Читать интересную книгу Видит Бог - Джозеф Хеллер

— Пообещать ли Адонии, что я позволю ему стать царем? — мог бы спросить я у Бога.

И Он сказал бы мне:

— Адонии? Пообещай.

— А пообещать ли мне Соломону, что я позволю и ему стать царем?

— А чего? — ответил бы Бог. — Пообещай и Соломону, что позволишь и ему стать царем.

Тут я на миг погрузился бы в раздумья и почесал бы в недоумении затылок.

— Но если я пообещаю Адонии, что позволю ему стать царем, и если пообещаю также Соломону, что позволю стать царем и ему, не придется ли мне нарушить слово, данное либо одному, либо другому?

— Ну? — отзывается Господь. — И нарушь себе на здоровье.

В прежнее время мы с Ним отлично понимали друг друга.

Беда в том, что хоть я и победил в сражении, но, вернувшись в Иерусалим, уже не имел возможности делать все, что хотел, а стать сильным правителем так с той поры и не смог. И вот теперь мне кажется, что стоит мне уйти, как царство мое развалится на части.

Возьмите хоть этот мятеж поднявшийся чуть ли не сразу за тем, как я во всем блеске славы вернул себе престол, в пору, когда военная сила моя была неодолима. Народ иудейский проводил меня в Гагал, а с ним и половина народа израильского — одни оттирали других, норовя встать поближе ко мне. И те, и другие отвергли меня ради Авессалома, ныне они соперничали друг с другом в попытках исправиться к лучшему. Если бы я разделил влияние поровну между ними, ни те, ни другие довольны бы не были, а придумать работающее решение, способное устранить их разногласия, мне не удавалось. Кроме того, разум мой то и дело возвращался к измене и смерти Авессалома, даже при том что трения между моими подданными все возрастали, преисполнялись все большей злобы. Слова мужей иудейских были резче слов мужей израильских — первые вели себя не лучше вениамитян, — и едва я успел вернуться в мой дворец, как Савей, сын Бихри, сам вениамитянин, неистово затрубил трубою, призывая весь народ Израиля отпасть от меня и говоря: «Нет нам части в Давиде, и нет нам доли в сыне Иессеевом. Все по шатрам своим, израильтяне!»

И пожалуйста, народ Израиля пришел в движение, уходя от меня и переходя к нему. Что наконец и вывело меня из депрессии. И я ухватился за возможность, которую углядел в этом, — возможность возвысить Амессая над Иоавом. Я дал ему три дня, чтобы собрать мужей Иудеи и выступить с ними на Савея. На четвертый день ни его, ни мужей не было ни слуху ни духу. Куда этот Амессай, задерись он конем, подевался?

— Говорят, скоро уже будет, — сообщил мой дееписатель Иосафат.

— Рождество тоже скоро будет! — рявкнул я и приказал Авессе, чтобы он выступал без промедления. — Иначе наделает нам зла Савей, сын Бихри, больше, нежели Авессалом. Возьми слуг господина твоего и преследуй его, чтобы он не нашел себе укрепленных городов и не скрылся от глаз наших.

А следом я послал Иоава, дабы тот присмотрел за ними обоими, сообщая мне о разного рода серьезных осложнениях, коих я не смог предугадать. Когда же мой нерасторопный племянник Амессай приковылял наконец в город, то выяснилось, что он забыл взять и походную одежду, и меч свой. И у меня зародились пренеприятнейшие подозрения насчет того, что выбор я сделал неверный. Я разрешил ему взять одежды и меч, принадлежавшие Иоаву. И то, и другое оказалось для него великоватым и тяжелым — при отбытии своем он походил на шута горохового, — я же повелел ему догнать Иоава с Авессой и принять командование на себя. Я даже вручил ему соответствующий письменный приказ.

Спал я после этого беспокойно. В самый глухой час ночи я вдруг подскочил на кровати, пораженный живым пророческим видением, и испустил обычный мой вопль горестного удивления: «Дерьмо Господне!»

Слуги ворвались в мою спальню с обнаженными мечами и стилетами. Я призвал к себе дееписателя, призвал писца. У меня не было ни малейшего сомнения насчет того, что я сдуру натворил.

— Пошлите им телеграмму! — вопил я.

— У нас пока нет телеграфа, — напомнил мне Иосафат.

К полудню следующего дня поздно уже было что-то предпринимать, о чем мне и твердила зловеще моя интуиция.

— Здоров ли ты, брат мой? — с отеческой улыбкой вопросил Амессая двуличный Иоав, взяв его правой рукою за бороду, когда они встретились у большого камня, что у Гаваона, близ которого Иоав, словно сам рок, коротал время, расставив Амессае западню.

— Рад видеть тебя, кузен, — ответил спешащий Амессай. — Куда они направились?

