На Марке был новый смокинг из голубого вельвета, кремовая шелковая рубашка и шейный платок. Мистер Бургесс подстриг ему волосы, и они теперь доходили до верха воротника.
— Ну, как я выгляжу, на твой взгляд? — спросил он у Тилли перед тем, как Фред Лейбурн с Джоном Хиллманом должны были спустить кресло с ним вниз в гостиную. — Наверное, похож на гусеницу, выбирающуюся из своего кокона. Но выход очень задержался, и бабочка успела состариться.
— Вид у вас очень привлекательный, сэр, — широко улыбнулась ему Тилли.
— Спасибо, Троттер. И ты тоже выглядишь… очень мило. Серый цвет тебе к лицу. Вот только фартук я бы убрал.
Она оглядела свой изящный батистовый фартучек, окантованный узенькой оборкой. Чтобы его сшить, она потратила не один час.
— Вам не нравится, сэр?
— Напротив, но сегодня он не на своем месте. Ты же сегодня выступаешь в роли экономки, верно?
— Да, сэр.
— Ты знаешь, что тебе нужно делать?
— Да, сэр. Я должна проводить их в комнату… мадам, — она запнулась перед словом «мадам» и продолжала перечислять, — и помочь им снять пальто, а потом мне следует подождать в гардеробной, на случай если они меня позовут. И в течение вечера я должна быть готова проводить их наверх… если им это понадобится.
— Ты очень хорошо знаешь всю процедуру. Но кто тебе о ней рассказал? Я всего лишь имел в виду, что ты поможешь им раздеться.
— Я видела, как поступает в таких случаях миссис Лукас, сэр.
— Теперь ясно. Хорошо, значит, эти обязанности я могу возложить на тебя. А теперь передай Лейбурну, что я готов.
Десять минут спустя Марк уже сидел в гостиной в своем кресле на колесах.
— Все в порядке, Пайк? — поинтересовался он у дворецкого, пришедшего посмотреть на огонь в камине.
— Да, сэр, полагаю, все приготовлено, как вы хотели. Кухарка выполнила ваши распоряжения относительно основного блюда. Индейка, сэр, замечательная и тушеный язык тоже.
— Хорошо, очень хорошо.
— Мисс Троттер составила остальное меню: суп, затем треска под белым соусом с устрицами, вслед за этим идут свиные отбивные с томатным соусом, после чего следует основное блюдо: индейка с тушеным языком. Вслед за этим будут поданы творожный пудинг и замороженный десерт с фруктами и, конечно, сыр. У нас есть очень свежий зрелый стилтон, сэр.
— Очень впечатляет, Пайк, очень. — Марк развернул кресло к огню, чтобы скрыть улыбку от старика-дворецкого. Не приходилось сомневаться, что Тилли теперь была в почете. Пайк никогда не упускал возможности, чтобы пропеть ей дифирамбы, однако старался делать это ненавязчиво. И уже достаточно давно Пайк по собственному почину стал говорить Троттер — мисс. В свое время Троттер назвала эту черту лизоблюдством. Но очень часто Марку становилось жаль старика, который заметно постарел после того, как основная часть прежней прислуги покинула дом. Он предпочел остаться. И было заметно, что с каждым днем ему все труднее и труднее двигаться. Марк не представлял, что станет со стариком, если он уволит его. Пайк еще мальчишкой пришел в этот дом и прослужил в нем всю жизнь. Но зачем в такой день забивать себе голову подобными мыслями. Этим вечером Марк впервые за два года принимал у себя гостей, и не только мужчин, но и женщин.
Идея устроить прием принадлежала не ему, ее предложил Крэгг в свой последний приезд.
— Ты не считаешь, что пора тебе собрать гостей, хватит скучать в одиночестве.
И Марк с радостью ухватился за это предложение.
Услышав шум подъезжавших экипажей, он покатил свое кресло в холл, чтобы приветствовать гостей.
— Рад вас видеть. Привет, Джоан, ах, моя дорогая, Оливия, Бернис, сколько лет, сколько зим!
— Замечательно, что мы снова встретились.
— Ты чудесно выглядишь, Марк.
— Мой дорогой Марк, как приятно опять оказаться в этом доме.
— Прошу вас сюда, мадам.
Дамы дружно последовали за высокой стройной, одетой в серое фигурой. Шуршание их шелковых юбок напоминало шелест волн у берега. Они величаво поднялись по лестнице, проплыли по галерее и оказались в коридоре. Тилли распахнула перед ними дверь комнаты, служившей когда-то Эйлин гостиной, и отошла в сторону.
Две масляные лампы с розовыми абажурами и ровное пламя камина своим мягким светом золотили вышивки на кушетке и делали более глубокими розовые тона обшивки. Дополнительное освещение давали свечи двух канделябров, установленных по обеим сторонам длинного туалетного столика, на котором были расставлены пудреницы и флаконы с туалетной водой.
Тилли помогла женщинам раздеться и по очереди повесила в шкаф отороченные мехом бархатные накидки, и все это время она чувствовала на себе пристальные взгляды. Но если две дамы следили за ней украдкой, одна в большое зеркало, другая — со своего места у туалетного столика, то третья, самая тучная, без всякого стеснения разглядывала Тилли в упор.
Тилли облизнула губы и сглотнула слюну, чтобы промочить пересохшее горло.
— Если я понадоблюсь дамам, я буду в соседней комнате.
Тилли не знала, сказала ли она что-то не так или все было как нужно, но теперь на нее открыто смотрели все три дамы. И здесь она совершила непростительную ошибку: не сделала реверанс. В последнее время она отвыкла от этой привычки и теперь вспомнила об этом слишком поздно, уже на пороге гардеробной.
Войдя в комнату и закрыв за собой дверь, Тилли прислонилась к ней спиной и, крепко зажмурившись, перевела дыхание. Она услышала в соседней комнате голоса. Сначала плохо различимые, они постепенно стали отчетливее, и ей удалось поймать обрывки разговора.
— Ну, что я тебе говорила.
— Как и говорил Алберт, все достаточно очевидно.
— Какая глупость.
— После Майтон он никогда не остановится. Что, ей — образование?.. Какая чепуха!
— Стенли говорит, что низшие сословия учить бесполезно.
— И эти странные истории.
— И вид вообще странный… никакой фигуры.
Кто-то из дам рассмеялся язвительно.
— А что мы здесь сидим? — послышался другой голос. — В самом деле, идемте вниз, — предложила одна из них.
— Девушка!
Тилли немного помедлила и открыла дверь. Все три дамы стояли рядом, так близко, насколько позволяли им пышные юбки. Полная дама небрежным жестом указала на дверь. Выполняя безмолвный приказ, Тилли открыла перед ними дверь, и они проплыли мимо, оставляя за собой тонкий аромат духов.
И снова Тилли стояла, прислонясь к двери, и пыталась разобраться в своих чувствах. Она спрашивала себя, что могло ее так рассердить. Возможно, ей стало неприятно, что они говорили о ней. Тилли постаралась вспомнить обрывки разговора, но это ей не удалось. Тем не менее неприятный осадок у нее в душе остался. Они действительно говорили о ней. А еще ей подумалось, что именно она была если не главной, то во всяком случае одной из причин их появления к этом доме.