За самого Свириденко не скажу, но думаю, что тоже убрался. Может, в Петербург свой, может, ещё куда. Не важно. Идём?
И Аэна решилась.
Коснулась теплых пальцев, таких огромных, но ничуть не страшных. Кивнула и сказала:
— Идём…
Если шанс есть, то им надо пользоваться.
Кажется, так делают нормальные люди.
Невида тихонько отложила гитару и поднялась. Теперь, когда музыка смолкла, шепот воды стал почти невыносим. И зов её стучал в висках. Противостоять ему не было никаких сил.
Да и зачем?
Сёстры веселятся. И ухода никто не заметит.
Оказавшись на краю омута, Невида сделала вдох. Конечно, можно было бы ещё задержаться. На день или два. Или до полной луны. Или вот можно даже, постаравшись, протянуть до осени.
Но зачем?
Отбирать у сестёр шанс?
Она качнулась и сделала шаг к воде, которая ласково обняла её, закружила и потянула вниз, на глубину.
— Стой! — донеслось сверху. А следом проламывая черную твердь воды рухнуло чьё-то тело. Рухнуло и потянулось вниз, ввинчиваясь в водоворот.
Руки обхватили.
Уцепились и дёрнули наверх, туда, к оконцу, в котором болталась луна.
И главное, упрямый. Она ведь тяжёлая, как сама вода. И вода и есть, уже вплелась в косы Невиды, уже протянулась ими же, сети сотворив. И эти сети опутали ноги, спеленали наглеца.
Потянули глубже.
Дальше от воздуха. И ему бы смириться, а он бьется, рвется, и путы летят клочьями, а сам выше и выше. Тянет. Не понимает, что обречён.
— Плыви, — разрешила Невида, заглянув в глаза. И главное, он увидел. И она тоже. Черные, что омут. Он же усмехнулся и ответил:
— Только с тобою, русалка.
И наверх рванул, всю силу вложивши, какая только была. И вода растерялась, потому как сила-то была ею даденая, и разомкнулась, отпустила.
Вылетели наверх вдвоём, на воздух, и он, как-то ловко выпрыгнувши на берег, и Невиду вытащил одним рывком.
— Топиться вздумала…
— Дурак.
— Я?
Мокрый.
И в одежде. Вода течёт, что с него, что с неё. И от этого почему-то смеяться хочется.
— Вправду русалкой себя вообразила⁈
— Я не русалка, — Невида покачала головой, смутившись. Никогда-то прежде её не разглядывали так пристально. — Я водяница…
— Ну а я, стало быть, водяной… Харитоном кличут.
И руку протянул.
— Я в самом деле водяница, — к руке было прикасаться боязно. — Водяница… она не утонет… как рыба… лучше рыбы. Просто… вода позвала. И я пошла.
А зов стих.
Почему-то.
— Ну, значит, я водяницу вытащил, — Харитон, кажется, нисколько не удивился. — Так даже лучше. У русалки, небось, хвост был бы. С хвостом оно как-то… несподручно.
Она всегда робела, разговаривая с людьми. А тут вдруг, не иначе, как от страху, сказала:
— Ты… меня вытащил?
— Вытащил.
— Значит, женись тогда… закон такой, спас девицу — женись.
— Да с радостью, — хмыкнул Харитон. — Только это… титула у меня нет, рожей не вышел… а вот земли прикупить будет на что. Скопил… да и так маг я не из последних. Так что на семью хватит… ну, если не шутишь.
— А ты?
— Я не шучу. Я в нашем балагане, чтоб ты знала, самый серьезный и ответственный… даже дядька Черномор говорит.
— Что серьёзный?
— Что уже перевоспитывать поздно… ну так что, идём? Я тебя ещё утром заприметил. У тебя коровы самые красивые… особенно та, рыжая.
— Калина.
— Буду знать. Слушай, а если я их чем угощу? Подпустят? Так-то я доить умею, в теории… но только в теории… честно, на практике боязно. Но если покажешь…
И Невида опёрлась на горячую руку, чувствуя, как потянуло от неё живою, заглушающей шёпот воды силой. А потому кивнула и ответила:
— Покажу.
Вместо эпилога
— Вот… дерьмо, — Сашка сидел, скрестивши ноги, и глядел на воду. — Он… уверен?
— Да.
Бер тоже смотрел. Чёрная. Тягучая. Покрывалом. Будто и не вода, но зеркало, которое поставили, чтобы звёздный свет поймать.
И тихо.
До рассвета всего ничего. Сколько он здесь сидит? Таська, возможно, обиделась… или нет? Она же сюда и привела, по лицу поняв что-то такое, о чём Бер не мог вслух сказать. А потом ушла, оставив его наедине с мыслями.
Он сидел.
И думал.
Думал.
Ничего толком выдумать не мог. А потом появился Сашка и тоже сел рядом. И как-то само собой получилось, что Бер взял и рассказал. И флакон этот достал треклятый, пересилив желание зашвырнуть его в самый центр заводи.
— А ты?
— А я… я… — Бер сдавил голову руками. — Я чувствую себя…
— Слабым?
— Ну да… и бесполезным.
Беспомощным, что в целом-то привычно, но на этот раз каким-то слишком уж беспомощным.
— И что делать?
— Вечный вопрос… но кое в чём он прав. На вот, выпей, — Александр протянул флягу. — Вода родниковая. Очень мозги проясняет.
Холодная. И горькая.
— Твой брат прав. Силой этот вопрос решить в какой-то мере можно, но… ценой его жизни. Во всяком случае кровь кровью, но риск всегда есть.
Этого Бер и боялся.
Потому что…
Тьма под землями.
И купель.
И не настолько он бестолков, чтобы не понимать, как всё это опасно. И на месте Императора логично ввести войска, земли оцепить и взять под собственную руку, раз и навсегда перекрыв Свириденко шанс добраться до купели. Но тогда Волотовы станут не нужны.
И Ведагор.
Александр смотрел на заводь.
— Интересы империи… ненавижу это вот… сложно быть императором и оставаться нормальным человеком. Потому что сейчас в интересах Империи… но с другой стороны, Волотовы всегда служили этим самым интересам. И подставлять вот так… нет хуже врага, чем бывший друг. И опаснее… не то, чтобы вы враги, просто… ты понимаешь.
Бер понимал. Как ни странно.
— Так что никакого особого положения и никаких войск вводить не стану….
— А если… не получится?
— Знаешь, хотел бы я пообещать, что всё будет хорошо… что мы накроем эту грёбаную лабораторию, прижмём тех, кто в ней работает. Отыщем противоядие. Восстановим справедливость и приведём страну к процветанию, а также сотворим мир во всём мире.
— Но так не получится?
— Шанс будет, Бер…
Вода оставила горечь на губах. Но в голове прояснилось. А отчаяние сменилось злостью. Внутри, под сердцем, будто заворочалась сила, та самая,