не радостью, а печалью; но после наученным через него доставляет мирный плод праведности». Поначалу радости от тренировок было действительно маловато: Эрин долго не могла отдышаться, а потом мы обе стояли, утирая потные лбы, в очереди на завтрак. Эрин и тут занималась укреплением воли. Даже в те дни, когда Рик готовил французские тосты с корицей в хрустящей рисовой корочке, она брала творог с консервированными персиками. Иногда с нами занималась Хелен Шолтер. Ее движения были неуклюжими, а шаги такими тяжелыми, что начинали дрожать листья растений на подоконниках. Однажды заглянула Джейн – сделать снимок, несколько раз заходила Лидия, видимо, удостовериться, хорошо ли мы себя ведем. Присоединяться к нам она не собиралась. Так что обычно мы тренировались вдвоем. Через несколько недель одежда на Эрин стала сидеть свободнее, а к Валентинову дню ей выдали форму на целый размер меньше. Почтовая служба автобусных линий «Грейхаунд» доставила ей посылку от матери (до Бозмена она шла двенадцать дней, но так было дешевле). Внутри оказались две новенькие, обтянутые лиловой резиной гантели по восемь фунтов каждая и кассета «Духовный подъем – держит в тонусе не только мышцы».
* * *
Когда мне было лет семь или восемь, я обожала прилипал. Их можно было купить, опустив двадцать пять центов в щель автомата при входе в продуктовый магазин. Прилипалы выглядели как смешная пухлая ладошка на длинном шнурке из того же материала. Каких только у меня не было: блестящие, светящиеся в темноте, гигантские – целая коллекция. Я вешала их на ручку двери и каждый день выбирала, какого сегодня возьму, с той же тщательностью, с какой некоторые девочки выбирают украшения. С прилипалами не особенно-то поиграешь, разве что кинешь ими в кого-нибудь, а потом смотришь, отскочит ли человек, завизжит или засмеется, ощутив их липкость на своей коже. Мне нравилось смотреть, как тяжелая ладошка растягивает шнур – еще секунду, и сейчас оборвется, но не тут-то было! – и в самый последний момент вдруг отскакивает назад, как ни в чем не бывало. У них был только один недостаток – к ним все приставало: частички ткани, волосы, пыль, грязь, которые потом невозможно было толком удалить. Прямо скажем, отмыть игрушку дочиста не удавалось никогда.
Чем дольше я оставалась в «Обетовании», тем больше я сама себе напоминала такого прилипалу. Слово за словом, мысль за мыслью, немножко тут, немножко там, ничего особенного на первый взгляд, но все это намертво въедалось мне в душу. Стоило мне, лежа без сна после отбоя, вспомнить о Коули, представить, что я целую ее или занимаюсь чем-нибудь еще с ней или с Линдси, да хоть бы с Мишель Пфайффер, как тут же в моей голове раздавался голос Лидии: «Борись с этими греховными порывами». Легко сказать. Наверное, можно было бы не обращать внимания или посмеяться над ее идиотизмом, но нет, теперь этот голос накрепко утвердился в моей голове. А ведь было и другое: осевшие в памяти слова Писания, выхваченные основы веры, примеры из жизни – все это постепенно обволакивало меня, и я уже не задавалась вопросом, где и как я подцепила все это, но начала ощущать их вес.
Я уверена, что частично заслуга в этом принадлежит группе поддержки, которую я теперь посещала. В нашу входили Стив Кромпс, Хелен Шолтер, Марк Тернер и удивительно тощий южанин Дейн Бански, которого я хорошо узнала за несколько встреч, такая уж особенность групповых занятий. Дейн был метадоновый наркоман в завязке, который попал в «Обетование» благодаря стипендии, выделенной ему каким-то мегаприходом в Луизиане.
Мы собирались по вторникам и средам в три часа. Все начиналось с отвратительного скрежета металла по линолеуму – перво-наперво надо было составить стулья в кружок. Потом появлялась Лидия с коробкой салфеток, обязательным атрибутом наших занятий, и сервировочным столиком, на котором дымился чайник. К нему прилагались чашки, банка растворимого какао и «русский чай», смесь, которую Рик заготавливал в огромных количествах, смешивая сухой апельсиновый сок с сухим лимонадом и листовым чаем. Не знаю, почему этот чай назывался русским, наверное, это такая старая космонавтская шутка, но я к нему быстро пристрастилась. Однако что-то попить можно было только во время пятнадцатиминутного перерыва.
Каждая встреча начиналась с общей молитвы. Все, включая Лидию, брались за руки, и тот, чья очередь была сегодня, начинал: «Господь мой, я не молю тебя изменить меня, потому что Ты не совершаешь ошибок, мой грех – это моя вина. Изменение придет ко мне через тебя, Господи. Изменить себя я должен сам». Эти слова нельзя было менять. Если ты ошибался, Лидия останавливала молитву и заставляла начать все заново. В первый раз я все время забывала точные слова, так что получилось у меня только попытки с четвертой.
После этого надо было сжать ладонь соседа, и тот, кто получал твое пожатие, должен был что-то добавить. Обычно это были просьбы дать сил или благодарность Иисусу за возможность собраться всем вместе, в таком роде. Потом слово передавалось по кругу. Бывало, конечно, что молитвы оказывались более конкретными, личными, но редко. Времени для откровений было предостаточно и в течение самого занятия. Нам предписывалось держать глаза закрытыми, чтобы не отвлекаться от Иисуса, но я узнавала ближнего моего по рукам. Пожатие Хелен было крепким, а ладони загрубели от мозолей, которые до сих пор еще не совсем сошли, хотя она уже давно не играла. Кожа Дейна напоминала наждачную бумагу и кое-где растрескалась. Тонкие пальцы Лидии всегда были ледяными. В конце слово возвращалось к тому, кто читал молитву, и ему нужно было закончить церемонию следующими словами: «Гетеросексуальность – это не избавление от гомосексуальности. Избавление – в святости. В святости. В святости». Мне нравилось, когда подходила очередь Дейна говорить эти слова, потому что в его обычной ленивой манере и южном акценте было что-то завораживающее.
Во время занятий нам разрешалось пропускать детские эпизоды и рассказывать о недавних проявлениях гомосексуального влечения или греховного поведения, хотя довольно часто Лидия прерывала наши монологи: «Достаточно, мы здесь собрались не прославлять прошлые грехи, а осознавать и отвергать их» или «Слишком много деталей, Стив! Слишком подробно. Ты помнишь, кто кроется в деталях?» Лишь однажды она попыталась сострить, что трудно поставить ей в вину, потому что веселого на этих встречах было мало.
Дейн и Хелен подверглись растлению. По словам Лидии, те, кто переживал подобный опыт, часто начинали испытывать противоестественный интерес к представителям своего пола. Сексуальные домогательства со стороны дяди Томми убедили Хелен в том,