Читать интересную книгу Исцеление - Борис Мишарин

Зеленский спустился к себе в маленький и уютный кабинет, глянул на фотографию, и сразу же испарилась радость предстоящей поездки. Смотрела на него немигающими глазами удивительная девушка, заставляя бессильно опуститься в кресло. Он взял в руки фото, провел пальцами по лицу, вспоминая первую встречу…

Он вышел на крыльцо «глотнуть» свежего воздуха, один из его охранников, Слава Деркач, вежливо объяснял молодой женщине, что внутрь пропускаются только те, кому операция назначена на сегодня. Зеленский захотел помочь, и уже было собрался подтвердить, что в клинике не принято нарушать установленный порядок, но слова застряли в его горле. Взглянув на ее лицо, он внезапно взялся за коляску и покатил мимо оторопелого охранника внутрь, вкатил в пустую палату, сел напротив и молчал минут пять, разглядывая ее. По отдельности черты лица не представляли собой ничего особенного, но вместе веяли необычной миловидностью и кротостью. Обыкновенные, средней полноты губы, казались Зеленскому чувственно сочными, грустные глаза — загадочно таинственными, слегка вздернутый и курносый носик придавал строгим бровям добродушие, а несколько конопушек на щеках, словно маленькие солнышки, веяли теплотой. Незнакомка улыбалась, озираясь вокруг, страдания умели растворяться в ее обворожительной улыбке, придавая лицу душевную притягательность. Исходила от нее особая аура, забиралась под одежду, сжимая мускулистую грудь, иссушала горло, заставляя дышать труднее. Нестерпимо хотелось взять ее на руки, прижать к груди, шептать ласковые слова… Никогда еще у Зеленского при виде женщины не колотилось так сердце, не кружилась голова, не застревали слова, зреющие внутри. Она, словно понимая его, молча смотрела и улыбалась своей обжигающей улыбкой, потом, может быть, поняла, что первым он не заговорит никогда, а может ей просто надоело молчать.

— Спасибо вам, добрый человек. Но может, вы скажите хоть слово? — спросила незнакомка.

Зеленскому хотелось ответить: «Да, да, милая девушка, мне очень хочется сказать вам много ласковых слов». Но он что-то прохрипел невнятно пересохшим горлом, замахал руками и выскочил опрометью из палаты. У Аллы Борисовны достал из холодильника бутылку минеральной воды, выпил, не отрываясь половину, и побежал обратно. На середине остановился, вернулся обратно, прихватил с собой минералку и два стакана и снова испарился из приемной, не сказав ни слова. Алла Борисовна посмотрела ему вслед, недоуменно пожала плечами и опять принялась отвечать на телефонные звонки.

Зеленский вернулся к ней, присел напротив.

— Не хотите минеральной, у меня что-то в горле пересохло.

— Спасибо, налейте немного, — ответила она.

Он, не задумываясь, сорвал пробку пальцами, налил полстакана и протянул ей.

— Какие у вас сильные руки, наверное больно? — она взяла его ладонь, — вон какие вмятины от пробки, — и подула на них. — От чего у вас дрожит рука?

Он отдернул руку, но солгать не смог.

— Я волнуюсь…

— От чего же? — наивно спросила она.

Зеленский не смог ответить на этот вопрос, опуская голову, даже если бы у него хватило сил, он бы боялся обидеть ее.

— Меня зовут Алена.

Она протянула ему руку, он, обрадовавшись, схватил ее своими ручищами, казалось, ее маленькая ручка утонула, растворяясь в его огромных ладонях.

— Миша, — улыбаясь, ответил он, — я работаю здесь начальником охраны.

— Вам повезло, Миша, вы видите его каждый день, общаетесь… Говорят, он святой…

— Это правда, Алена, для очень многих людей он действительно святой и Чудотворец. Иначе как назвать его дела? А что случилось с вами, Алена, вы давно?..

Зеленский не смог подобрать нужного слова и отвел взгляд.

— Давно… — тяжело вздохнула она. — Не помню, но мама говорила, что в раннем детстве я бегала своими ножками. Потом они стали слабеть, я перестала ходить, перестала чувствовать боль, но ощущала прикосновение. Сейчас я не ощущаю почти ничего. Врачи долго не могли поставить диагноз, но на консилиуме все же определились, что у меня сирингомиелия. Позже я прочитала про это заболевание в справочнике и ужаснулась — болезнь прогрессирующая и у меня со временем отнимутся и руки.

Ее глаза наполнились слезами, Зеленский вытащил платочек и, не стесняясь, промокнул слезы. Алена благодарно взглянула, взяла протянутый платочек, снова прикладывая его к глазам.

— Если Михайлов не поможет… дальше мне не стоит жить на свете. Пока еще действуют руки, я смогу покончить с собой, — она не давала ему возразить, — вы не представляете себе, как тяжело и страшно в здравом уме лежать без движений…

Алена снова заплакала, закрывая лицо платочком, и отвернулась. Зеленский не знал, как успокоить ее, все слова казались пустыми перед ее горем. Но вскоре она взяла себя в руки сама и еще долго рассказывала о своей жизни. А когда Михайлов вышел из операционной, Зеленский отправился прямо к нему.

