Читать интересную книгу Расцвет и упадок государства - Мартин ван Кревельд

Осознавая растущую мощь страны, в США в конце 80-х и на протяжении 90-х годов XIX в. начал развиваться жесткий национализм. Самыми важными органами этого движения были «Американец» (American) Уильяма Рэндольфа Хирста и «Мир» (World) Джозефа Пулицера, основными представителями ― капитан Альфред Т. Мэхэн, Теодор Рузвельт, Элайху Рут, Герберт Кроули и их окружение. Рузвельт, в частности, представлял поколение, которое было слишком молодым, чтобы принимать участие в Гражданской войне, но навсегда очарованным рассказами старших об их героизме. В конце концов, эта война унесла столько жизней, сколько все другие военные конфликты в США вместе взятые. Другим фактором, который мог сказаться на появлении новых настроений, было «закрытие фронтира»[731], провозглашенное историком Фредериком Тернером Джексоном в 1893 г.[732] и, возможно, послужившее обращению энергии нации вовне. В отличие от многих своих коллег в других странах, представители американского империализма были не реакционерами, а самозванными «прогрессистами». Обычно они, по крайней мере на словах, провозглашали верность демократическим принципам, от которых, в конце концов, полностью зависели их возможности по приходу к власти и ее удержанию. Однако в отношении международных дел их доктрины мало отличались от аналогичных доктрин современных им европейских националистов, таких как Генрих фон Трейчке и Теодор фон Бернарди в Германии[733]. То, что эти люди делили расы на «сильные» и «слабые», вполне соответствовало духу эпохи. Государства, создаваемые этими расами, рассматривались как животные виды, ведущие друг с другом дарвиновскую борьбу за выживание. И государства, и идеологи, утверждавшие, что говорят от лица государства, обычно были готовы вступить в войну, даже если они не прилагали усилий для того, чтобы ее разжечь, как это явно делал Теодор Рузвельт с его постоянными разговорами о «более суровых и мужественных добродетелях»[734].

Было бы явным перебором обвинять Соединенные Штаты в том, что они были агрессорами в испано-американской войне, не говоря уже о Первой и Второй мировых войнах и последующих конфликтах в Корее, Вьетнаме и на Персидском заливе. Начиная со зверств испанцев при попытке подавить кубинских повстанцев, потопления немцами «Лузитании», японской агрессии против Китая и заканчивая оккупацией Кувейта Ираком, участие США в войнах было подстегнуто действиями других. Однако они все вызвали чрезмерно, можно даже сказать непропорционально сильную ответную реакцию «нации, обиженной на весь белый свет», по словам величайшего американского антрополога Маргарет Мид. Не считая колониальных конфликтов, большинство государств в XX в. воевали против врага, который был отделен от них только линией на карте и который, соответственно, представлял непосредственную угрозу их интересам, территории и даже существованию. Иначе складывалась ситуация у США, которые, к счастью для себя, занимали положение огромного острова. Любая попытка вторжения через Атлантический или Тихий океан была и остается просто безумием. Даже в 1939―1945 гг., самой крупной войне в истории, самая серьезная вражеская угроза континенту состояла в нескольких воздушных шарах, которые запустили японцы в направлении калифорнийского побережья. За исключением мексиканского эпизода 1916 г., представлявшего собой скорее карательную операцию, а не войну, начиная с оккупации Филиппин и далее США посылали свои войска сражаться за тысячи миль от своей территории. Не удивительно, что американских родителей часто было очень сложно убедить в необходимости посылать своих сыновей ― а позже и дочерей ― на другие континенты, даже в другие полушария, чтобы воевать за дела, которые их не касались, и среди людей, о которых они ничего не знали.

Отсутствие серьезной внешней угрозы также помогает объяснить, почему создание вооруженных сил и центрального правительственного аппарата США потребовало столь длительного времени, несмотря на то что экономический потенциал для построения и того, и другого появился уже после 1865 г. Правда, с 90-х годов XIX в. началось наращивание военно-морского флота. Под влиянием теорий Мэхэна о необходимости господства на море, а также интересов большого бизнеса[735], после 1919 г. он достиг паритета с британским флотом. Однако, не считая 1917― 1918 гг., наземная армия оставалась почти до смешного малень-кой[736]. В конце XIX в. она насчитывала лишь несколько десятков тысяч солдат. И даже в 1940 г. в ней все еще служило менее 300 тыс. человек (включая армейскую авиацию) и почти не было подготовленных резервов. В соответствии с традицией, согласно которой их основной задачей была борьба с американскими индейцами, войска были разбросаны небольшими группами по всему огромному континенту. В результате, едва ли были возможны какие бы то ни было широкомасштабные учения, и готовность вести современную войну была даже ниже, чем свидетельствуют приведенные количественные данные.

