Читать интересную книгу Избранные сочинения - Марк Цицерон

IV. (10) В годы моей юности я любил как ровесника престарелого Квинта Максима333 — того, кем был возвращен нам Тарент; в этом муже степенность сочеталась с мягкостью, и старость не изменила его нрава. Впрочем, когда я с ним сблизился, он еще не был очень стар, но все-таки уже достиг пожилого возраста; ведь он впервые был консулом через год после моего рождения, и вместе с ним, в четвертое его консульство, я, совсем еще молодым солдатом, отправился под Капую, а через пять лет — под Тарент. Квестором я стал четыре года спустя — в год консульства Тудитана и Цетега, — тогда, когда он, уже в глубокой старости, поддерживал Цинциев закон334 о подарках и вознаграждениях. В весьма преклонном возрасте он вел войны как человек молодой и своей выдержкой противодействовал юношеской горячности Ганнибала, о чем превосходно написал наш друг Энний:

Нам один человек промедлением спас государство.Он людскую молву отметал ради блага отчизны.День ото дня все ярче теперь да блестит его слава!

(11) А какой неутомимостью, каким благоразумием он возвратил нам Тарент? Когда Салинатор, сдавший город и спасавшийся в крепости, в моем присутствии похвалялся: «Ведь это благодаря мне ты, Квинт Фабий, взял Тарент», — тот ответил, смеясь: «Конечно; не потеряй ты город, мне бы его не взять!» Но и в тоге он был не менее велик, чем в доспехах. Во второе свое консульство, — при полной безучастности коллеги его Спурия Карвилия, — он, сколько мог, противился народному трибуну Гаю Фламинию, желавшему, вопреки воле сената, подушно разделить земли в Пиценской и Галльской области. Хотя он и был авгуром, он осмелился сказать: что на благо государства — то совершается при добрых знаменьях, а что ему во вред — то предлагается вопреки знаменьям.335 (12) Много великого знал я за ним, но всего изумительнее то, как он перенес смерть сына, прославленного мужа и консуляра. Его хвалебная речь сыну у всех в руках, и, прочитав ее, разве мы не презрим любого философа? Но он был поистине велик не только при свете и на виду у граждан; еще большими достоинствами отличался он в частной жизни, у себя дома. Какое красноречие, какие наставления, какое знание древности, какая искушенность в авгуральном праве! Сколь обширной для римлянина начитанностью обладал он: помнил все войны, происходившие не только внутри страны, но и за ее пределами. Я с такой охотой беседовал с ним, словно уже тогда предугадывал, что после его кончины мне — как это и произошло — учиться будет не у кого.

V. (13) Почему я говорю так много о Максиме? Да потому что — как сами видите — нечестиво называть такую старость жалкой. Не все, однако, могут быть Сципионами или Максимами и вспоминать о завоевании городов, о сражениях на суше и на море, о войнах, какие они вели, о своих триумфах. Также и жизнь, прожитая мирно, чисто и прекрасно, ведет к тихой и легкой старости; такой, по преданию, была старость Платона, который в возрасте восьмидесяти одного года умер в тот миг, когда что-то писал; такой была и старость Исократа, который, как он сам говорит, на девяносто четвертом году жизни написал книгу под названием «Панафинейская» и после этого прожил еще пять лет. Его учитель, леонтинец Горгий, прожил сто семь лет и ни разу не прервал ни ученых занятий, ни трудов; когда его спрашивали, почему он хочет жить так долго, он отвечал: «У меня нет никаких оснований хулить старость». Ответ превосходный и достойный ученого человека! (14) Неразумные валят свои недостатки и проступки на старость. Так не поступал Энний, о ком я только что упоминал:

Так же, как борзый конь, после многих побед олимпийскихБременем лет отягчен, предается отныне покою…336

Со старостью могучего коня-победителя он сравнивает свою старость. Впрочем, вы еще хорошо его помните: ведь нынешние консулы Тит Фламинин и Маний Ацилий были избраны через восемнадцать лет после его смерти, а умер он в год второго консульства Цепиона и Филиппа, когда я, в мои шестьдесят пять лет, громогласно и не жалея сил убеждал принять Вокониев закон.337 И вот, в семидесятилетнем возрасте (ибо Энний прожил именно столько) он нес на себе два бремени, считающиеся тяжелейшими — бедность и старость, — так, что находил в них чуть ли не удовольствие.

(15) И действительно, если я стараюсь охватить умом все причины, почему старость может показаться жалкой, я нахожу, что их четыре: первая — та, что старость будто бы удаляет от дел; вторая — что она ослабляет тело; третья — что она лишает нас чуть ли не всех наслаждений; четвертая — что она приближает нас к смерти. Рассмотрим, если вам угодно, каждую из этих причин: сколь она важна и сколь справедлива?

