class="p1">Любопытный Егорка сначала увязался за нами, но потом, заскучав, умчался к дружкам хвастать конфетами и картузом. Мы занялись патронами и чисткой оружия.
Дед пришел к нам часа через два. Сел на лавку и понаблюдав, спросил:
— Ну! Что вы тут натворили?
— Тятя, это мы с Архипкой Зыряна с варнаками и Пахомом постреляли.
Дед зыркнул на нас из под бровей, выматерился и сказал:
— Рассказывай! Летна боль!
Я подробно ничего не упуская доложил о нашей очередной эпопее и о том геморрое с Голованом, который, по моему мнению, нам светит. Дед хмуро слушал, лишь изредка взглядывая на Архипку, словно требуя подтверждения словам. Архипка молча кивал. Рассказав все я замолк. Дед тоже молчал, замерев и глядя куда-то в угол, видимо осмысливая сказанное. Наконец он очнулся, перевел на меня тяжелый взгляд и выдал:
— Эх летна боль! Чёж молонья тебя тогда не прибила. Это ж скоко забот и суеты теперь.
— Я что-ли этих папуасов на нас наслал. Это у тебя С Зыряном какие-то давние терки, вот и огребаемся звездюлями. — Разозлился я.
Дед остро блеснул взглядом из под бровей и неожиданно ухмыльнулся:
— Не петушись! Ишь расходился, летна боль. Думать будем.
На следующий день дед собрал «совет в Филях». К нам в бывшую прохоровскую хату пришли Кузьма с Иваном и Митькой. Когда расселись по лавкам, дед, огледев всех из под густых бровей, кивнул мне:
— Рассказывай.
— Чего рассказывать?
— Все рассказывай. Про варнаков, что нас с тобой чуть не побили. Про нынешние дела. И что по твоему нам надо делать.
— Ладно!
И я рассказал. Слушали меня мужики внимательно иногда в особых случаях поглядывая на деда и, когда тот кивал подтверждая, смотрели на меня с некоторой долей удивления и скепсиса. Пришлось даже показать им две изрядные борозды на своем боку оставленные дробинами. Лишь Архипка да Митька завистливо переживали наши с дедом приключения. Когда я рассказал о том, что это Зырянов стоит за пропажей в тайге сосновских старателей и за нападением бандитов на нас с дедом, Кузьма забористо выматерился и сказал:
— Жалко, что молонья Савку пожгла надо было самим его придавить.
Архипка на те слова бледно улыбнулся и со значением посмотрел на меня. Дед хмуро оглядел сыновей:
— Молонья говоришь? Вон та молонья! Летна боль! — И он указал удивленным мужикам на нас с Архипкой.
Побледневший Архипка замотал головой, отрицая свою причастность к столь героическому деянию:
— Это не я! Это Немтырь их всех пострелял. Я только одного Хрипатого, что на него кинулся, стрелил.
Сказать, что мужики охренели это ни сказать ничего. Сначала они молча разглядывали нас, а затем потребовали подробностей. Пришлось мне выложить весь расклад по Головану и его бандитам.
— Да зачем вы с Архипкой тому Головану сдались то? — С искренним недоумением спросил Иван?
— Голован в Барнауле ведь не один варначит. Он там в «авторитете» ну, то есть, главный вор — «Иван» по блатному. Когда Зырян к нему приехал и рассказал, что мы с тятей вернулись и вернулись не просто так, а с золотишком, а от Рябого ни слуху ни духу, то Головану, нужно было что-то решать, иначе он мог авторитет среди своих бандитов потерять. Вот он и отправил самых оголтелых к нам в село разведать, что и как. Ну и поспрашать при случае. Так-то я им один был нужен, но мы с Архипкой постоянно вместе ходим, вот и его прихватили за компанию.
— Как же вы с ними справились? — Изумился Кузьма.
— Когда через день после нашего возвращения, Зырян умотал в Барнаул я подумал, что могут бандюки на нас наехать. Тятю предупредил, ну и мы с Архипкой приготовились. — Я полез за пазуху и достал свой пистолетик. Архипка тоже показал свой револьвер.
— Вот так и ходим. А потом: «Жить захочешь еще не так раскорячешся». — Процитировал я киноклассику.
— Это точно! — Хохотнул Кузьма.
— А нам теперь, что делать? — Иван в отличии от брата был не шуточно озабочен свалившейся на него информацией.
— Прежде всего, нам всем нужно держать язык за зубами. Никому нельзя рассказывать про эти наши дела, а бабам своим особенно. Ничего плохого про ваших жен сказать не могу, но знать про это им совсем не нужно — спать крепче будут.
— Ленька дело говорит. И без этого на нас многие в селе коситься станут. Завидовать будут — мол забогатели Щербаки. Так что молчок. — Дед погрозил всем пальцем.
— Я думаю, что нам надо потихоньку из села в Барнаул или в какой другой город перебираться. Но в Барнаул нужно обязательно наведаться. Боюсь что Голован сам не успокоится, нужно ему в этом деле «помочь».
— Ишь ты, «помочь»! — Снова хохотнул Кузьма. — И как ты собираешся ему «помогать»?
— Мы с тятей варнаков тех немного поспрашивали и они нам кое что рассказали про Голована. Его фамилию и где живет мы теперь знаем. Приедем в город понаблюдаем за ним. Посмотрим сколько людей под его началом осталось. Потом решим как и о чем с ним разговаривать. Он-то про нас не знает ничего, так что есть шанс его врасплох застать.
— Эх надо было вам Зыряна поспрошать и этого как его…? — Иван глянул на меня ожидая подсказки.
— Филина что-ли?
— Угу. Филина.
— Кишка у нас с Архипкой тонка этих бычар расспрашивать. Наше счастье, что они всерьез нас не приняли, не обыскали да не связали. Повезло нам.
— Что повезло, то повезло! Летна боль. Ну что решим? Едем в Барнаул или нет?
— Куды деваться то. Надо ехать. — Вздохнул Иван.
— Вот и я так думаю, что надо ехать. Летна боль. А ты Ляксей, что скажешь? — Обратился ко мне дед.
— Ехать-то в любом случае надо. Тебе тятя нужно разрешение взять на добычу золота. Ты с Жабиным говорил или нет?
— Согласен Федька!
— Это хорошо! Кроме того надо в Барнауле дом присмотреть или даже два. Завод сереброплавильный на ладан дышит, закроют скоро. Народ из города потянется, дома продавать будут, а покупателей кот наплакал. Вот и надо пользоваться случаем. Ты как тятя? Пристроил золотишко? Денег на дом хватит?
— Хватит и еще маленько останется. Летна боль.
— Тогда значит едем. Мы с тобой да Архипкой с Митькой, еще и Анотоху с Платошкой возьмем. Дядьки Иван и Кузьма пусть здесь останутся за семьями приглядят.
— А этих-то зачем потащите? — С недоумением спросил Кузьма.
— А мы это, ну как мушкетеры. Один за всех и все за одного! — Вылез с пояснением Архипка.
— Чаво, чаво? Каки таки машкитеры? — Воззрился на него дед.
— Не бери