Старик вытянул шею, захлопал глазками и, наконец, дрожащая ручка неуклюже ухватила перо, попытки с пятой обмакнула его в несмываемые чернила — последнее вондерландское изобретение — и он стал старательно что-то выводить на чистом участке пергамента.
Все следили за движением пера, затаив дыхание.
Наконец надпись была завершена, и, горделиво улыбаясь в редкую бороду, поэт вернул книгу царевичу.
Тот благоговейно повернул ее к себе и посмотрел на текст.
Потом еще раз посмотрел.
Потом еще раз повернул и снова посмотрел.
Потом повернул ее боком.
И снова посмотрел.
Надпись от этого ничуть не изменилась.
Четыре полных строчки корявых крестиков и еще три креста, побольше и покорявее, внизу, справа, рядом с чернильным отпечатком большого пальца.
— Что… Что здесь написано?.. — нерешительно потыкал пальцем в крестики Иванушка, не оставляя самостоятельных попыток постичь смысл сих знаков.
— Дорогому внучатому племяннику по сестре первой жены, да будет земля ей пухом, блаженной памяти Миопии, Термостату на долгую память и развлечение, и пусть светлые боги Мирра покровительствуют тебе во всех твоих свершениях.
— А большие крестики внизу?
— Мои имя, фамилия и ученая степень.
И тут солдат как прорвало.
— Мне!..
— Мне!..
— Подпиши автограф мне, великий Демофон!..
— Вся наша рота тебя обожает!
— Напиши мне в стихах, пожалуйста!
— И мне!..
— Нет, я первый попросил!..
— Хлорософ, в ухо получишь!
— Молчу, молчу…
И абсолютно счастливый от фейерверка народного признания, великий Демофон, пыхтя и помогая себе высунутым от усердия языком, выводил крестики на туниках, плащах, щитах, ремнях и просто голых спинах, вслух читая написанное:
— …на долгую память…. с пожеланиями успехов…. счастливых лет жизни…. почаще мыться…
И тут откуда-то из-за стены почитателей таланта живого классика раздались и стали быстро приближаться сердитые крики:
— Расступись!.. Расступись!.. Почему никто не работает?..
Сержант!.. Что за базар?.. Доски ваши разгружать я буду, или позовем Меганемнона?.. Разойдись, бездельники!.. А ну, пошли отсюда, пошли!.. А это что тут еще за… Великий Демофон!!!.. Милостивые боги Мирра!.. Сам непревзойденный Демофон почтил своим присутствием ваш сброд!.. И хоть бы кто-нибудь догадался сообщить мне или Меганемнону!.. Или принести патриарху стул и навес от солнца!.. Дикари!.. Истинные дикари!.. Мне стыдно за вас, о несообразительные сыны Стеллы!..
Даже не повинуясь, а, предугадывая, нетерпеливый жест руки, воины отпрянули назад, освобождая пространство вокруг гордого гения стеллийской письменности.
— Сержант Криофил! Бегом в лагерь — приготовьте отдельную, самую лучшую палатку для патриарха, и поставьте ее рядом с нашими с царем!
— Слушаюсь!!!
— Остальные — прочь работать! Бездельники, ротозеи, а не войско!..
Отвлеченный столь громким вторжением, старичок с трудом разогнул костлявую спину, вытер пот со лба, оставив по всему лицу широкие чернильные полосы и, напряженно прищурившись, стал вглядываться в гостя.
— А, Термостат! Вот ты куда подевался! А где моя поэма, которую я тебе только что подписал? И, кажется, ты что-то говорил про стул и навес?..
— Термостат?.. — начальственный вид вновь прибывшего сменился растерянным. — Извините, многоуважаемый Демофон, но я вовсе не Термостат…
— А, я так и знал… Значит, ты все-таки Гидролит! Ну, веди же меня к своему брату — ведь я проделал весь этот долгий путь — а ведь мне уже не сто лет! — только ради него! На какой день у вас намечено открытие статуи? Только не говори мне, что я опоздал!..
— Открытие какой статуи? — только и смог вымолвить пришелец.
— А сколько их у вас тут? Гидролит, малыш, к чему эта игра в загадки! Твой брат…
— Но у меня нет брата!..
— …сообщил мне, что он спроектировал и соорудил самую высокую в мире статую и пригласил меня на открытие, чтобы я описал ее в своей новой поэме и донес его деяние до восхищенных потомков! Но, по-моему, между нами говоря, не так уж она и велика — когда мы подплывали к Колоссу, я все глаза проглядел, и не смог увидеть даже намека на какое бы то ни было изваяние вообще, не говоре уже о его Родосе!
— К Колоссу?..
— Кстати, как сейчас помню, в детстве у него был ручной хомячок, и звали его, кажется, тоже Родос, и он…
И только теперь военачальник стеллиандров, проделав, по-видимости, гораздо более дальний путь, чем живая легенда Стеллы, сумел, наконец-то, прийти в себя.
— Но уважаемый Демофон! — смуглые мускулистые ручищи осторожно обхватили птичьи лапки поэта, и тот на мгновение примолк.
