Читать интересную книгу Золото Неаполя: Рассказы - Джузеппе Маротта

Когда я дошел до маленькой площади, где возвышается церковь Катакомб, то подумал, что здесь находится царство донны Джулии Бове, своего рода ленное владение. На надгробной плите высечены слова: «Неаполитанцы! — В братской могиле лежат — Жалкие останки наших предков — Храм воздвигнут на средства духовенства и народа — Как память о жертвах азиатской чумы — 1836 года — В назидание потомкам христианского милосердия». Закроем глаза на тот факт, что азиатской чумой названа холера (частая гостья в Неаполе и по сей день), автор надписи пренебрег также согласованием имен существительных с глаголами. Но что понимает в этом донна Джулия? В гладких белых костях она видит и оплакивает заброшенность, одиночество, полную смерть, всеобщий конец, которые вызывают у южан отвращение как нечто непристойное и насильственное. Ой, бедные заброшенные души, я не могу помочь вам всем, но нескольких из вас я буду холить и лелеять во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Я вся к вашим услугам.

Итак, я возвращаюсь на улицу Фонтанелле, и что же я вижу на нижнем этаже, где живет «Матушка скелетов»? Мне хочется и плакать, и смеяться, ах, что за фарс и трагедия по-неаполитански разыгрываются тут! Стеклянная дверь распахнута настежь, а у входа, почти на пороге, стоит кровать, на которой лежит донна Джулия. На внешней ступеньке стоит поднос, на котором блестят мелкие монеты. Я задаю вопрос расположившемуся невдалеке сапожнику, который стучит молотком и прилаживает развалившуюся подошву ботинок. Он отвечает:

— Разве не ясно? Донна Джулия серьезно больна. У нее нет родных, а мы таким образом заботимся о ней. Кто проходит мимо, тот понимает, в чем тут дело, раздумывает минутку, а потом оставляет что-нибудь в зависимости от достатка. Я свой долг выполнил, не сомневайтесь… У больной температура тридцать девять градусов, и она полагается на вашу милость.

С какой легкостью и грацией ветер несет мусор и бумажки по улице Фонтанелле — они прямо пляшут менуэт, вдоль стены течет ручей из сухих, словно нанизанных на веревку листьев, которые пытаются незаметно ускользнуть прочь, подобно лицемерной нашкодившей ханже.

— Вы меня не так поняли, извините, не знаю вашего имени, — говорю я, указывая пальцем на постель. — Но выносить больную на такой ветер… Я, дорогой мой, знаю эти места. Тут венчаются два ветра: сирокко и трамонтана, а сейчас сирокко принес пыль прямо на подушку. Донна Джулия слабая и старая женщина… а вы берете и выставляете ее, как на витрину.

Я напал как раз на такого человека, который и был мне нужен. Он отложил башмак и молоток в сторону, отодвинул потихоньку столик, поднялся и оперся о косяк двери, готовый к любой бескомпромиссной беседе.

— Извольте, меня зовут Армандо Де Лука. Вы говорите о нынешнем состоянии донны Джулии, а я вам отвечаю: а кто здесь не слаб и не стар? Мой сын искорежен ревматизмом, у него порок сердца и больные зубы. А девочка страдает анемией, если она уколет палец шипом цветка, иголкой или оцарапается, то может погибнуть. Здесь, синьор мой, курица несет уже тухлые яйца.

— Дон Арма, я знаю. Я сам, к вашему сведению, рожден и крещен в этом квартале. В детстве врачи считали мое состояние предтуберкулезным.

— Ну, тогда дай бог вам здоровья, о чем же тут разговаривать? Жизнь сама по себе уже состояние предсмертное. Важно, чтобы живой помогал и поддерживал живого. Дорогой квартал Стелла, донна Джулия в беде, выручи ее. Какая уж тут витрина, синьор мой? Вы поневоле мне напомнили поговорку: «С глаз долой, из сердца вон».

— Дон Арма, я не собираюсь возражать вам, но чем же занимаются больницы?

— Вы разбередили нашу рану. Донна Джулия зашила в свою сорочку облатку. Вот вкратце ее содержание: «Разве больницы Инкурабили или Пеллегрини для меня? Готов поспорить, что прежде попаду в ад или рай!» Нам ничего не оставалось делать, как только выставить больную на всеобщее обозрение.

Призыв к потомкам о христианском милосердии создатели катакомб Фонтанелле выбили изящным, красивым, ровным шрифтом. В просторных гротах и извилистых тайных ходах они воздвигли алтари, нефы, колонны из костей. Но время подточило и частично разрушило подземный собор. Вероятно, в судный день, когда каждый устремится в гардероб, чтобы одеться, тут произойдет небольшая свалка. Боже, сделай так, чтобы один не выхватывал у другого самое лучшее. Как я уже говорил, донна Джулия заботится о том, чтобы эти покойники не исчезли окончательно с лица земли. А к одному из них она больше всего привязалась, потому что он показался ей особенно непослушным и непокорным. «Он был самым недовольным», — сообщила донна Джулия. Она собрала его кости, почистила, обновила их и сложила в отдельную келью. Каждое утро она сдувала с него пыль, а потом наводила блеск шерстяной тряпкой. Возле него всегда стояли свечки, лежали полевые цветы с горы Скудилло, кусочки обгоревшего ладана. Вероятно, она припудривала тальком его лоб. Однажды мы со скульптором Г. застали ее с черепом на коленях.