После операции Алена с трудом встала на ноги, вернее ее поставил Михаил и, держась за него, она постояла немного. Атрофированные годами мышцы не держали ее «пушистого», как казалось Михаилу, веса. Но она чувствовала их, ощущала боль и могла сама переставлять ноги, сидя, без помощи рук. Какое это счастье — чувствовать боль!

Уже две недели Зеленский занимался с Аленой массажем и гимнастикой. Ноги крепли с каждым часом, и она могла ходить по квартире свободно. Ее мать, ранее стойко переносившая все невзгоды, «сломалась» при выздоровлении дочери, купила икону Николая Чудотворца, повесила ее в переднем углу и молилась практически сутками.

Алене приходилось все делать самой — готовить еду, убираться в квартире, стирать… Неокрепшим ногам приходилось тяжеловато. Но она радовалась этому — изголодавшемуся по движениям телу доставляло удовольствие мышечное перенапряжение. Ей хотелось выйти в город, побродить по его улицам и паркам, насладиться красотой жизни. А в какой нескрываемый восторг приходила она, когда Зеленский появлялся у них дома. Она прижималась к его могучей груди и, замерев, не отпускала его от себя долго, долго. Потом с радостным взглядом показывала ему, что научилась делать то-то и то-то. Она не стеснялась, как казалось Зеленскому, прижиматься к нему всем своим хрупким телом, но они даже не целовались ни разу.

Зеленский вздохнул полной грудью, события, пронесшиеся перед глазами, печалили его сердце в связи с отъездом. «Хотя бы недельки две, она окрепнет получше, я выведу ее в город прогуляться по парку… Да хотя бы покажу магазины — ей придется ходить без меня за продуктами». Он снова вздохнул и решил более не откладывать разговор с Аленой на потом о предстоящей судьбе. Он нажал кнопку прямой связи с Михайловым.

— Николай Петрович, разрешите мне до вечера побыть с Аленой?

— Да, Миша, конечно. Но ночевать ты должен прийти сюда — Маша станет обучать тебя английскому языку. Ты не стесняйся, можешь приводить Алену в наш дом, она славная девушка и я одобряю твой выбор.

— Спасибо, Николай Петрович! — радостно ответил Зеленский.

Он побежал к своей Алене, намереваясь признаться в любви и сделать ей предложение. Он искренне верил, что она любит его и разделит с ним оставшуюся жизнь.

Михайлов зашел в спальню, Вика и Алла как раз обсуждали, что они возьмут с собой в поездку, дети резвились на кровати, перекатываясь друг через друга. Отца сразу же оседлали, завалив на кровать, Вика и Алла приютились рядышком, по бокам.

— Думаю, что более двух вечерних платьев вам, дорогие мои, брать не стоит. Если возникнет нужда — купим там, зачем с собой таскать лишнее.

Он обнял детей, целуя их в шейки по очереди, Витя и Юля смеялись задорно: «Щекотно, папочка»! И целовали его тоже. Повозившись с ними немного, Николай повернулся к Алле.

— Помнишь, Алла, Миша прикатил девушку в инвалидной коляске, он, кажется, влюбился в нее безумно. Может, возьмем ее на работу? Ты все равно не успеваешь заниматься хозяйственными делами, пусть сидит в приемной на телефоне.

Алла села на кровати, поджав ноги, отчего-то забеспокоилась, почувствовал Николай, и молчала. Он не торопил ее с ответом, хотя и не понимал ее молчания — вопрос не казался ему сложным. Но женщины иногда думают иначе, и он не настаивал на быстром ответе. «Пусть продумает все, как следует, если ей так хочется», — считал он.

— Ты знаешь, дорогой, — начала Алла, — мы с Викой никогда тебе ни в чем не перечили, но хоть ты и генеральный директор, этому не бывать никогда.

Она обиженно поджала губы и отвернулась. Михайлов не ожидал такой реакции на свое предложение, тем более от всегда «взвешанной» Аллы. А она, сознавая, что ее ответа недостаточно, повернулась к Николаю снова.

— Мы с Викой очень любим тебя, Коленька, и уверены в тебе на 100 %. Ты не можешь лишить меня радости приготовить тебе чай, кофе, принести тебе это все в кабинет, когда ты выходишь уставший после операций. Провести рукой по твоим волосам, прижаться незаметно к твоему плечу, снять усталость. Разве ты будешь чувствовать себя раскованным, когда эта… эта… какая-то… — она так и не подобрала нужного слова, — будет заходить к тебе в кабинет, не зная твоих привычек и вкусов, подавать кофе… Но я знаю — у тебя доброе и отзывчивое сердце, Коленька, конечно, надо помочь этой девушке, она столько выстрадала. Сделай ее снабженцем, пусть она занимается вопросами закупа, а в приемную ее я не допущу, стану бороться, как тигрица.