор на землю, боевик подошел к окровавленному пленному. Вид у пленных был понурый, они понимают, что обречены, но все еще на что-то надеются. Раненый парень — даже стонать перестал — с мольбой смотрит на такого же молодого, как и он, чеченца. Во взгляде немой вопрос: может, просто пугает?

— Ты муж-жик, да? — крикнул с каким-то идиотским жужжанием боевик. Он не настроен шутить, пугать. Нет, ему совсем другое нужно. — Отвечай, ты — муж-жик? — резче, звонче заорал он. Но пленный, видимо, не понимал, чего от него добиваются.

— Так ты муж-жик или кто?! Сымай штаны! Сымай быстра!.. Покажи, какой ты муж-жик. Ну-у!

Опустив руки, пленный не шевелился. Боевик стал бить его пинками, с оттяжкой, в самые больные места. Слышались тупые удары и мучительные вскрики избиваемого. Он потерял сознание. Боевик же срезал ножом пуговицы на его брюках, стащил их и стал что-то по-чеченски лопотать своим.

Те ухмылялись. Кто-то притащил ведро воды и плеснул на окровавленную голову пленного. Тот застонал, зашевелился, хотя голова была по-прежнему бессильно опущена. Но муки его не кончились. Ударив еще раз со всей силы пленника ногой, боевик ткнул рукой в перчатке ему в пах — взмахнул ножом…

Раздался дикий крик. Поджав колени к голове, несчастный скорчился и заорал — страшно, беспрерывно, такого крика Петр никогда в своей жизни не слышал. Он и сам инстинктивно дернул ногами, хотел поджать их к животу, но больно ударился о придавившие его со всех сторон куски кирпичной кладки.

— Зверье! Гады!.. — Каких только проклятий не слал он боевикам, хотя понимал, что товарищу этим никак не поможешь. Второй пленный валялся на земле и стонал, потрясенный увиденным. А боевики потешались, им было весело. Истязатель ржал:

— Был муж-жик, а теперь ты — никто! Слышишь — никто! Евнух ты, понял? Евнух!

Но и на этом палач не успокоился. Размахивая ножом, он бросился к истерзанному пленному. Орал, что "федералы" убили его брата, называл еще кого-то из погибших. Его пытались удержать, но бесполезно. Тогда командир что-то крикнул, и ему не стали мешать. Боевик же подскочил к сжавшемуся в комок пленному, схватил его за волосы, запрокинул до хруста в шее голову назад и одним взмахом ножа перерезал горло. Тело пленника враз обвисло и задергалось в предсмертных конвульсиях, из зияющей раны хлынула кровь.