Читать интересную книгу Закатные гарики. Вечерний звон (сборник) - Игорь Губерман

– А ведь это может быть вполне портретом молодого Маяковского работы Жегина!

Партнеры молча друг на друга глянули и поняли друг друга с полувзгляда. И поэт взял трубку, чтобы позвонить Лиле Брик. Он у нее в гостях бывал и числился вполне приличным человеком, но такие нравственные мелочи немного стоили перед возможностью отменно заработать. И конечно, были сразу же они приглашены приехать показать такую ценную находку. Лиля Брик не слышала от Маяковского о том, что был такой портрет, но сходство было, его можно было усмотреть, и нескрываемо разволновалась импульсивная старушка. Да тем более немедля выяснилось, что из Питера был специально тот портрет привезен этим симпатичным человеком, явно знатоком и понимателем. Да и поэт уверен был, что это юный Маяковский. О цене узнав, поахала старушка, а чтоб ей подумать не спеша, этих гурманов живописи пригласила посмотреть на то, что у нее уже давно имелось. Среди прочего похвасталась она работой Пиросмани – хоть и небольшим холстом, однако же отменным примитивом. И застенчиво сказала, что картину эту обожает, что большие деньги на нее потратила и ценит более всего в своей коллекции. Потом они вернулись в комнату, откуда начали весь разговор и где стоял на стуле предлагаемый портрет, и Лиля Брик спросила, разливая кофе, до какой цены возможно снизить плату. Но фарцовщик холодно сказал, что о деньгах уже не может быть и речи: так ему понравилась работа Пиросмани, что возможен только лишь обмен. Хотя он понимает, что неравноценна эта мена и немало он на этом потеряет, но уж очень ему хочется повесить Пиросмани у себя. Старушка отказалась наотрез. Они неторопливо пили кофе, вдумчиво беседуя о живописи, только Лиля Брик с портрета не сводила глаз и явно проникалась вожделением. Поэт портретом тоже любовался, чем немало, очевидно, это вожделение подстегивал. И через час два этих жулика ушли с работой Пиросмани. А на улице фарцовщик кинулся к ближайшей будке телефона-автомата, чтобы позвонить знакомому коллекционеру. Сумма обещала быть значительной. И разумеется, их пригласили приезжать немедленно. Фанатик-коллекционер, бумагу развернув, сказал восторженно:

– Ах, Боже мой!

Потом опять сказал:

– Какое счастье!

И немедля пояснил:

– Ну, наконец-то Лиля Юрьевна отделалась от своего фальшака.

А впрочем, и наивны мы бываем тоже очень часто. Как это ученым ни обидно, только старость непонятна и загадочна для изучения ничуть не менее, чем молодость. У нас от состояния здоровья так меняются поступки и суждения, что молодым нас просто не понять. Отсюда – и легенды о капризности и переменчивости настроения у многих пожилых людей. А это просто вразнобой играют наши внутренние органы. Влияя на разлад и дисгармонию всех наших чувств, ума, души и осознания реальности.

Вот, например (об осознании реальности, но столь же – об уме). Мы как-то с Яном Левинзоном по Америке совместно покатались. Ян читал рассказы, я – стишки, поездили мы весело, удачно и находчиво. А вскорости одна старушка Яна встретила и одобрительно ему сказала:

– Янчик, я вас с Губерманом видела в Америке. Вполне, вполне. Ты знаешь, если бы вы оба пели на идише, я б вам устроила концерт в Германии.

Поэтому порою разговоры стариков забавны так же, как наивные речения детей. В одном американском госпитале моя добрая знакомая работает переводчицей: у русских стариков с английским плохо. Изредка она записывает диалоги. Вот один из них, к примеру.

Врач: «Что вас беспокоит более всего?»

Пациент: «Чтоб не было войны».

Или еще.

Врач скорой помощи: «Больная все время что-то повторяет!»

Переводчик: «Вы что-то хотите сказать врачу и медсестре?»

Пациентка: «Чтоб они все сдохли!»

А две фразы из услышанного мельком диалога в очереди на прием я просто не могу не привести – уж очень яркое свидетельство того, что жизнелюбие сохранно и в весьма преклонном возрасте.

Мужчина: «Что вы такое говорите! Это в мои-то годы!»

Женщина: «Ну ведь лежать-то ты можешь!»

Но все же без короткого целебного рецепта я никак не обойдусь. У одного из мудрейших людей нашего времени, у раввина Адина Штайнзальца, я наткнулся в интервью каком-то на благоуханную хасидскую байку. Однажды у зашедшего приятеля спросил хозяин дома, не желает ли гость немного выпить. С удовольствием, ответил гость, пошлите мальчика, пускай нам принесет. Но пожилой хозяин встал и сам принес вино.

