из чемодана пузырек со смазкой. Когда он поворачивается и с важным видом подходит ко мне, я усмехаюсь.
– Как-то самонадеянно с твоей стороны брать с собой смазку. А эта смазка привезена из Японии или ты купил ее в Англии? Это двухконтинентальная смазка?
Он бросает ее рядом со мной и плюхается в раздражении. Не отвечает мне, но сдвигается, поджимая ноги ложась на спину позади меня с подтянутыми коленями.
– Что ж? – Спрашиваю я.
Его грудь вздымается, прежде чем он делает еще один глубокий вдох.
– Ты говоришь самонадеянно, я говорю оптимистично. Это как счастливая одежда. – Он устраивается на спине, кладя руки по бокам и глядя на открытые балки над головой.
Я хихикаю, сдвигаюсь и, в конце концов, опускаюсь на колени между его раздвинутыми бедрами. Ухмыляясь, я кладу руки на его голени.
– Может быть, я слишком самонадеян, полагая, что смазка предназначалась мне.
– Это верное предположение, учитывая, что я не мог перестать думать о тебе в течение пяти месяцев и явно приехал сюда с намерением заключить с тобой связь. – Он снова вдыхает, затем выдыхает очередной вдох. – Больше никого нет, солнышко. Только ты.
Мое лицо печет и краснеет, пока я слушаю, но до меня медленно доходит, что он очень напряжен. Он постоянно подстраивается и ерзает. Это незаметно, но более очевидно в сочетании со всеми этими глубокими вдохами, которые он продолжает делать. Я скольжу ладонями вверх и кладу их на его колени.
– Джун… ты нервничаешь?
Еще один глубокий вдох.
– Я не нервничаю.
Чувствуя, что для него это гораздо сложнее, чем он мог предположить, я немного отодвигаюсь назад и скрещиваю ноги.
– Поговори со мной, – начинаю я. Он поднимается, опираясь на ладони, пока его спина не упирается в темное, гладкое изголовье с роскошной резьбой.
Я знаю, что Рен плохо обращался с Джуном, потому что он рассказал мне об этом в деталях. Рен проявлял над ним свою чистокровную власть, манипулируя и выливая свои эмоции на Джуничи, когда кормился. Обращаясь с ним как с местом, где можно избавиться от всех своих токсичных, собственнических эмоций.
Джун сейчас здесь, и он соединен со мной… но такие шрамы очень глубоки. Я понимаю, как профессионально, так и лично, что эти раны невозможно просто залечить.
Джун проводит рукой по своим густым кудрям.
– Я знаю… что у меня проблемы с доверием. Большую часть своего существования я провел под чьим-то непосредственным контролем и манипуляциями. Я был свободен только около пятидесяти лет… свободен от отца, но не от Рена. Его было легче игнорировать, поскольку мы никогда не были связаны, и я стал ответственным за контракт между нами после смерти моего отца.
Я слушаю, но тут в моей голове всплывает вопрос, над которым я размышлял. Я многое узнал о вампирской культуре и политике от Харуки и из его обширной библиотеки, но есть некоторые нюансы, которых я до сих пор не понимаю.
– Могу я задать вопрос?
– Конечно.
– Ты провел с Реном более ста лет и не привязался к нему. Почему это устраивало его родителей и твоих? – Я собирался добавить: «Я не вампир, но похоже, это очень долгий срок.»
– Большинство договорных пар заключают свои контракты очень рано – с Реном нам обоим было по шестнадцать, когда наша кожа затвердела, и мы могли начать питаться друг от друга. Но общепринятый процесс созревания вампира длится столетие. Никого не воспринимают всерьез и не считают настоящим взрослым, пока ему не исполнится сто лет. Когда Рен и я достигли совершеннолетия в двадцать один год, нам сказали, что мы должны искренне попытаться установить связь. Но никто не ожидал, что мы свяжемся так рано. У некоторых пар связь возникает сразу, но у большинства – нет. У нас было много времени, так что спешить было некуда.
– Подожди. – Я моргаю, переваривая информацию. – Твой отец говорил тебе, когда начинать заниматься сексом?
– Да.
– Фу. – Я морщусь. Господи. Боже.
– Он говорил мне, с кем и когда, а иногда и в самом начале за нами с Реном наблюдали, чтобы убедиться, что мы искренне стараемся и делаем это правильно. – Джуничи дышит. – Вот как работала договоренность. Поэтому, когда я, наконец, был свободен, я хотел делать все только по-своему и отказывался идти на компромисс. Но… – Он поводит плечами, размышляя в тишине. Я воспринимаю его паузу как момент, чтобы вмешаться.
– Мы никогда не обязаны делать то, чего ты не хочешь, Джун. Я правда не возражаю…
– Но я возражаю, – говорит он. – Я больше не хочу, чтобы мне что-то мешало. Я не хочу, чтобы это влияло на меня или на нас, на то, что у нас есть. Знаю, что сейчас все хорошо и совсем не похоже на то дерьмо, с которым я имел дело. Мне надоело носить это в себе. Ты понимаешь? – Вздыхая, он потирает ладонями лицо.
Дважды сегодня вечером я видел эти очень уязвимые стороны Джуна. Он всегда кажется таким спокойным и непоколебимым, уверенным и непреклонным. Но он сидит здесь голый и открывает мне свою душу.
Наклоняясь вперед, я обхватываю пальцами его лодыжки. Его ноги все еще согнуты в коленях.
– Я понимаю. И мы можем не торопиться… Может, нам просто лечь спать?
Джун смеется.
– Полагаю, внезапный глубокий самоанализ о моем отце не очень-то возбуждает.
Я опускаю голову и целую его колено.
– Когда ты разговариваешь со мной вот так, это всегда возбуждает.
Он поднимает голову, в его чернильных глазах появляется темный блеск.
– Мы можем не торопиться, но и не спать?
– В смысле?
– Я все еще хочу, чтобы ты занялся со мной любовью, но медленно… пожалуйста.
Расправляя ноги, я приподнимаюсь и наклоняюсь к нему, раздвигая его колени, чтобы я мог прильнуть к теплу его лица и заглянуть ему в глаза. Я наклоняю голову и мягко прижимаюсь к его губам, ожидая, что он ответит мне.
Я действительно хочу этого. Поначалу это желание застало меня врасплох, но теперь, когда оно осело в моей голове, я очень хочу его.
Каждый раз, когда мы занимаемся любовью… Я возможно задаю темп, но Джун направляет меня, крепко держа руль, как гонщик Формулы-1. Мне нравится то, что мы делаем, и то, насколько плавными становятся наши движения и связь, это моя возможность открыть для себя что-то новое и чему-то научиться. Наконец, его потрясающе длинные ноги, подтянутый живот и красивые формы раскинутся передо мной, как неизведанная территория. Я отчаянно хочу исследовать его так, как мне еще не удавалось.
Поцелуй становится все глубже, наши языки скользят, борются и пробуют друг друга на вкус. Когда я чувствую руки Джуна на своей талии, побуждающие меня сесть к нему на колени, я нежно прерываю поцелуй. Он улыбается.
– Извини.
Ухмыляясь, я качаю головой.
– Ты ничего не можешь с собой поделать.
– Я могу… но мне нравится чувствовать тебя на своих коленях.
– Я знаю.