Читать интересную книгу Закатные гарики. Вечерний звон (сборник) - Игорь Губерман

несущее то зло, то благодать,

имеет в этой жизни воздаяние,

которое нельзя предугадать.

* * *

Мой бедный разум не могуч,

а мысли – пепел и опилки,

и взора мысленного луч

ползет не далее бутылки.

* * *

Пока мы напрочь не угасли,

пока с утра щетину бреем,

душе полезно верить басне,

что мы нисколько не стареем.

* * *

При хорошей душевной погоде

в мире всё справедливо вполне:

я – люблю отдыхать на природе,

а она – отдохнула на мне.

* * *

Сокрытое, но ярое кипение —

пожизненный, похоже, мой удел;

я даже одногорбое терпение

в себе не воспитал. Хотя хотел.

* * *

Оставя плоть в мешке замшелом,

душа летит за облака,

где Азвоздам с Барухашемом

играют с Буддой в дурака.

* * *

Хотя не атеист я с неких лет,

однако и не склонен уповать:

я верую не в то, что Бога нет,

но в то, что на меня Ему плевать.

* * *

Я в четыре коротких строки

научился укладывать внятно

всё, что мне по уму и с руки

было в жизни текущей понятно.

И поэтому не было нужно мне

добавлявшее чувственный вес

тонкорунное нежное кружево

набегающих лишних словес.

* * *

Со старыми приятелями сидя,

поймал себя вчера на ощущении,

что славно бы – остаться в том же виде

при следующем перевоплощении.

* * *

Я все время шлю, Творец, Тебе приветы —

смело ставь на них забвения печать:

мне вопросы интересней, чем ответы,

и Ты вовсе не обязан отвечать.

* * *

Нам неизвестна эта дата,

но это место – вне сомнения:

земля и небо тут когда-то

соприкоснулись на мгновение.

* * *

Любить родню – докука

для всех, кому знакома

божественная скука

родительского дома.

* * *

Я в разных видах пил нектар

существования на свете;

когда я стал угрюм и стар,

меня питают соки эти.

* * *

Везде – пророки и предтечи,

но дух наш – цел и невредим,

под их трагические речи

мы пьем, гуляем и едим.

* * *

Я мысли чужие – ценю и люблю,

но звука держусь одного:

я собственный

внутренний голос ловлю

и слушаюсь – только его.

* * *

Я старюсь и дряхлею, но – живу;

сменилась болтовня скупыми жестами,

и дивные бывают рандеву

с нечаянно попавшимися текстами.

* * *

Слегка бутыль над рюмкой наклоня,

я думал, наблюдая струйку влаги:

те, с кем не дообщался, ждут меня,

но пьют ли они водку там, бедняги?

* * *

Когда теряешь в ходе пьянства

ориентацию и речь,

к себе привлечь любовь пространства

гораздо легче, если лечь.

* * *

Не стоит огорчаться, уходя:

конечно, жить на свете – хорошо,

но может быть, немного погодя

я радоваться буду, что ушел?

* * *

Мне заново загадочны всегда

российской темной власти пируэты:

российские глухие холода —

не связаны с погодами планеты.

* * *

Я, по счастью, выучен эстрадой

и среди читателей присутствием:

душу надо прятать за бравадой,

чтобы не замызгали сочувствием.

* * *

Не добрый, но, конечно, и не злой,

судьбы своей посильный совершитель,

хотя уже изрядно пожилой,

но все-таки еще не долгожитель.

* * *

Под вечер чувствуя отвагу,

забыв про выпивку и секс,

поэт насилует бумагу,

чтобы зачать нетленный текст.

* * *

Какими быть должны стихи и проза

диктуется читательской корзинкой:

всем хочется высокого серьёза,

чуть пафоса и меда со слезинкой.

* * *

Россия полностью в порядке,

и ждать не надо новостей,

пока вверху – не хрипы схватки,

а хруст поделенных костей.

* * *

Барды, трубадуры, менестрели —

все, в ком были дерзость и мотив,

дивные выделывали трели,

чтобы соблазнить, не заплатив.

* * *

Об ущербе, об уроне, об утрате,

об истории, где зря он так охаян,

о единственно родном на свете брате —

горько плачется обычно каждый Каин.

* * *

Когда мы полыхаем, воспалясь,

и катимся, ликуя, по отвесной,

душевная пленительная связь

немедленно становится телесной.

* * *

Душа полна укромными углами,

в которых не редеет серный чад,

в них черти машут белыми крылами

и ангелы копытами стучат.

* * *

Лишь гость я на российском пировании,

но мучаюсь от горестной досады:

империя прогнила в основании,

а чинятся и красятся – фасады.

