Читать интересную книгу Видит Бог - Джозеф Хеллер

Я отвел его в сторону и, понизив голос, по секрету сказал ему следующее:

— Если ты пойдешь со мною, то будешь мне в тягость. Сражаться ты не умеешь. Но если возвратишься в город и скажешь Авессалому: «Царь, доселе я был рабом отца твоего, а теперь я — твой раб», то сможешь расстроить для меня совет Ахитофела. И всякое слово, какое услышишь из дома царя, пересказывай Садоку и Авиафару, священникам. Там с ними и два сына их. Чрез них посылайте ко мне всякое известие, какое услышите.

И пошел Хусий обратно в город и ждал там, когда Авессалом, сын мой, вступал в Иерусалим.

Я же начал спускаться с вершины горы Елеонской по ее противоположному склону, следуя извилистой дорогой, ведшей к пустынной равнине. Со всеми надеждами на верность народа Израиля, на его противодействие мятежу, поднятому в Иудее, я быстренько распростился, когда проходил Бахурим и подвергся нападению этой тошнотворной глисты, Семея. Дом Саулов тоже восстал на меня. Даже в самых мучительных моих снах мне ни разу не удалось пригрезить рожу более мерзкую, чем была тогда у Семея. Он вышел, злословя меня, и злословил, приближаясь. Он бросал камнями в меня и всех слуг моих, все же люди и все храбрые, что были по правую и по левую сторону от меня, сомкнули ряды, ограждая меня от того, чем он бросался. Вот как говорил Семей, злословя меня:

— Уходи, уходи, убийца и беззаконник! Господь обратил на тебя всю кровь дома Саулова, вместо которого ты воцарился, и предал Господь царство в руки Авессалома, сына твоего. И вот, ты в беде, ибо ты — кровопийца.

Думаете, я понял все, о чем он талдычил? Ничего я не понял, но винить в этом следует не меня, а переводчиков короля Якова I. Авесса же, сын Саруин, распалился, услышав злорадное это глумление, и громко вопросил меня:

— Зачем злословит этот мертвый пес господина моего царя? Пойду я и сниму с него голову.

Этого я ему не разрешил. Я сказал Авессе:

— Стоит тебе открыть рот, Авесса, как выясняется, что ты хочешь снять с кого-нибудь голову. Ты мне лучше другое скажи: где брат твой Иоав?

— Откуда ж мне знать?

— Пусть Семей злословит, — решительно произнес я, хорошо всю сознавая глубину моего падения, — ибо Господь повелел ему злословить Давида. Кто же может сказать ему: зачем ты так делаешь? Пусть живет. И может быть, Господь призрит на уничижение мое, и воздаст мне Господь благостью за теперешнее его злословие.

И мы продолжили спуск по занимающей дух трудной дороге, а Семей шел по окраине горы, с моей стороны, шел и злословил, и бросал камнями на сторону мою и пылью. Так оно и продолжалось, пока мы не прошли большого расстояния и он не отстал. Мы утомились. Завершив тяжкий спуск, мы вышли на ровную землю и остановились передохнуть, а тем временем Авессалом со своими людьми триумфально вступал в Иерусалим и вместе с ним этот ренегат Ахитофел. Пока я сидел прямо на земле, мысли мои обратились к прежнему моему покровителю, к Саулу, в последние дни его отвергнутому Богом и Самуилом. Мне хотелось пропеть что-нибудь поэтическое о смерти царя, однако слуги мои слишком устали, чтобы слушать. Хотелось мне спеть еще разок и о гневе Ахилловом, но как-то не хватило истинного чувства.

Тем временем в Иерусалиме мой тайный агент Хусий Архитянин предстал пред новым царем в ту минуту, как царь Авессалом входил в город, и радостно поприветствовал его, говоря: «Боже, царя храни! Боже, царя храни!»

Авессалом, узнав его, остановился.

— Таково-то усердие твое к твоему другу? — ядовито осведомился он. — Отчего ты не пошел с другом твоим?

И Хусий, человек хитрый, сказал:

— Нет, я пойду вслед того, кого избрал Господь и этот народ и весь Израиль, с тем и я, и с ним останусь. — Однако и на этом Хусий не остановился: — И притом, кому я буду служить, если царь теперь — ты? Как служил я отцу твоему, так буду служить и тебе.

Авессалому подобное превознесение его заслуг понравилось, и он принял Хусия в советники, помня к тому же, какую неоценимую пользу приносил мне Хусий в прошлом, Хусий же, когда Авессалом попросил совета о том, что ему делать дальше, только помалкивал и кланялся учтиво. Он не опротестовал предложения многоумного Ахитофела:

— Войди к наложницам отца твоего, которых он оставил охранять дом свой.

— Ко всем сразу?

— Ко всем и каждой.

— Да это же худшие, какие у него были.

— А зато услышат все израильтяне, что ты сделался ненавистным для отца твоего, — пояснил Ахитофел, — и укрепятся руки всех, которые с тобою. Эти женщины — собственность царя, и народ твой узнает, что все, принадлежавшее отцу твоему, принадлежит ныне тебе.

— Боже, царя храни! — примолвил Хусий Архитянин.

И поставили для Авессалома палатку на кровле, и вошел Авессалом к наложницам отца своего пред глазами всего Израиля, пред солнцем, как и напророчествовал Нафан. После седьмого номера толпа, собравшаяся внизу, разразилась овациями, и затем все усиливавшимся ревом подбадривала его, пока он разделывался с остальными тремя. Обязанности капитанов болельщиков взяли на себя какие-то девицы.

— Ставим ему «отлично»! — хором орали они.

Никто особенно не испугался того, что Авессалом ко времени, когда он покончил с десятой наложницей, изрядно-таки запыхался, а между тем именно в этом и крылось семя моего спасения — в посткоитальном изнеможении, поглотившем все его силы.

— Ну, а дальше что? — истомленно спросил Авессалом — главным образом у Ахитофела, советы которого почитались в то время такими, как если бы кто спрашивал наставления у Бога. — Я что-то приустал.

Ахитофел тут же выдал новую разумную идею.

— Теперь давай я выберу двенадцать тысяч человек, — предложил он Авессалому, — и встану и пойду в погоню за Давидом в эту ночь. Люди у нас есть. Мы можем выступить хоть сейчас.

Хусий Архитянин, о чем он впоследствии сам мне рассказывал, услышав этот совет и поняв всю мудрость его, почувствовал, как обмирает в нем сердце. Ахитофел же продолжал:

— И нападу на него, когда он будет утомлен и с опущенными руками, и приведу его в страх. И все люди, которые с ним, разбегутся; и я убью одного царя. Тогда и другие придут к тебе, потому что останется только один царь, которому можно служить. И всех людей обращу к тебе; и тогда весь народ будет в мире.

Предложенная стратегия показалась разумной и Авессалому, и всем бывшим при нем, причитая сюда и Хусия Архитянина, главная забота которого состояла теперь в том, чтобы помешать немедля пустить ее в ход. То был момент, что называется, истины. И Хусий меня не подвел.

— Как ни грустно мне говорить об этом, нехорош на сей раз совет, данный Ахитофелом, — говорил Хусий, осторожно подбирая слова и не забывая умудренно кивать, чтобы подчеркнуть свое несогласие, кивать с важностью, приличествующей человеку, независимого мнения которого испросил Авессалом. С великим тактом, напялив личину самой что ни на есть серьезной озабоченности, Хусий излагал свою точку зрения, мешая разумные доводы и лесть с такой же дотошной скрупулезностью, с какой аптекарь смешивает составные части целебного бальзама. — Ты знаешь твоего отца и людей его; они храбры, а отец твой — человек воинственный. Он не остановится ночевать с народом, — вот именно это я и сделал, — теперь он скрывается в какой-нибудь пещере, или в другом месте, поджидая тебя. И если кто из твоих людей падет при первом нападении на них, то все услышат и скажут: «Было поражение людей, последовавших за Авессаломом», и все напугаются. Тогда и самый храбрый, у которого сердце, как сердце львиное, упадет духом; ибо всему Израилю известно, как храбр отец твой и мужественны те, которые с ним. Посему я советую: пусть соберется к тебе весь Израиль, от Дана до Вирсавии, во множестве, как песок при море, и ты сам пойдешь посреди его. Кто тогда устоит против тебя, если весь Израиль соберется к тебе? И тогда мы пойдем против него, в каком бы месте он ни находился, и нападем на него, как падает роса на землю; и не останется у него ни одного человека из всех, которые с ним. А если он войдет в какой-либо город, то весь Израиль принесет к тому городу веревки, и мы стащим его в реку, так что не останется ни одного камешка.

Авессалом, упиваясь картиной, на которой он шествует во главе величественной армии, — картиной, нарисованной Хусием единственно для его услаждения, — а весь народ Израиля следует за ним, решил, что совет Хусия Архитянина лучше, чем совет Ахитофела Гилонянина. Но Хусий, ничего не желавший оставить случаю, уже послал сказать Садоку и Авиафару, чтобы они поскорее отправили курьеров, своих сыновей Ахимааса и Ионафана, дабы те предупредили меня, что враги мои времени зря не теряют и что мне следует в эту же ночь уйти от Иерусалима так далеко, как я только смогу. Стража Авессалома засекла молодых людей, едва те тронулись в путь, и скоро сами они обратились в дичь совсем иной охоты. Они были на волосок от гибели, пока не уклонились с большой дороги и не пришли в Бахурим, в дом одного человека, моего сторонника, у которого на дворе имелся колодезь, в коем они и спрятались. А жена этого человека взяла и растянула над устьем колодезя покрывало и насыпала на него крупы, чтобы обмануть поисковую команду, которая, получив от этой женщины обманные сведения насчет того, куда направились два молодых гонца, поискала-поискала, никаких следов не нашла и с пустыми руками вернулась в Иерусалим. Когда опасность миновала, Ахимаас и отрок Ионафан выбрались из колодезя и бежали всю ночь при свете звезд, пока не наткнулись на место, на котором я остановился.