– Ну, ладно. Не важно… Так они тут во флигеле?
– Ей-Богу, – сказал Николка.
– Ну, идем вместе.
Братья заскрипели по снегу. Захлопнули калитку.
– А ты, Алеша, здесь тоже был?
– М-да, – послышалось в воротнике.
– По делам или к больному?
– К… угу, – ответил воротник.
– Оригинальный сад, – начал занимать Николка брата разговором, – все ярусы, ярусы, флигеля…
– Угу.
* * *
Турбин дал себе слово не читать газет, тем более украинских. Сидел дома, смутно слышал о том, что говорится в Городе; за вечерним чаем, лишь только начинался разговор о Петлюре, начинал речь о том, что это, конечно, миф и что продолжаться это долго не может.
– А что же будет? – спросила Елена.
– А будут, кажется, большевики, – ответил Турбин.
– Господи, Боже мой, – сказала Елена.
– Пожалуй, лучше будет, – неожиданно вставил Мышлаевский, – по крайней мере, сразу поотвинчивают нам всем головы, и станет чисто и спокойно. Зато на русском языке. Заберут в эту, как их, чеку, по матери обложат и выведут в расход.
– Что ты гадости какие-то говоришь?
– Извини, Леночка, но, кажется, что-то здорово с Москвы ветром потянуло.
– Да, будьте любезны, – присоединился к разговору и Демон-Шервинский и выложил на стол газету – «Вести».
– Вот сволочь, – ответил Турбин, – как же она уцелела?
Действительно, эта бессмертная газета была единственной уцелевшей на русском языке. Полмесяца жила газета тем, что поносила покойного гетмана и говорила о том, что Петлюра имеет здоровые корни и что мобилизация идет у нас блестяще. Вторые полмесяца она печатала приказы таинственного Петлюры на двух языках – ломаном украинском и параллельно ломаном русском, а третьи – передовые о том, что большевики негодяи и покушаются на здоровую украинскую государственность, и еще какие-то таинственные и мутные сводки, из которых можно было при внимательном чтении узнать, что какая-то чепуха вновь закипает на Украине и где-то, оказывается, идет драка с поляками, где-то идет драка с большевиками, причем…
– Позвольте… позвольте…
Р-раз… и нарушил Турбин свое честное слово. Впился в газету…
«…врачам и фельдшерам явиться на регистрацию… под угрозой тягчайшей ответственности…»
– Начальник санитарного управления у этого босяка Петлюры доктор Курицкий…
– Ты смотри, Алексей, лучше зарегистрируйся, – насторожился Мышлаевский, – а то влипнешь как пить дать. Ты на комиссию подай.
– Покорнейше благодарю, – Турбин указал на плечо, – а они меня разденут и спросят, кто вам это украшение посадил? Дырки-то свежие. И влипнешь еще хуже. Вот что придется сделать. Ты, Никол, снеси за меня эту идиотскую анкету, сообщишь, что я немного нездоров. А там видно будет.
– А они тебя катанут в полк, – сказал Мышлаевский, – раз ты здоровым себя покажешь.
Турбин сложил кукиш и показал его туда, где можно было предполагать мифического и безликого Петлюру.
– В ту же минуту на нелегальное положение, и буду сидеть, пока этого проходимца не вышибут из Города.
– Уберут, – сказал уверенно Карась.
– Кто?
– Об этом товарищ Троцкий позаботится, можешь быть уверен, – пояснил мрачный Мышлаевский.
* * *
Деньги. Черт возьми, практика лопнула. Позвольте. Звонок. Ну-ка, Никол. Открывай.
Первый пациент появился 30 января вечером, часов около шести. Вежливо приподняв шапку Николке, он поднялся с ним вместе по лестнице, в передней снял пальто с козьим мехом и попал в гостиную. Обитатели квартиры сошлись в столовой и повели тихую беседу, как всегда бывало, когда Алексей начинал принимать.
– Пожалуйте, – сказал Турбин.
С кресла поднялся худенький и желтоватый молодой человек в сереньком френче. Глаза его были мутны и сосредоточены. Турбин в белом халате посторонился и пропустил его в кабинет.
– Садитесь, пожалуйста. Чем могу служить?