— Позволь предложить тебе руку, — светским тоном произнес Иоав и ткнул Амессая под пятое ребро, так что выпали внутренности его на землю, и повторять удара не пришлось.

— Ну что я могу с ним поделать? — посетовал я в разговоре с Ванеей, когда ко мне поступил доклад о случившемся.

В то время — ничего. Ибо Иоав стал львом Иудеи после того, как жители Авела-Беф-Мааха отсекли голову Савею, сыну Вихри, и бросили ее Иоаву, и он вернулся в Иерусалим, разгромив оппозицию на всех территориях Израиля. Я был царем, но он был признанным героем — и впрямь соломинкой, которая размешивает питье, — так что и я себя таким уж царем не ощущал. Я-то знал, что такое чувствовать себя героем, и не стремился сызнова испытать это чувство.

По правде сказать, я вообще мало что чувствовал с тех пор, как умерла Авигея, а сын мой Авессалом изменил мне и был убит. Я и поныне не знаю, какое из двух этих связанных с Авессаломом обстоятельств угнетает меня сильнее. Знаю лишь, что, выступив после моего горестного триумфа из Маханаима, победителем я себя не ощущал. Я ощущал себя, да и ныне ощущаю, беглецом, неспособным более отпугивать преследующих его невидимых демонов. Спал я урывками, а в промежутках, бодрствуя, казался себе изнуренной дичью под конец рокового преследования. Ныне, когда близится день, в который мне суждено умереть, я с завистью вспоминаю Верзеллия Галаадитянина. Во мне нет спокойного чувства естественного завершения жизни, которое испытывал он при приближенье конца, когда дни его преисполнились. Я зову Ависагу, если нуждаюсь в близости ее, и она всякий раз приходит ко мне. Но тепла от нее я не получаю и, когда она уходит, ощущаю такое же одиночество, каким томился до ее прихода. И все же я сознаю, что люблю ее. Я словно бы пристрастился к наркотику, от которого не могу отвыкнуть, и теперь я знаю, как он называется: Он называется — Бог. Я видел лицо Его и жил: на лице Его очки с толстыми стеклами, и Он вводит нас не в одно только искушение, но и в заблуждения многие. Овладение землей Ханаанской, обещанной Им Аврааму, было не самой большой из моих побед. Как, вообще говоря, и избавление народа Израиля от руки врагов его, хотя в то время я и мог тешиться этой мыслью. Нет. Куда важней для меня было победить в сражении сына моего, ибо победа такого рода — это всегда поражение, что я чувствую и поныне. Бог видел, к чему я стремлюсь. Теперь, в минуты, когда страдания мои обостряются до предела, я чувствую, что становлюсь ближе к Нему. В эти минуты я сознаю: Он совсем рядом — и жажду воззвать к Нему словами, какие давно уж стремился сказать Ему, обратиться к Всемогущему Богу со словами, которые Ахав сказал Илии в винограднике Навуфея: «Нашел ли ты меня, враг мой?»

Но ведь Ахав воздвигал алтари Ваалу и поражал истинно верующих в Иегову, и Бог возненавидел его и Иезавель за это и за многие злые дела, сотворенные ими. А я всего только спал с чужою женой.

— И послал мужа ее на смерть, — слышу я, как Бог поправил бы меня, если б мы с Ним опять разговорились, как в прошлом.

— Это Дьявол меня подучил, — напомнил бы я Ему защищаясь.

— Да нет никакого Дьявола, — ответил бы Он.

— Как же нет? А Сад Едемский?

И Он говорит мне:

— А там была обычная змея. Вот ее ты и поищи.

Я знаю, вина не на звездах моих, а на мне. Я научился столь многому, от чего нет мне ни малой пользы. Мозг человеческий обладает собственным разумом.

13

В пещере Махпеле

Попытайтесь, однако ж, втолковать Вирсавии что-нибудь сложное.

— Есть, стало быть, на свете божество, — объясняю я ей из чистого альтруизма, желая смягчить разочарование, неизбежность которого вполне сознаю, — устраивающее наши судьбы, а все «вчера» лишь озаряют путь к могиле пыльной.

Вирсавия, с таким видом, будто я говорю с ней на тарабарском языке, предпринимает еще одну пустую попытку склонить меня на сторону Соломона. «Два сносим, один в уме» — такой была данная ею радостная оценка ситуации, сложившейся к моему возвращению из Маханаима в Иерусалим.

— Я хочу, — просит она теперь, — чтобы ты обошел Адонию и назвал своим наследником Соломона. И ты должен сделать это до пира Адонии, пока люди еще склонны прислушиваться к твоим словам, чтобы после твоей смерти никакие споры не возникали.

— Вирсавия, а Вирсавия, — ласково спрашиваю я, — ну укажи ты мне хоть одну причину, по которой я должен это сделать?

Ответ ее честен: