В Америке около пятисот тысяч врачей — один на 700 человек населения (когда я приехал 25 лет назад, было четыреста тысяч). Приблизительно 20 процентов составляют иммигранты — что, конечно, много. Все они, включая меня, приехали в США в надежде на лучшую жизнь из бедных и менее развитых стран. Пройдя трудности адаптации к новой жизни и профессионального устройства, они действительно достигают того, к чему стремились, — лучшей жизни. Но из-за недоверия к ним большинство иммигрантов открывают свои врачебные офисы в районах компактного проживания бывших соотечественников, их и лечат.
Но в частных офисах невозможно лечить тяжелых больных и делать операции. А многие госпитали не дают иммигрантам «привилегий», то есть разрешения класть больных и лечить их. Они опасаются, что врачи разных стран могут нанести госпиталям больше урона, чем прибыли. Конечно, бывают исключения, когда кто-то с влиянием рекомендует в госпиталь хороших докторов. Но даже в таких случаях они чаще оседают в госпиталях второго-третьего класса. И опять-таки в основном лечат «свой народ». На моих глазах большинство докторов из бывшего Советского Союза открыли свои офисы и получили госпитальные привилегии в Бруклине и Квинсе, где образовались большие колонии их бывших соотечественников.
Мне повезло: меня на работу взяли потому, что я смог дать нашему госпиталю что-то новое — метод илизаровских операций. Правда, мне протежировал большой энтузиаст этого метода Виктор Френкель. Президент госпиталя, он обладал непререкаемой властью. С Виктором я сделал много операций его американским пациентам, и потом даже больше него проводил времени у их постелей, выхаживая после операций. Профессионалу всегда приходится сначала работать на свой авторитет, чтобы потом авторитет стал работать на него. В результате нескольких лет работы с Виктором у меня образовалось хорошее реноме среди американцев. Мои годы и седины тоже способствовали. К тому же Виктор всегда представлял меня как известного русского профессора и ученика «самого Илизарова». Как водится повсюду, пациенты передавали друзьям рассказы о своих докторах, и следующие за ними поступали ко мне, уже полностью мне доверяя. Бывали даже случаи, когда они мне говорили украдкой, указывая на Виктора:
— Доктор Владимир, я хочу, чтобы вы делали операцию.
Я, конечно, у него частных больных не крал и говорил:
— Почему? Ведь доктор Френкель — один из лучших специалистов.
— Я знаю, но он всегда куда-то торопится.
Но не все американцы и не сразу доверяли русскому доктору. Перед тем как записаться ко мне на прием, некоторые по телефону расспрашивали Изабеллу, какую резидентуру я прошел, имею ли лицензию и сертификат комитета по моей специальности. Теперь все эти данные каждый может найти в Интернете.
Как-то заявился ко мне на прием бизнесмен лет шестидесяти. У него был довольно сложный случай заболевания спины, он уже обошел нескольких докторов, но диагноз оставался неясным. Пока я его обследовал, он смотрел на меня скептически. Расплачиваясь за визит с Изабеллой, он буркнул ей:
— Скажите вашему доктору, чтобы поменьше занимался сексом.
Замечание было абсолютно странное, нелогичное и даже глупое (возможно, он и был дурак). Я понял, что к этому больному мне надо подбирать ключи. На следующем визите я стал подробно рассказывать ему, что думаю по поводу его болезни.
— Спасибо, док. Вы — первый, кто нашел время толково мне все разъяснить, — сказал он.
Потом я сумел его вылечить. Он проникся доверием, звонил очень дружественно и посылал ко мне лечиться чуть не всю свою семью.
Интересно, что подобная настороженность в отношениях друг к другу врачей и пациентов взаимная — у американцев и у русских. От многих русских коллег я слышал, что они не любят лечить американцев.
— Почему?
— Все они какие-то высокомерные — приходят в офис, будто одолжение тебе делают…
Мой помощник Леня Селя долго не мог привыкнуть к американским больным. Насколько легко и просто он общался с русскими, смеялся и шутил с Мишкой-одесситом, настолько натянутым становился с американцами. Бывало, он помогал мне делать что-либо американскому больному, тот с ним дружелюбно и весело разговаривал, шутил, смеялся. Но, как только Леня от него отходил, сразу заявлял:
— Все американцы говнюки и зазнайки.
— Почему ты так говоришь?
— А как он на меня смотрел и как ехидно со мной говорил!
— Никакого ехидства я не заметил, напротив, он был любезен и весел. Это нормально.
— Нормально? Ну, нет! Он все говорил с подковыркой.
Это был типичный пример невосприятия другой культуры поведения. В отличие от русских большинство американцев в общении легкие и веселые. Леня, хотя и сам остряк, воспринимал это как личную обиду.
Я лечил сотни русских иммигрантов, но около половины моих пациентов были американцы. И мое личное мнение, что лечить их намного приятней, легче и к тому же, выгодней, чем русских. Важное значение имеет психологическая разница понимания и восприятия медицины. Американцы к медицине вообще, и к операциям в частности, относятся доверчивее, спокойнее и по-деловому. У них нет страха перед операциями — сказывается прогресс американской медицины в течение последних десятков лет и популяризация этого прогресса всеми средствами информации. Люди уверены в высоком качестве своей медицины (правда, если случаются осложнения, они с той же уверенностью подают в суд на докторов).
Мои русские пациенты при слове «операция» впадали в панику:
— Ой, доктор!.. Ой, я не выдержу!.. Ой, а нельзя ли таблетками?..
Приходилось еще и еще раз подробно объяснять, почему показана операция. Но все равно они не могли решиться:
— Ой, доктор, я должна подумать…
— Ой, лучше я приду через полгода…
— Ой, я не знаю…
И все начинается с «Ой!»
Но даже поразительно, как просто относятся к операции американцы. Они легко идут на шунтирование сердечных сосудов и замещение клапанов, на онкологические операции и на протезирование суставов. Некоторые из наших пациентов имели по три-четыре искусственных сустава! Не задавая лишних вопросов, они решительно идут на операцию, по-деловому рассчитывая свои возможности. У нас с Виктором была одна больная семидесяти с лишним лет, у которой был сильный артрит. Ей уже сделали замещение одного тазобедренного и одного коленного сустава на искусственные, но с течением болезни возникали боли в других суставах. А она любила путешествовать, летала и плавала по всему миру. Готовясь к очередной поездке, она приходила в госпиталь и говорила:
— Замените мне следующий сустав, а то через пару месяцев мне уже надо ехать.