Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мэттью Мол понял намек.
– Мой отец, – сказал он со все той же мрачной усмешкой, которая не позволяла прочесть выражение его лица, – мой отец был куда честнее проклятого старого полковника! Он не унес бы тех бумаг, даже чтобы вернуть свои права!
– Я не стану ввязываться в перебранку с вами, – надменно заметил воспитанный в иной стране мистер Пинчеон. – И меня не оскорбят грубые высказывания обо мне и моем предке. Джентльмен, прежде чем искать разговора с человеком вашего положения и привычек, вначале обдумывает, стоит ли цель подобных неприятных средств. В данном случае она того стоит.
И он возобновил беседу, сделав плотнику множество выгодных финансовых предложений в обмен на то, что последний поделится информацией, которая может привести к утраченному документу, а впоследствии к успеху судебной тяжбы по поводу восточных земель. Впервые за долгое время Мэттью Мол не прислушался к звону золота. Однако в конце разговора он со странным смешком поинтересовался, не отдаст ли мистер Пинчеон старый участок земель колдуна вместе со стоящим на нем Домом с Семью Шпилями в обмен на столь необходимое документальное доказательство.
Легенда, которую рассказывали у каминов (и которой в общем и целом следует мой рассказ), в данном случае отмечает странное поведение портрета полковника Пинчеона. Эта картина, стоит заметить, считалась настолько связанной с судьбой дома, что волшебным образом вросла в его стены, и если снять ее, особняк осядет пыльной кучей обломков. Во время всего предыдущего разговора мистера Пинчеона и плотника портрет хмурился, сжимал кулаки и подавал множество знаков крайнего недовольства, но не привлекал, однако, внимания двух собеседников. И, наконец, после того, как Мэттью Мол озвучил предложение передать ему здание с семью шпилями, мрачный портрет, похоже, утратил всяческое терпение и был готов вырваться из своей рамы. Но о подобных невероятных происшествиях следует упоминать лишь косвенно.
– Отдать этот дом? – пораженно воскликнул мистер Пинчеон. – Если я сделаю нечто подобное, моему деду не найти покоя в своей могиле!
– Он и так не нашел покоя, если слухи не лгут, – сдержанно заметил плотник. – Но в данном случае дело касается внука Мэттью Мола, а не старого колдуна. У меня нет иных предложений.
И хотя никак нельзя было согласиться с условиями Мола, мистер Пинчеон обдумал их снова и пришел к заключению, что они достойны обсуждения. Сам он не питал никакой личной привязанности к этому дому, с ним не были связаны приятные воспоминания о детстве. Наоборот, даже спустя тридцать семь лет присутствие мертвого деда все еще тяготило его, как в то утро, когда перепуганный мальчик увидел застывшее в кресле тело. Долгое пребывание в иных странах, знакомство с замками и родовыми поместьями Англии, мраморные дворцы Италии заставили его иначе взглянуть на Дом с Семью Шпилями, заново оценив его уют и великолепие. То был особняк, совершенно неподходящий для жизни, которую мистер Пинчеон собирался вести, реализовав свои права на восточные территории. Подобный дом подошел бы дворецкому, но ни в коем случае не владельцу огромных земель. В случае успеха он собирался вернуться в Англию, которую недавно вынужден был покинуть, как и более пристойное обиталище, потому что его состояние, равно как состояние его покойной жены, было близко к полному истощению. В случае удачного завершения тяжбы, оказавшись законным владельцем территорий, мистер Пинчеон мог бы даже купить дворянство у британского монарха. Лорд Пинчеон! Или граф Уолдо! Как мог такой магнат обитать в жалком здании с семью черепичными шпилями?
Иными словами, после оценки перспектив условия плотника показались мистеру Пинчеону настолько выполнимыми, что он едва удержался от смеха. Он даже почувствовал стыд, исходя из вышеописанных представлений, что предлагает столь малую компенсацию за свое безграничное величие.
– Я согласен на ваше предложение, Мол! – воскликнул он. – Передайте мне документ, необходимый для установления моих прав, и Дом с Семью Шпилями будет принадлежать вам!
Согласно некоторым версиям этой истории, был заключен контракт, заверенный подписями и печатью в присутствии свидетелей. Иные говорили, что Мэттью Мол удовлетворился соглашением, в котором мистер Пинчеон делал свою честь и благородство залогом выполнения означенных условий. Затем джентльмен потребовал вина, которое выпил вместе с плотником, подтверждая сделку. Во время всего предыдущего разговора и последующих формальностей старый пуританин на портрете настойчиво демонстрировал призрачное недовольство, но тщетно. Разве что мистер Пинчеон, отставляя опустевший бокал, мельком подумал, что дед на портрете хмурится.