* * *

Дух упрямства, дух сопротивления

с возрастом полезны для упорства:

старость – это время одоления

вязкого душевного покорства.

* * *

Стихи с поры недавней, вот ведь жалость, —

ушли куда-то, сгинули под лед,

и странно мне, что музыка осталась,

но слов уже на танцы не зовет.

* * *

Душевной доблести тут нет,

но не стыжусь я вслух признаться,

что я люблю не звон монет,

а тонкий шорох ассигнаций.

* * *

Бывает очень странно иногда,

как будто умирал и снова ожил:

какие-то в минувшем есть года,

которые не помню, как я прожил.

* * *

И гнетет нас помимо всего —

бытия после смерти неясность;

очень тяжко – не ждать ничего,

легче ждать, понимая напрасность.

* * *

Покой наш даже гений не нарушит

высокой и зазывной мельтешнёй,

поскольку наши старческие души

уже не воспаляются хуйней.

* * *

Пора мне, ветхому еврею,

жить, будто я уже отсутствую;

не в том беда, что я старею,

а в том, как остро это чувствую.

* * *

Пустого случайного слова

порою хватает сполна,

чтоб на душу мне из былого

плеснула шальная волна.

* * *

Зябну я в нашем рае земном,

слыша вздор пожилых пустомель;

мы – сосуды с отменным вином,

из которого выдохся хмель.

* * *

У зла с добром – родство и сходство:

хотели блага все злодеи,

добро всегда плодило скотство,

а зло – высокие идеи.

* * *

Бурлит в нас умственная каша

намного глубже понимания,

и чем темнее память наша,

тем ярче в ней воспоминания.

* * *

К моим добавлю упущениям,

что не люблю любой нажим,

и верю личным ощущениям

гораздо больше, чем чужим.

* * *

Давно живя, люблю поныне я

зигзаги, петли и штрихи,

и зря скребётся грех уныния,

пока покруче есть грехи.

* * *

Судьба нас искушает на повторах:

житейский наблюдая карнавал,

я вижу ситуации, в которых

не раз уже по дурости бывал.

* * *

Где б ни случился я под вечер,

я глазом сыскивал бокал,

который мне о скорой встрече

прозрачным боком намекал.

* * *

Дышу. Курю. Гоню волну.

Люблю душевное томление.

Господь не ставит мне в вину

благочестивое глумление.

* * *

Есть радости у дряхлых старичков,

и счастливы бывают старички:

сыскался вдруг футляр из-под очков,

а к вечеру на лбу нашлись очки.

* * *

Книга жизни – первый том,

он уже написан весь,

а про всё, что ждет потом,

сочиню, Бог даст, не здесь.

* * *

Хотя на русской почве я возрос,

еврейской обволокся я духовностью:

вопросом отвечаю на вопрос

и пакостей от жизни жду с готовностью.

* * *

В азарте Божий мир постичь

до крайней точки и конца,

мы все несем такую дичь,

что плохо слышим смех Творца.

* * *

Хотя уже я сильно старый,

во мне талант еще сочится:

с утра пишу я мемуары

про то, что днем со мной случится.

* * *

Чем потревожен дух народа?

О чем народ в толпе галдит?

О том, что подлая погода —

футболу нынче повредит.

* * *

К бутылке тянется не каждый,

кто распознал ее влияние:

Бог только тех отметил жаждой,

кому целебно возлияние.

* * *

Природа позаботилась сама,

чтоб видно было, слушая ублюдка,

насколько выделения ума

подобны извержениям желудка.

* * *

Шумливы старики на пьяной тризне:

по Божьему капризу или прихоти,

но радость от гуляния по жизни

заметно обостряется на выходе.

* * *

Хочу, поскольку жить намерен,

сейчас уже предать огласке,

что даже крайне дряхлый мерин

еще достоин женской ласки.

* * *

Я с юности грехами был погублен,

и Богу мерзок – долгие года,

а те, кто небесами стал возлюблен,

давно уже отправились туда.

* * *

Я не мудрец и не дебил,

и без душевного дефекта,

но не люблю и не любил

я выебоны интеллекта.

* * *

Увы, но зимний холод ранний

судьбу меняет наотрез:

вчера пылал костер желаний,

сегодня – тлеет интерес.

* * *

У Бога есть увеселения,

и люди гибнут без вины,

когда избыток населения

Он гасит заревом войны.

* * *

В мечтах

мы въезжали на белом коне

в тот город, где нам отказали,

в реальности —

грустно сопели во сне,

ночуя на шумном вокзале.

* * *

Стал часто думать я о Боге —