Читать интересную книгу Масоны в России - от Петра I до наших дней - В Брачев

Минцлова была вхожа ко всем писателям, и особенно к символистам.

В Петербурге она была постоянным гостем и другом Вяч. Иванова, а в Москве "обрабатывала" А.Белого. Осенью 1908 г. Белый, действительно, бегал не только к "раввину" (М.О.Гершензону - Б.В.), проникаться у него духом "Вех", - мысль его бежала и в другом направлении: он входил "в стихию теософических дум", штудировал " Doctrine Secrte" Блаватской, посещал теософический кружок Христофоровой, где у него завязались отношения с Минцловой, уже прошедшей через антропософскую школу Рудольфа Штейнера. "Оккультистка" Минцлова была, несомненно, сумасшедшей, и она околдовала Белого" [1272].

Результатом медиумического затмения Андрея Белого стало появление (июль 1908 года) у него антирусского по своему духу, упаднического стихотворения "Отчаянье", заканчивающегося следующим пассажем:

-Исчезни в пространстве, Исчезни, Россия, Россия моя!" [1273].

Что это было затмение, свидетельствует появившаяся в 1909 году в журнале "Весы" большая статья А.Белого под названием "Штемпелеванная культура", где он восстает против засилья инородческих элементов в русской культуре.

Проштемпелеванный, т.е. прошедший сквозь цензуру биржевиков, интернационализм с пафосом провозглашается последним словом искусства морально шаткой и оторванной от народа группой критиков - негодует здесь А.Белый. Кто же эти критики?

"Главарями национальной культуры, - пишет он, - оказываются чуждые этой культуре люди ... Чистые струи родного языка засоряются своего рода безличным эсперанто из международных словечек ... Вместо Гоголя объявляется Шолом Аш, провозглашается смерть быту, учреждается международный жаргон ... Вы посмотрите на списки сотрудников газет и журналов в России: кто музыкальные и литературные критики этих журналов? Вы увидите сплошь и рядом имена евреев ... пишущих на жаргоне эсперанто и терроризирующих всякую попытку углубить и обогатить русский язык". Рать критиков и предпринимателей в России пополняется "в значительной степени одной нацией; в устах интернационалистов все чаще слышится привкус замаскированной проповеди самого узкого и арийству чуждого юдаизма". "Ударяясь в космополитизм, - предупреждает Андрей Белый, - мы подкапываемся под само содержание души народной, то есть под собственную культуру" [1274]. С резким протестом против "оброссиивания" и интернационализации русской культуры выступил в это же время и П.Б.Струве.

"Не знаменательно ли, - писал он в статье "Интеллигенция и национальное лицо", - что рядом с "Российской империей", с этим в глазах всех радикально мыслящих, официальным казенным чудовищем-левиафаном, есть тоже "российская"

социал-демократическая рабочая партия". Не русская, а именно "российская".

Ни один русский, иначе как слегка иронически не скажет про себя, что он "российский" (уже говорят - Б.В.) человек, а целая и притом наирадикальнейшая партия применила к себе это официальное ультра-государственное название, ультра-имперское обозначение. Это значит: она хочет быть безразлична, бесцветна, бескровна в национальном отношении ... Для меня важно сейчас подчеркнуть, что ради идеала человечной и разумной государственности - русская интеллигенция обесцвечивает себя в "российскую". Этот космополитизм очень государственен, ибо "инородцев" нельзя ни физически истребить, ни упразднить как таковых, то есть нельзя сделать "русскими", а можно лишь воспринять в единое "российское"

лоно, и в нем успокоить". "Но позвольте мне, - заявил П.Б.Струве, убежденному стороннику государственности, восстать против обнаруживающейся в этом случае чрезмерности культа государственного начала. Позвольте мне сказать, что так же, как не следует заниматься "обрусением" тех, кто не хочет "русеть", так же точно нам самим не следует себя "оброссиивать"".

Мы, русские, также имеем право на свое "национальное русское чувство"

и "не пристало нам хитрить с ним и прятать наше лицо" [1275].

Однако погоды такого рода заявления не делали и большинство представителей русской дореволюционной интеллигенции твердо стояло на космополитических, интернационалистских позициях.