– А почему ты не послал мальчика? – спросил приятель.

– Видишь ли, – сказал ему хозяин, – я стараюсь сохранить мальчика в себе и потому время от времени я посылаю его что-нибудь сделать.

Я за то и обожаю байки, что в отличие от мыслей никаких они не просят комментариев.

Да, пакостный и зачастую унизительный сезон, конечно, эта светлая безоблачная старость. Только есть в нем что-то привлекательное тоже. Я и молодым, и зрелым искренне советую: не проходите мимо. Лучше времени, чтобы обдумать и постичь несовершенство мироздания, у вас уже не будет никогда. Притом – достаточного времени, чтоб это постижение облечь в достойные и крайне точные слова. Так, например, одна одесская старушка мне сказала:

– Главное в мужчине – чтобы мог взаимопонимать.

На кухне нашей ужиная как-то раз, мы разговаривали о свободе слова и печати – редкостном периоде в истории российской. И спросил я свою очень пожилую тещу, что она об этом думает. И Лидия Борисовна ответила задумчиво:

– Ну, страха уже нет почти, про стыд – совсем забыли, а в общем если посмотреть, то как писали всякую хуйню, так и пишут.

Послесловие

Когда-то мысли вились густо,

но тихо кончилось кино,

и в голове не просто пусто,

но глухо, мутно и темно.

* * *

Недаром Талмуд запрещает евреям

рулады певичек: от них мы дуреем;

у пылких евреев от женского пения

сумятица в мыслях

и с пенисом трения.

* * *

С Талмудом понаслышке я знаком

и выяснил из устного источника:

еврейке после ночи с мясником —

нельзя ложиться утром под молочника.

* * *

Хотя еще смотрю на мир со сцены,

хотя почти свободен от невзгод,

но возраста невидимые стены

растут вокруг меня из года в год.

* * *

Об угол биться не любя,

углов я не боюсь,

я об углы внутри себя

гораздо чаще бьюсь.

* * *

Странная всегда варилась каша

всюду, где добру сперва везло:

близилась вот-вот победа наша,

но торжествовало – снова зло.

* * *

Придя из темноты,

уйду во мрак,

евреями набит житейский поезд;

дурак еврейский —

больше чем дурак,

поскольку энергичен и напорист.

* * *

В каждом зале я публики ради

чуть меняю стихи и репризы,

потому что бывалые бляди

утоляют любые капризы.

* * *

Живу я праведно и кротко,

но с удовольствием гляжу,

как пышнотелая красотка

в кино снимает неглижу.

* * *

Почти каждый вечер

томлюсь я и таю,

душой полыхаю и сердцем горю;

какую херню я при этом читаю,

какую хуйню я при этом смотрю!

* * *

Теперь я часто думаю о Боге,

о пламени загробного огня,

и вижу, подводя свои итоги,

как сильно подвели они меня.

* * *

Хотя врачи с их чудесами

вполне достойны уважения,

во мне болезни чахнут сами

от моего пренебрежения.

* * *

Уже который год подряд

живу я тускло, вяло, бледно,

и я б охотно принял яд,

но для здоровья это вредно.

* * *

Увы, челнок мой одинокий

уплыть не в силах далеко:

хотя старик уже глубокий,

а мыслю я неглубоко.

* * *

Я крепко в этой жизни уповал

на случай, на себя и на авось,

поэтому ни разу наповал

еще меня свалить не удалось.

* * *

Угрюмой страсти не тая,

полна жестокого томления,

давно спилась душа моя

и к ночи жаждет утоления.

* * *

Думаю

во дни утрат и бедствий,

как жесток житейский колизей,

лишь растет за время путешествий

список одноразовых друзей.

* * *

Мучась недоверием к уму

или потому, что духом нищи,

люди ищут Бога. Но Ему

ближе те, которые не ищут.

* * *

Видит Бог – не до дна высыхают

соки жизни в дедах и папашах,

и желания в нас полыхают,

охуев от возможностей наших.

* * *

Было в долгой жизни много дней,

разного приятства не лишенных,

думать нам, однако же, милей

о грехах, еще не совершённых.

* * *

В Израиле, в родной живя среде,

смотрю на целый мир я свысока;

такой страны прекрасной нет нигде;

но нету и у нас ее пока.

* * *

Никто ловчей, чем лилипуты

различных видов и размеров,

не изготавливает путы,

чтобы стреножить Гулливеров.

* * *

Борьба со злом —

извечная игра,

ее шторма и штили хаотичны;

забавно, что апостолы добра

по большей части мало симпатичны.

* * *

Над этим сильно поработав,

я преуспел в конце концов: