в нем не состою.
— Нет, ты, отец, далек от этих дел, а все не так-то просто, извини уж. Джордж не зря прилетел.
— Что? Джордж прилетел — из-за этой дурацкой истории?
— Сначала извиниться, — сказал Джордж. — И, во-второе: я сделаю, что будет нужно.
— Он все сделает! — быстро подтвердила Майя.
— Минутку, — остановил их Ахилл. — Давайте по порядку. Что — непросто? Что может быть? Действительно ли надо что-то делать?
Стали разбираться в происшедшем. Из-за чего возник скандал? Из-за того, что в Англии исполнили сочинение Вигдарова? Нет, конечно. Исполнили бы, — и ладно. Никто не стал бы шума поднимать. Причина скандала, очевидно, в том, что исполнение связали с заседанием комитета, и, значит, получилось, что композитор Вигдаров посмел затронуть больное место в отношениях между Союзом и Западом: проблему гражданских прав в СССР. То есть я влип в высокую политику, констатировал Ахилл. И Майя с таким гордым удовлетворением кивнула, что можно было подумать, будто она только и ждала, когда же наконец это случится с ее отцом. Однако, продолжал рассуждать Ахилл, где там можно найти криминальное — в моем сочинении? Конечно, не в музыке. А тексты я не сочинял, они опубликованы «Правдой». Интересно, как они будут объяснять, что моя сюита крамольна? Ты наивен, сказала Майя, зачем объяснять? Они уже сказали, что это грязное сочинение, скажут еще что-нибудь: антисоветское, антипатриотическое, льет воду на мельницу наших идейных врагов. А надо будет, Союз композиторов подтвердит. Скажут, что так называемый композитор Вигдаров всегда себя ставил вне советской музыкальной общественности и всегда смотрел на Запад. Какая ты умница, Майя! — воскликнул Ахилл. — Откуда ты все это знаешь? Она посмотрела на него снисходительно: а ты думаешь, если мне двадцать два, то я не знаю ничего про «Живаго»? и про Синявского-Даниэля? «Какие хорошие выросли дети!» — процитировал Ахилл, не помня кого. Джордж смотрел на обоих с восхищенным любопытством. Хорошо, продолжил Ахилл, но мне это ничем не угрожает. Поскандалят и успокоятся. Нет, возразила Майя, так обычно не бывает. Это не я так думаю, — мы уже поговорили с одним адвокатом, — я фамилию не называю, это женщина, которая помогает диссидентам, ей даже кое-кого удалось спасти, — она считает, что сейчас нехорошее время и что они могут снова затеять какое-то дело против интеллигенции. Возможно, это и так, согласился Ахилл, специалистам виднее, но литераторы или даже художники для этих целей удобнее, чем композиторы. Нас не трогали почти лет тридцать. Не трогали — тронут, сказала решительно Майя. И сделают меня героем дня? Сомнительно, покачал головой Ахилл. Ты подставился, твердо продолжила Майя. Ты как бы перешел границу: газета «Правда» и все партийное — это табу, а ты это табу нарушил, а Запад воспользовался. Короче говоря, о тебе беспокоятся — и здесь, у нас, и там, твои друзья в Англии. Джорджа разыскал дирижер, который исполнял твою симфонию. Они там, музыканты, устроили целый военный совет, на котором решали, как тебя защищать. — Ну, и как меня защищать, Джордж? — спросил Ахилл.
— Во-первое, будет сейчас несколько концертов с вашей музыкой, — ответил Джордж.
— Вот за это спасибо! — обрадовался Ахилл. — Долой политику! Да здравствует музыка!
— Ну что ты веселишься? — раздраженно остановила его Майя. — Концерты хорошо, но не это самое важное. Они спрашивают, не захотел бы ты что-то сказать — заранее, до того, как эти собаки на тебя накинутся, — высказаться в прессе и по радио, сделать заявление или дать интервью, — о себе вообще, о своем творчестве и, в частности, заранее сказать про эту сюиту, что нету в ней никакой крамолы, это раз, и что ты ее на Запад не передавал — два. Ради этого они и послали Джорджа, правильно?
— Да, — сказал Джордж. — Я должен все увезти с собой.
— И наш адвокат, — продолжала Майя, — считает, что это будет верный ход. Потому что это — гласность. Очень важно, чтоб была гласность. Ведь все эти подстроенные дела и кампании ведутся втайне, на вранье, на недостатке информации. Гласности они боятся. Может быть даже, если их опередить, они заткнутся.
Ахилл подумал немного. Потом спросил:
— В какой же форме это можно сделать? Я должен что-то написать?
— Лучше интервью, — сказала Майя. — Это спокойнее.
— Да-да, интервью, — поддержал ее Джордж. — Я привез магнитофон. И мне дали вопросы, если вы согласны.
Ахилл еще немного помолчал и решительно кивнул:
— Согласен. Когда мы это сделаем? Прямо сейчас? Тогда давай-ка, Майя, ты убери со стола, а я пока обдумаю, что говорить.
Он отошел к окну. «О чем говорить подобало Ахиллу?» О себе? Он даже не может сказать англичанам, которые помнят и чтут дирижера Эли Ласкова, что это его отец. Он лишь может повторить то, что пишут о нем в программах: вырос в музыкальной среде, его первым учителем была известная пианистка Анна Мещерякова; учился одновременно в техническом вузе и в консерватории — и он не будет добавлять, что консерваторию не кончил (выгнали ею из-за какого-то болвана с кафедры марксизма-ленинизма, который требовал, чтобы Ахилл снова слушал и снова сдавал идиотский курс, уже зачтенный ему в другом институте). О чем говорить подобало Ахиллу? О музыке. О музыке Ахилла: музыкальной романтикой насытился рано, возникло ощущение пустоты и голода, который долго утолялся разнообразными блюдами авангарда; когда же и тут все было испробовано, пришел тяжелейший период полного самоотрицания, и если тогда он что-то и писал, то только ради заработка — для кино, как, впрочем, пишет для кино и сейчас, а также стал учить детей — вот-вот, сказать о том, что значит для музыканта все время отсчитывать уровень своего музыкального «я» от этой метки — от детской музыки, быть может, дети-то и помогли покончить с кризисом; и далее сказать о релятивизме, о стиле его сочинений последних лет семи-восьми; да, сюита для хора на тексты «Правды» тоже связана с этой стилистикой, в ней есть явные реминисценции советской песенной музыки тридцатых — пятидесятых годов, смешанные с элементами новых сегодняшних форм; так сказать, традиция и новаторство вместе; и я рад, что это исполняется; затем: я не могу сказать, как попала партитура на Запад, не знаю, — оригинал ее у меня; а, кроме того, какое это имеет значение? — ведь музыка может звучать всюду, для нее никогда не было границ. Музыка без виз и паспортов.
Он смотрел за окно, во двор. В темноте светились слабо два желтых огня — кто-то не выключил у машины подфарники. Ахилл вернулся к столу, и началась работа. Джордж показал страничку с вопросами, втроем их