Однако все это тонет в какой-то истерической сумятице впечатлений и чувств.
Тот, кто ценит Андрея Вознесенского, его быструю мысль и остроту ощущений, не может закрывать глаза и на его слабости.
Надо помнить стихи Баратынского:Когда по ребрам крепко стиснутПегас упрямым седоком,Не горе, ежели прихлыстнутЕго критическим хлыстом.[66]
* * *
В мою задачу не входит обзор нашей молодой поэзии. Обозревать ряды поэтов, выстраивая их по росту и сравнивая между собой, могут только те, кто за лесом не видит деревьев, а потому не видит и леса.
Нельзя складывать поэтов и говорить об их сумме. Это американцы, любители больших сумм, придумали ансамбль из тридцати «girls» в расчете на то, что тридцать девушек пленят зрителей ровно в тридцать раз больше, чем одна.
И если я назову здесь несколько имен, то этот перечень отнюдь не охватывает всех поэтов, которых я считаю достойными внимания.
Я упомяну только тех, чье творчество представляется мне характерным примером в разговоре о путях нашей поэзии.
Из всех молодых поэтов, появившихся за последние годы, пожалуй, больше других сказал о себе и при этом с наибольшей открытостью Евгений Евтушенко.
Должно быть, поэтому его и заметили больше и раньше, чем многих других.
По традиции, проложенной Маяковским и так соответствующей революционной эпохе, Евтушенко и его сверстники завоевали на первых порах популярность устными выступлениями. Им были нужны не столько заочные читатели, сколько непосредственные и зримые слушатели, от которых можно ждать прямого и немедленного отклика. Это установило живую связь между поэтами и аудиторией и в какой-то степени помогло им освободиться от налета книжности, которым так часто покрывается лирическая поэзия.
Пожалуй, со времен Маяковского поэты никогда не собирали так много слушателей, особенно из среды молодежи, как в последние годы. Но эстрада, если она не трибуна, а только эстрада, таит в себе и немало опасностей.
Очень часто она ведет к демагогии, к позерству, к поискам дешевого успеха. И нужна трезвая голова и подлинное чувство собственного достоинства, чтобы устоять, не поддаться «чаду упоительных похвал», о котором говорит в своих стихах Баратынский, чтобы научиться отличать самые бурные аплодисменты от настоящей и серьезной оценки поэтического труда.
Нечего греха таить, и в наше время не всегда легко молодому поэту (хоть и много легче, чем поэтам предшествующих поколений) пробиться к читателю.
Иной раз для этого ему приходится изрядно поработать кулаками. И очень часто мы видим сначала кулаки этого пробивающего себе дорогу поэта, а потом уже и его самого.
Такими «кулаками» были, например стихи молодого Валерия Брюсова — «О, закрой свои бледные ноги!», — в которых еще нельзя было провидеть классически уравновешенного Брюсова поздних лет.
Аудитория, состоящая из молодежи, раньше признала Евтушенко, чем мы, люди более зрелого возраста. Что-то демагогическое, бьющее на эффект, какое-то самолюбование, а порой нескромная интимность заставляли нас настораживаться при чтении его стихов, изредка и случайно доходивших до нас.
Что-то изнеженное, родственное Игорю Северянину, а то и Вертинскому,[67] чувствовалось иной раз в его стихах:
…И, улыбаясь как-то сломанноИ плача где-то в глубине,Маслины косточку соленуюГубами протянула мне…[68]
Но день за днем мы стали все больше узнавать Евгения Евтушенко, поэта разнообразного, неровного, может быть, еще не вполне проявившего себя, но всегда внятного и заставляющего прислушиваться к своему голосу.
Хорошо сделала «Молодая гвардия», выпустив в этом году довольно большой том его стихов.[69]
Многое в этом сборнике оказалось для меня — думаю, к цля других читателей — неожиданным и новым.
По первым своим впечатлениям я никак не ожидал от Евтушенко таких полновесных и зрелых стихов, как, например, «Глубина».
Я не могу отказаться от желания процитировать их здесь полностью:
Будил захвоенные далирев парохода поутру,а мы на палубе стоялии наблюдали Ангару.Она летела одаренно,в дно просвечивало в нейсквозь толщу волн светло-зеленыхцветными пятнами камней.Порою, если верить глазу,могло казаться на пути,что дна легко коснешься сразу.лишь в воду руку опусти.Пусть было здесь немало метров,но так вода была ясна,что оставалась неприметнойее большая глубина.Я знаю: есть порой опасностьв незамутненности волны —ведь ручейков журчащих ясностьотнюдь не признак глубины.Но и другое мне знакомо,и я не ставлю ни во грошбессмысленно-глубокий омут,где ни черта не разберешь.И я хотел бы стать волноюреки, зарей пробитой вкось,с неизмеримой глубиноюи с каждым камешком насквозь!
Было бы хорошо, если бы Евтушенко всегда помнил эти строчки:
…с неизмеримой глубиноюи с каждым камешком насквозь!
В этих прозрачных до дна стихах Евтушенко следует основному направлению русской поэзии, ясной и глубокой, верной пушкинскому началу.
И вместе с тем он умеет остро чувствовать время, наш сегодняшний день.
Есть у него трогательные и умные стихи — о «временном»:
Рассматривайте временность гуманно.На все невечное бросать не надо тень.Есть временность недельного обманапотемкинских поспешных деревень.Но ставят и времянки-общежитья,пока домов не выстроят других…Вы после тихой смерти их скажитеспасибо честной временности их.[70]
Евгению Евтушенко удалось здесь передать без громких слов ту обстановку строящейся страны, образ которой дал и Андрей Вознесенский в отличных стихах «Из Сибирского блокнота».
Такую же вдумчивость и сосредотеченность мы находим в стихах Евтушенко, посвященных родной природе:
…В грузовике на россыпях зерна куда-то еду,вылезаю где-то,вхожу в тайгу,разглядываю лето и удивляюсь, как земля земна!…Все говорит как будто:«Будь мудрее и в то же время слишком не мудри!..»[71]
Поэт не только любуется природой, но и как бы сам чувствует себя частью русской природы. Недаром же так органично, так естественно рифмуются в его стихах о Волге слова «России» и «меня растили», а в другом стихотворении — «российскому» и «росистому».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});