Не преуспели США, в отличие от других стран, и в построении четвертого органа правительства, а именно централизованной бюрократии. Изначально правительство состояло лишь из трех департаментов ― иностранных дел, финансов и военного. Но даже после того как в 1800 г. были образованы такие дополнительные управления, как таможня, служба маяков, федеральная прокуратура США, аппарат судебных чиновников, почтовая служба, управление по сбору налогов, управление по делам индейцев, управление по кредитам, кадастровая служба, управление по земельному налогу и земельное управление, в федеральных органах работало всего лишь 3 тыс. человек. На протяжении XIX в. почтовая служба оставалась крупнейшим федеральным агентством. В 1913 г. в правительстве работало только 230 тыс. служащих, в сравнении предвоенными 700 тыс. человек в Австро-Венгрии, 700 тыс. в Италиии 1,5 млн в Германии, население которых было значительно меньше, не говоря уже о площади территории этих стран[737]. Хотя Новый курс несколько изменил картину, его достижения были довольно ограниченными; на самом деле старт эпохе Большого правительства был дан во время Второй мировой войны и последовавшей за ней «холодной войны». В шестой главе этой книги подробнее будут рассмотрены подъем и упадок этого правительства. Пока что достаточно будет сказать, что США, живя в мире государств и часто вступая с ними в соревнование, вели себя так же, как и другие государства. Внешняя и внутренняя мощь росли pari passu[738]. Во время правления Трумэна и Эйзенхауэра беспрецедентное процветание дало средства для столь же беспрецедентного наращивания военной мощи как внутри страны (где результаты этого стали известны под названием «военно-промышленный комплекс»), так и за рубежом (где были размещены сотни тысяч американских солдат). Верхняя точка этого процесса была достигнута во время «имперского президентства» Джонсона и Никсона ― в годы, когда США, унизив СССР во премя Карибского кризиса, казалось, восседали на земном шаре как колосс ― пока все внезапно не изменилось, и не началось отступление военной машины и поддерживающего ее промышленного комплекса.

Достижение независимости Америкой в 1783 г. послужило британскому правительству одновременно и примером, и предупреждением: примером того, чего может достичь хорошо управляемое демократическое государство, основанное на практически девственной территории (население Северной Америки, когда ее открыли европейцы, составляло 1,5 млн человек); предупреждением, поскольку оно доказало, что для того, чтобы сохранить за гобой колонии, нужно даровать колонистам «права англичан» и предоставить им возможность вести собственные дела, если они захотят и смогут[739]. Предупреждение было воспринято, и создание доминионов обернулось оглушительным успехом. Рано или поздно оно позволило каждой колонии получить статус полностью независимого государства с собственными правительством, законами и судами, чьи решения не пересматривались в материнской стране; за этим последовало создание вооруженных сил и дипломатических служб. Зрелость получила символическое выражение в 1919 ― 1920 гг., когда доминионы, международные дела которых до того находились в ведении Уайтхолла, настояли на том, что будут сами подписывать мирные договоры, и получили места в Лиге наций; тогда же Канада отправила своих первых независимых дипломатических представителей в Вашингтон вместо того, чтобы, как раньше, работать через британское посольство. Только в Южной Африке столкновение британского империализма с голландскими поселенцами привело к применению силы, но даже там вскоре был заключен мир на очень выгодных условиях, после которого колонии было даровано полное самоуправление. В целом, различные конституционные договоренности, увенчавшиеся Имперским статутом 1931 г., сохранили лояльность колоний к метрополии в период с 1914 по 1945 г., т.е. как раз тогда, когда она больше всего в этом нуждалась. Это был триумф дипломатии, по-видимому непревзойденный ни до, ни после.