«О боже, да, — кивнула Рашель, и глаза ее наполнились слезами, — „Азриэль, Служитель праха“ — вот что она сказала».
«Я и есть Азриэль, — признался я, — тот, кого она видела перед смертью. Я рыдал над ней так же, как ты сейчас. Я видел все и оплакивал ее, но не мог помочь. Зато помогу тебе».
19
Мои слова утешили Рашель, но я не знал наверняка, какие выводы она сделала из моего признания. Даже слабая и больная, она в полной мере сохраняла ту красоту, отголоски которой я видел в Эстер.
Как только открылись двери лифта, мы увидели целую армию, брошенную против нас. Мужчины в униформе, в основном пожилые, с криком побежали к Рашели. Мне не составило труда разметать их, точнее говоря, расшвырять по сторонам. Они оцепенели от ужаса. Впечатление усилил твердый голос Рашели, привыкшей отдавать приказания.
«Подайте мою машину, — велела она. — Вы слышите, что я говорю? И уйдите прочь с дороги. Генри, чтобы я тебя здесь не видела! Джордж, отправляйся наверх! Ты нужен моему мужу. А вы что тут делаете? — повернулась она к остальным. — Немедленно разойдитесь».
Не смея перечить хозяйке, слуги в нерешительности переговаривались между собой, а Рашель тем временем направилась к открытой двери.
Один из мужчин схватил трубку стоявшего на мраморном столике телефона, но, встретив яростный взгляд Рашели, тут же положил ее обратно. Я рассмеялся. Эта женщина обладала удивительной силой.
За окном на улице я заметил высокого, худого седовласого человека — водителя, горько оплакивавшего Эстер в день ее смерти. Он, однако, нас не видел. Машина стояла у входа.
К нам вновь подбежала толпа слуг.
«Ну же, миссис Белкин, — набросились они с увещеваниями, — вы больны. Поймите, Рашель, это не поможет, вы только навредите себе».
Я решил, что настал подходящий момент.
«Смотрите, — сказал я ей, — там, на улице, человек, который был тогда с Эстер. Он сделает все, о чем мы его попросим».
«Риччи! — крикнула она, вставая на цыпочки и расталкивая слуг. — Риччи, я хочу уехать прямо сейчас!»
Это действительно был тот же водитель с изборожденным морщинами лицом, и я не ошибся: как только мы двинулись к нему, он широко распахнул двери машины.
Возле дома по-прежнему толпились люди, ограждения с трудом сдерживали их натиск. Огоньки свечей, многоголосое пение, вспышки фотоаппаратов, десятки нацеленных на нее телекамер ничуть не смущали Рашель — она, как и Грегори, давно к ним привыкла.
Многие люди кланялись Рашели в пояс, выкрикивали слова соболезнования.
«Ну же, Рашель, быстрее, — поторопил ее водитель тоном, каким обычно разговаривают с близкими людьми или родственниками. — Дайте ей пройти! — прикрикнул он на топтавшихся в нерешительности слуг и громко приказал стоявшему на тротуаре человеку: — Усади миссис Белкин».
Толпа словно взбесилась. Казалось, веревки вот-вот не выдержат натиска. Люди приветствовали Рашель, и в каждом выкрике слышалось глубочайшее уважение к этой женщине.
Рашель нырнула в машину, я последовал за ней. Мы прижались друг к другу на черном бархатном сиденье и взялись за руки. Как только дверца захлопнулась, я крепко стиснул ладонь Рашели.
Это был все тот же знакомый мне длинный «мерседес-бенц». На нем Эстер приехала к месту своей гибели, здесь я впервые появился перед Грегори. Пожилой водитель сел за руль, мотор заработал, толпа, не в силах остановить машину, расступилась, и за окнами промелькнули огоньки свечей.
Стенки, отделявшей водительское сиденье от салона, в этот раз не было.
«Отвези меня к моему самолету, Риччи, — попросила Рашель, и я заметил, что голос ее стал тверже. — Я уже позвонила. Никого не слушай. Самолет ждет, я улетаю».
Самолет… Это слово я, конечно, знал.
«Слушаюсь, мэм», — откликнулся водитель.
Лицо его выражало радостное возбуждение. Было видно, что он с удовольствием повиновался хозяйке.
Машина медленно двинулась вперед, заставляя пятиться поющих людей, вывернула на дорогу и так резко рванула вперед, что мы буквально попадали друг на друга.
Стекло между нами и водителем поднялось, и мы с Рашелью остались наедине. Интимность момента смутила меня.
Я держал Рашель за руку, чувствуя, как тонка и суха ее кожа. Только сейчас я заметил, что суставы ее пальцев распухли, но покрытые красным лаком ногти были тщательно ухожены. Лицо ее выглядело куда моложе, чем руки. Конечно, она, как и Грегори, делала пластическую операцию. А ее глаза… У меня нет слов, чтобы описать их красоту.
Я держал ухо востро, стараясь не пропустить любые изменения в своем состоянии, ибо не знал, что случится, если Грегори произнесет древние заклинания или сделает что-то с моим прахом.
Однако ничего не происходило. Как я и думал, моя независимость от него была полной. Отныне ничего не сдерживало меня, не ограничивало в действиях.
Я обнял и крепко прижал к себе Рашель, чувствуя, что люблю эту женщину и страстно желаю ей помочь.
Она по-детски доверчиво прильнула ко мне, хрупкая и беззащитная. Возможно, впечатление было обманчивым, ибо мое собственное тело становилось все более мощным.
«Я здесь», — шепнул я, словно откликаясь на зов своего бога или очередного повелителя.
Однако эта прекрасная женщина, несомненно, была очень больна. Даже белки ее глаз потускнели. Болезнь не коснулась только великолепных, черных с проседью волос. Впрочем, запах умирания не казался мне отвратительным.
«Он травит меня, — как будто прочитав мои мысли, сказала она и испытующе посмотрела мне в глаза. — Он следит за тем, что я ем и пью. Я умираю, это точно. А он видит и ждет моей смерти. Но я не хочу умирать рядом с ним, в его особняке и под присмотром его прислужников, этих роботов-телохранителей».
«Поверь, этого не случится, — успокоил ее я. — Я буду с тобой столько, сколько захочешь».
Мне вдруг пришло в голову, что с момента возрождения я впервые прикасаюсь к женщине. Мягкость ее тела казалась невероятно соблазнительной. Я почувствовал, что мое собственное тело реагирует на эту близость так же, как реагировало бы тело любого смертного мужчины, окажись он рядом со столь хрупкой и в то же время пышногрудой женщиной. Она вызывала во мне желание.
«Возможно ли это?» — размышлял я, имея в виду не ее добродетель, а собственную неполноценность.
Память подсказывала, что женщины у меня были и прежде, и моим повелителям это не нравилось, ибо отнимало слишком много сил. Впрочем, воспоминания казались туманными и безликими.
Я продолжал крепко обнимать Рашель и чувствовал, как растет внутри меня желание.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});