– Этот шерри для меня слишком крепок и уже начал воздействовать на сознание, – заметил он, глядя на картину. – По возвращении в Европу я буду пить лишь тонкие сорта вин Италии и Франции, лучшие из которых не переносят даже перевозки.
– Милорд Пинчеон может пить любое вино, когда пожелает, – ответил плотник, словно догадавшийся об амбициях мистера Пинчеона. – Но вначале, сэр, если желаете получить потерянный документ, я должен просить о небольшом разговоре с вашей прекрасной дочерью Эллис.
– Ты обезумел, Мол! – надменно воскликнул мистер Пинчеон, теперь, наконец, позволив ярости смешаться с гордостью. – Какое отношение моя дочь может иметь к подобным делам?
Поистине, это новое требование плотника поразило владельца Дома с Семью Шпилями куда сильнее спокойного предложения отдать свой дом. В первом требовании был хотя бы приемлемый мотив, последнее же не обладало ничем подобным. И все же Мэттью Мол упорно настаивал на том, чтобы позвать юную леди, и даже дал понять ее отцу таинственным намеком, что получить верные сведения о документе можно только посредством такого чистого ума, каким обладала прекрасная Эллис.
Не станем подробно рассказывать здесь о колебаниях мистера Пинчеона, была ли их причиной совесть, гордость или отцовская любовь. Некоторое время спустя он все же приказал позвать к нему дочь. Он прекрасно знал, что она находится в своей комнате и не занята ничем, чего нельзя было отложить, поскольку с тех пор, как прозвучало имя Эллис, ее отец и плотник слышали чудесные и печальные мелодии клавикорда, аккомпанирующего ее голосу.
Итак, позвали Эллис Пинчеон, и она явилась. Портрет этой юной леди, написанный венецианским художником и оставленный ее отцом в Англии, по слухам, попал в руки нынешнего герцога Девоншира и ныне хранился в Чатсуорте[51] – не по причине знакомства с оригиналом, но благодаря ценности его как художественного произведения и выдающейся красоте, воплощенной в нем. Если когда-то и рождалась леди, столь отстраненная от грубого мира холодным величием, то это была Эллис Пинчеон. И все же в ней присутствовали женственные черты, нежность или как минимум способность к нежным чувствам. За это искупительное качество любой человек щедрой натуры готов был простить ей всю гордость и смириться, лечь под ноги, чтобы Эллис ступила своей изящной ножкой на предложенное ей сердце. Взамен он желал бы лишь одного: признания, что он – мужчина, такой же человек, как она, созданный из тех же материалов.
Когда Элис вошла в комнату, она увидела в ее центре плотника, одетого в зеленую шерстяную куртку, пару свободных бриджей до колен, с длинным карманом для рулетки, которую он носил у пояса как знак своей принадлежности к ремеслу, подобно тому, как мистер Пинчеон носил при парадном одеянии свой меч, демонстрируя принадлежность к аристократии. Лицо Эллис Пинчеон просветлело от восхищения, которое она даже не пыталась скрыть, – восхищения изумительной привлекательностью, силой и энергией Мола. Но этого восхищенного взгляда (которым большинство иных мужчин наверняка дорожили бы до конца своих дней) плотник не понял и не простил ей. Должно быть, сам дьявол спутал его мысли.
«Эта девушка видит во мне грубого зверя? – подумал он, стиснув зубы. – Что ж, я докажу ей, что у меня душа человека, и тем хуже для нее, если эта душа окажется сильнее ее собственной!»
– Отец, вы посылали за мной, – сказала Эллис своим мелодичным глубоким голосом. – Но если у вас дела с этим молодым человеком, прошу вас вновь отпустить меня. Вы знаете, я не люблю эту комнату, несмотря на все ваши попытки сменить ее обстановку, призвав милые моему сердцу воспоминания.
– Прошу уделить нам минутку, юная леди! – сказал Мэттью Мол. – Мое дело с вашим отцом закончено. Теперь у меня дело к вам.
Эллис взглянула на отца с удивлением.
– Да, Эллис. – Мистер Пинчеон был немного встревожен и сбит с толку. – Этот молодой человек – его зовут Мэттью Мол – заявляет, насколько я его понимаю, что может с твоей помощью обнаружить определенную бумагу или пергамент, потерянный задолго до твоего рождения. Важность этого документа не позволяет мне отказаться от всех возможных и невозможных методов его получения. А потому ты крайне обяжешь меня, дорогая Эллис, ответив на его вопросы и подчинившись обоснованным и достойным требованиям, поскольку они должны выявить указанный предмет. Я останусь в комнате, чтобы предотвратить любое грубое поведение со стороны молодого человека, и ты по первому же желанию вольна прервать это расследование, если его можно так назвать.