Это к ней с горечью обращался в свое время известный русский философ Н.А.Бердяев: "Вы, - говорил он, - неспособны проникнуть в интимную тайну национального бытия ... Вы готовы были признать национальное бытие и национальные права евреев или поляков, чехов или ирландцев, но вот национальное бытие и национальные права русских вы никогда не могли признать. И это потому, что вас интересовала проблема угнетения, но совершенно не интересовала проблема национальности" [1276]. В тех же случаях, когда отдельные представители русской интеллигенции, вопреки всему, все же пытались встать на национальные, патриотические позиции, интернациональная, космополитическая среда, к которой они всецело принадлежали, тут же ставила их "на место".

И эпизод с Андреем Белым, возмутившимся засильем космополитических элементов в русской культуре, в этом смысле весьма показателен. Дело в том, что это один из редких случаев, когда мы знаем, чем закончился этот инцидент. А закончился он тем, чем, очевидно, всегда заканчиваются у нас и другие, подобные этой, истории. Друзья и знакомые после злополучной публикации сразу же отшатнулись от Андрея Белого. Но это еще было полбеды. Главная беда заключалась в том, что отшатнулись от него и издатели. В результате наш "патриот" вынужден был дать задний ход, каяться и просить прощения, получив выволочку от одного из властителей дум тогдашней русской прогрессивной интеллигенции в Петрограде - М.О.Гершензона.

"А ведь какой кипучка он был, - вспоминал А.Белый в 1925 году в связи со смертью М.О.Гершензона. - Раз на меня натопал, накричал, почти выгнал от себя (за заметку "Штемпелеванная культура). Я смутился, и - внутренне сказал себе: заслужу прощение ... И заслужил; дулся он на меня два месяца и после вернул расположение" [1277].

Больше таких "проколов" в смысле патриотизма Андрей Белый уже не допускал.

Но вернемся к той атмосфере, в которой жила, можно сказать, "варилась"

тогдашняя петербургская богема, увлеченная проповедями А.Минцловой. В 1910 году Минцлова неожиданно исчезает из поля зрения "братьев", оставив Андрею Белому аметистовое кольцо, по которому его должны были найти посланцы "Братства".

По словам П.А.Бурышкина, которого А.Минцлова перед своим уходом успела-таки посвятить в свою тайну, миссия, ей порученная, заключавшаяся, якобы, в том, чтобы "возжечь к свету сердца, соединив их для мира духовного", осталась ею неисполненной; "миссия де провалилась, потому что ее неустойчивость и болезненность вместе с растущей атмосферой недоверия к ней расшатали все светлое дело каких-то неведомых благодетелей человечества, за нею стоящих ... Ее удаляют они навсегда от людей и общения" [1278].

"В кратких заметках, - отмечала в своих мемуарах А.А.Тургенева (первая жена А.Белого), - нельзя передать бредовую атмосферу, окружавшую группы людей в России, переживавших эти и подобные им происшествия в обстановке того времени. С разными оттенками, эти настроения были свойственны многим кругам. И приезжая из Западной Европы, ты каждый раз был захвачен душевным богатством и интенсивностью московских разговоров до трех часов ночи, за остывшим самоваром; в Петербурге в "башне" Вячеслава Иванова они длились нормально до шести часов утра, но были более определенными, литературно-эстетическими.

Но что следовало из этих разговоров? Они велись изо дня в день непрерывно, пока кто-нибудь из учеников не выдерживал и не начинал бунтовать, впадая в истерику - такой тотчас отправлялся друзьями в деревню на поправку"

[1279].

В 1912 году Андрей Белый увлекается антропософией и становится учеником и последователем Рудольфа Штейнера. Вместе со своей тогдашней женой Асей Тургеневой он покидает Россию и уезжает в Швейцарию, чтобы слушать лекции Учителя и принять участие в строительстве антропософского храма в Дорнахе ("Иоанново здание").

К этому времени в Петербурге и Москве уже вовсю действовала новая масонская организация - Религиозно-философское общество (РФО). Возникло оно в 1907 году и состояло в основном из последователей учения: Владимира Соловьева и так называемых "обновленцев", требовавших "обновления" и реформирования православной церкви в духе времени, а то и вовсе замены ее учения неким "новым религиозным сознанием" [1280]. Результатом этой кипучей деятельности "реформаторов" было резкое усиление нападок либеральной прессы на православное духовенство. Само же Общество быстро превратилось во враждебный всему русскому центр масонства.

Кого только не было на его собраниях. Богоискатели, владимиросоловьевцы, раскаявшиеся декаденты, отважно либеральничающие священники, соборные анархисты, эсдеки, а также оккультисты всех мастей, теософы и антропософы. Само собой разумеется - студенты, курсистки, взыскующие Града Господня и просто ищущие [1281].