— УВАЖАЕМЫЙ ДЕМОФОН! ЭТО НЕ КОЛОСС! ЭТО ЗЕМЛИ ТРИЛИОНА! И МЫ ТУТ ОСАЖДАЕМ ГОРОД, А НЕ ОТКРЫВАЕМ СТАТУИ! СУДЯ ПО ВСЕМУ, ВЫ ОШИБЛИСЬ КОРАБЛЕМ ПРИ ПОСАДКЕ! И Я НЕ ТЕРМОСТАТ — Я ОДЕССИТ!
Старичок озабоченно наморщил лоб, обдумывая услышанное, но вскоре, просветлев, ласково похлопал Одессита по руке, оставляя в изобилии с каждым прикосновением смазанные чернильные отпечатки.
— Очень хорошо, любезный Одиссей! Приятно с тобой познакомиться! А теперь проводи меня к Термостату — мальчик, наверное, уже заждался! Он тебе даст хорошие чаевые… Да, и все хотел сказать — какие тут у вас, на Колоссе, кудрявые девчонки! — и он проникновенно ущипнул за пятую точку Хлорософа.
Хлорософ сделал большие глаза и тоненько ойкнул.
Старичок захихикал.
Одессит открыл рот, собираясь что-то сказать, потом закрыл его, потом снова открыл и закрыл. И, наконец, кажется, неплохая идея посетила его на предмет того, на чью голову можно было бы переложить заботу о впадающем в старческий маразм символе нации, потому что он удовлетворенно улыбнулся и повернулся к Демофону.
— Достопочтенный Демофон, — и бережно, но настойчиво Одессит подхватил старичка под локоток и повернул лицом в сторону лагеря стеллиандров. — Пойдемте со мной — я уверен, что царь Меганемнон будет просто счастлив познакомиться с вами и принять вас в нашем скромном обиталище.
— Меганемнон? Это который воевал тридцать лет со своим двоюродным братом за остров Перлос?
— Его внук.
— Ах, как летит время… Кто бы мог подумать… А где же мой писец? — вдруг встрепенулся поэт. — Я только сейчас вспомнил, что в Пасифии приказал ему садиться на корабль вперед меня и всю дорогу с тех пор его не видел… Наверное, он тоже мучался от качки… Ах, да вот же он! — ткнул дрожащим сухоньким пальцем Демофон в сторону Ивана. — Ну, где же ты запропал? Помоги мне идти… хм… все время забываю, как тебя звать… Тазепам?.. Моногам?..
— Я Ион, и я вовсе не…
— Ах, да, извини, Яион… Пошли скорей. Видишь, мы заставляем нашего дорогого хозяина Одиссея нас ждать!
Царевич мгновенно осознал всю радужность открывающейся для личного секретаря самого Демофона перспективы и подхватил старика под свободный локоток.
— Идем, достопочтенный. Сейчас я только позову вашу личную охрану. Эй, Ирак, Трисей — хозяин уходит! Поспешите!
— Но у меня никогда не было охраны!.. Зачем мне охрана?.. От кого?!.. — От… от… От поклонников!.. Чтобы не докучали! Вы наняли их в Пасифии, помните?
Демофон замялся, наморщил лоб, захлопал глазами…
— Помните, — настаивал Иван.
— Ну, естественно, помню, — пожал наконец плечами поэт. — Что ж у меня, склероз, по-твоему, Ярион?
— Ну, теперь все в сборе? — кривовато улыбнулся Одессит.
— Конечно. Ребята, пойдем!
По дороге до Иванушки окончательно дошло, что он сделал. Он украдкой оглянулся на безропотно марширующих позади друзей, и ему стало слегка стыдно. Столько хороших людей в такой короткий промежуток времени он еще никогда не обманывал. Как это только могло прийти ему в голову!.. Писарь!.. Охрана!.. Как они только не подняли меня на смех!.. А бедный Демофон… Он, должно быть, подумал, что совсем выжил из ума… И что это на меня нашло?.. Конечно, королевич Елисей назвал бы это военной хитростью, но ведь я ни с кем тут не воюю и даже в обозримом будущем не собираюсь!.. Значит, это все-таки как-то по-другому называется… Так мог бы Серый поступить… М-да… Как говорил Шарлемань — с кем поведешься, с тем и наберешься… А что?.. Посмотрим, что из этого выйдет. Если не очень боком…
Весть о прибытии под стены Триллиона корифея стеллийской литературы, похоже, успела оббежать лагерь и подняла на ноги все войско побыстрее приглашения на обед.
К палаткам военачальников Одессит, Демофон и его самозваная свита шли по живому коридору из восхищенных солдат, многие из которых размахивали собраниями сочинений почетного гостя, и приветственные крики радостно звенели в раскаленном дневном воздухе.
Сотни рук тянулись к нему, чтобы прикоснуться, потрогать, пощупать, подергать, оторвать на память кусочек легенды, и если бы не Трисей с Ираком, сначала деликатно, а затем и со всей дури по этим шаловливым ручкам лупившие, всего старичка разобрали бы на сувениры еще на полпути к штабному шатру.