VI. Старость отрывает людей от дел. От каких? От тех, которые требуют молодости и сил? но разве нет дел по плечу старикам, таких, для которых нужен разум, а не крепость тела? Так что же, ничего не делали ни Квинт Максим, ни Луций Павел,338 твой отец, тесть достойнейшего мужа, моего сына? А другие старики — Фабриции, Курии, Корункании?339 Когда они мудростью своей и влиянием защищали государство, разве же они ничего не делали? (16) Старость Аппия Клавдия была отягощена еще и слепотой; тем не менее, когда сенат склонялся к заключению мирного договора с Пирром, Анний Клавдий, не колеблясь, высказал то, что Энний передал стихами:

Где же ваши умы, что шли путями прямымиВ годы былые? Куда, обезумев, они уклонились? —

и все прочее, сказанное так убедительно! Эти стихи вам известны, да и речь самого Аппия дошла до нас. А произошло это через шестнадцать лет после второго его консульства, между консульствами же его прошло десять лет, и еще до первого консульства он был цензором. Уже из этого можно понять, как стар он был во время войны с Пирром, да и от наших отцов мы узнали о том же. (17) Таким образом те, кто отрицает способность стариков участвовать в делах, ничего не приводят в доказательство и подобны людям, утверждающим, будто кормчий во время плавания ничего не делает, между тем как простые матросы то взбираются на мачты, то снуют между скамьями, то вычерпывают воду; он же, держа кормило, спокойно сидит на корме. Он не делает того же, что молодые, но то, что он делает, гораздо больше и важнее. Не силой мышц, не проворством и ловкостью тела вершатся великие дела, а мудростью, благим влиянием, разумными советами и предложениями, и все это в старости не только не отнимается, но даже укрепляется.

(18) Или, быть может, я, который и солдатом, и трибуном, и легатом, и консулом участвовал в разных войнах, кажусь вам праздным теперь, когда войн не веду? Но ведь я указываю сенату, какие войны надлежит вести и каким образом; Карфагену, уже давно замышляющему недоброе, я заранее объявляю войну; опасаться его я не перестану, пока не узнаю, что он разрушен. (19) О, если бы бессмертные боги сберегли это торжество для тебя, Сципион, дабы ты завершил то, что оставил незавершенным твой дед!340 Со дня его смерти пошел уже тридцать третий год, но память об этом знаменитом муже сохранят все грядущие времена; он умер за год до моей цензуры, через девять лет после моего консульства, во время которого был избран консулом вторично. И неужели он стал бы досадовать на свою старость, доживи он хоть до ста лет? Пусть бы он не участвовал ни в вылазках, ни в быстрых переходах, не метал бы копий в дальнем бою и не бился бы мечом врукопашную, но разве не помогли бы его разумные советы и предложения? Не будь все это свойственно старикам, неужто наши предки назвали бы свой высший совет «сенатом», то есть «советом старейших»?341 (20) В Лакедемоне высшие должностные лица называются «старейшинами», и на самом деле они таковы. А если вы захотите почитать и послушать о событиях в других странах, то вы узнаете, что величайшие государства рушились по вине людей молодых и поддерживались и восстанавливались стариками.

Как нашу погубили вдруг вы славную республику?

Ведь такой вопрос задают в «Волчице» поэта Невия342 и отвечают, помимо прочего, так:

Да вот ораторы пошли, юнцов толпа безмозглая.

Опрометчивость, очевидно, свойственна цветущему возрасту, а дальновидность — пожилому.

VII. (21) Но ведь память слабеет. — Пожалуй, если ты ее не упражняешь или обделен ею от природы. Фемистокл помнил имена всех сограждан; так неужели вы полагаете, что в старости, встречая Аристида, он называл его Лисимахом?343 Что до меня, то я помню поименно не только тех, кто теперь жив, но и их отцов и дедов и, читая надгробные надписи, не боюсь, что память, как говорится, мне изменит; напротив, они-то и воскрешают во мне воспоминания об умерших. И еще: ни разу я не слыхал, чтобы кто-либо от старости позабыл, где закопал клад; все, что им важно, старики помнят: сроки явки в суд, должников, заимодавцев. (22) А правоведы? А понтифики? А авгуры? А философы? Сколь многое помнят они в старости! Старики сохраняют ум; только бы усердие и трудолюбие у них сохранялись до конца! И это справедливо не только по отношению к прославленным и чтимым мужам, но и к людям, живущим частной и мирной жизнью. Софокл до глубокой старости сочинял трагедии и из-за этого своего пристрастия, казалось, вовсе не заботился о своем имуществе, за что сыновья и привлекли его к суду, надеясь отстранить от управления домом как слабоумного; ведь и по нашему обычаю отцам, дурно управляющим семейным имуществом, запрещают распоряжаться им. Тогда старик, говорят, прочитал судьям недавно сочиненную им трагедию, которую, только что сочинив, держал в руках — «Эдип в Колоне», — и спросил их, неужто это стихи слабоумного; едва прочитав ее, он был решением судей оправдан. (23) Так неужели его, неужели Гомера, Гесиода, Симонида, Стесихора, неужели всех тех, о ком я уже говорил, — Исократа и Горгия, неужели родоначальников философии — Пифагора и Демокрита, неужели Платона и Ксенократа и, наконец, Зенона, Клеанфа или того, кого вы и сами недавно видели в Риме, — стоика Диогена старость заставила прекратить свои занятия? Не вся ли их жизнь до самого конца была движима этими занятиями?