— Дорогие синьоры, — воскликнула она умильно, — посмотрите, какой он красивый!

Нас не позабавило и не рассердило это чувство огромной, бесконечной, языческой доброты в дрожащем от безумного восторга голосе донны Джулии. Мы подозревали, что она нарекла этот скелет нежным, ласковым именем и придумала ему длинную трогательную историю на диалекте.

Она извлекла его из темного полного небытия и вернула ему уверенность, что смерть не абсолютный нуль, не полное ничто, пока благоговение и жалость теплятся в живых людях. Она его оплакивала: о несчастное создание Иисуса и Марии, о последний вздох бедного мученика! Донна Джулия подарила ему (это она-то, нищая и изнуренная тень Фонтанелле) бесценное сокровище — полувоскрешение или, во всяком случае, возвращение бесценного чувства собственного достоинства.

Другие женщины с улиц Фория, Чинези, Порта Пиккола, Сальваторе Роза, Верджини, Салюте услышали о поступке донны Джулии и, подобно ей, стали опекать и тоже усыновили безымянные скелеты. Распухшие от плача и причитаний, закапанные слезами воска, они занимались своим хлопотливым делом в мрачном и холодном подземелье, не ведая ни страха, ни ужаса. Они, наверное, там, внизу ели и спали. Неправда, что только солнце рождает любовь; скорей всего за любовью надо спуститься вниз, нужно великое мужество, чтобы долго спускаться в самую глубокую, словно колодец, тьму.

— Я согласен, уважаемый дон Армандо, что очень тяжело использовать облатку не по назначению. Скажите, у «Матушки скелетов» была когда-нибудь своя семья?

— А как же. Донна Джулия очень молодой вышла замуж за Карлуччо Цираккьо, который плавал на торговых судах. У них было двое детей: мальчик Эрнесто и девочка Лючиелла. Брак продолжался лет тринадцать-четырнадцать. Карлуччо все реже появлялся в Неаполе. Однажды он сказал жене: «Я отвезу детей на месяц в Беневенто, к дедушке. Он их знает только по фотокарточке и жаждет повидаться. О детях не беспокойся. Потерпи немного». Этот подонок был родом из Беневенто.

Через небольшие промежутки времени из комнаты нижнего этажа раздавались тихие, сдержанные стоны. Их подхватывали и заглушали скрежет пилы, удары молота о наковальню, лай собак. Дон Армандо продолжает:

— Скоро я должен принести ей из бара крепкий кофе. Это ведь нужно для поддержания сердца? Так вернемся к Карлуччо. Прошел месяц, другой. Никого. Когда она опомнилась, было уже поздно. Отец с детьми отправился не в Беневенто, а в Чили, там они и сгинули. Консулы, полиция обеих стран, папа римский, Красный Крест не сумели их найти. Этот тип обзавелся где-то в американской прерии другой женой и детьми; либо дело застряло в служебных кабинетах, либо Цираккьо спутался с самим дьяволом, поди узнай. Постепенно донна Джулия успокоилась. Она прекрасная перчаточница. Но что вы скажете об Эрнесто и Лючиелле? Неужели они забыли мать? Думаю, нет.

— А как считает сама донна Джулия?

— Она говорит, что они вернутся к ней, дети всегда остаются детьми.

Пока же она нянчится с мертвецами, размышлял я. Зачем? Мне хочется уйти с улицы Фонтанелле, которая словно сдирает с меня кожу и обнажает мой остов. Дон Армандо, я выполняю свой долг перед перчаточницей, приветствую вас и желаю всего хорошего. Вдруг мне почудилось, что одеяло на постели заметно зашевелилось, когда я расстался с пятью тысячами лир. Души чистилища, а не трюк ли, не розыгрыш ли все это? Но старые сырые и грязные стены, мусор, подгоняемый ветром, свинцовые лоскутья неба между крышами домов осуждают мое минутное подозрение. Нет, нет. Подходит автобус, он здесь кажется громоздким и неуместным, как страшная весть из другого далекого мира.

Видения

Отсюда берет свое начало Неаполь, здесь, должно быть, находились ворота, которые остались только на фронтисписе старинной неаполитанской книги, вроде «Cunto de li cunti»,[81] написанной Джамбаттистой Базиле во времена испанского владычества, когда Неаполь одинаково весело переносил милость и гнев победителей, принимал и отвергал иберийских вице-королей и капитанов. Не обращайте внимания на нынешних плакальщиков, которые мрачно утверждают, что якобы город умер и погребен, а также не придавайте значения тем, кто кричит «ура!», объявляя город самым счастливым и радостным местом на земле. Неаполь — земля наивных детских сказок и страшных легенд, тут перемешаны сладость и горечь, ласка матери и побои отчима, а ведь в любой сказке, доброй или злой, всегда присутствуют и людоеды, и прекрасные феи.