– У меня сифилис, – хрипловатым голосом сказал посетитель и посмотрел на Турбина прямо и мрачно.
– Лечились уже?
– Лечился, но плохо и неаккуратно. Лечение мало помогало.
– Кто направил вас ко мне?
– Настоятель церкви Николая Доброго отец Александр.
– Как?
– Отец Александр.
– Вы что же, знакомы с ним?
– Я у него исповедался, и беседа святого старика принесла мне душевное облегчение, – объяснил посетитель, глядя в небо. – Мне не следовало лечиться… Я так полагал. Нужно было бы терпеливо снести испытание, ниспосланное мне Богом за мой страшный грех, но настоятель внушил мне, что это я рассуждаю неправильно. И я подчинился ему.
Турбин внимательнейшим образом впился в зрачки пациенту и первым долгом стал исследовать рефлексы. Но зрачки у владельца козьего меха оказались обыкновенные, только полные одной печальной чернотой.
– Вот что, – сказал Турбин, отбрасывая молоток, – вы человек, по-видимому, религиозный?
– Да, я день и ночь думаю о Боге и молюсь ему. Единственному прибежищу и утешителю…
– Это, конечно, очень хорошо, – осторожно перебил Турбин, не спуская глаз с его глаз, – и я отношусь к этому с уважением, но вот что я вам посоветую: на время лечения вы уж откажитесь от вашей упорной мысли о Боге. Дело в том, что она у вас начинает смахивать на идею-фикс. А в вашем состоянии это будет, безусловно, вредно. Вам нужен воздух, движение и сон.
– По ночам я молюсь.
– Нет, это придется изменить. Часы молитвы придется сократить. Они вас будут утомлять, а вам необходим покой.
Больной покорно опустил глаза.
Он стоял перед Турбиным обнаженным и подчинялся осмотру.
– Кокаин вы не нюхали?
– В числе мерзостей и пороков, которым я предавался, был и этот. Теперь нет.
«Черт его знает… а вдруг жулик… притворяется; надо будет посмотреть, чтобы в передней шубы не пропали».
Турбин нарисовал ручкой молотка на груди у больного большой знак вопроса. Белый знак превратился в красный.
– Вот видите, дермографизм у вас есть. Вы перестаньте увлекаться религиозными вопросами. Вообще поменьше предавайтесь всяким тягостным размышлениям. Одевайтесь. С завтрашнего дня начну вам впрыскивать ртуть, а через неделю первое вливание.
– Хорошо, доктор.
– Кокаин нельзя. Пить нельзя. Женщины тоже…
– Я удалился от женщин и ядов. Удалился и от злых людей, – говорил больной, застегивая рубашку, – злой гений моей жизни, предтеча антихриста, уехал в город дьявола.
– Батюшка, нельзя так, – застонал Турбин, – ведь вы же в психиатрическую лечебницу попадете. Про какого антихриста вы говорите?
– Я говорю про его предтечу Михаила Семеновича Шполянского, человека с глазами змеи и с черными баками.
– Как вы говорите? С черными баками? А скажите, пожалуйста, где он живет?
– Он уехал в царство антихриста, чтобы подать сигнал и полчища аггелов вести на этот Город в наказание за грехи его обитателей. Как некогда Содом и Гоморра…
– Это вы большевиков аггелами? Согласен. Но все-таки так нельзя… – «Баки…» – Вот что…
Ammon. bromat.
Kal. bromat.
Natr. bromat.
Вы бром будете пить. По столовой ложке три раза в день… Какой он из себя… этот ваш предтеча?
– Он черный…
– Молодой?
– Да, он молодой. Но мерзости в нем как в тысячелетнем диаволе. Жен он склоняет на разврат, юношей на порок, и трубят уже, трубят боевые трубы грешных полчищ, и виден над полями лик сатаны…
– Троцкого?!
– Да, это имя его, которое он принял. А настоящее его имя по-еврейски Аваддон, а по-гречески Аполлион, что значит – губитель.
– Ну, батюшка, серьезно вам говорю: если вы не прекратите это, вы смотрите… у вас мания развивается…
– Нет, доктор, я нормален. Вы не думайте. Сколько, доктор, вы берете за ваш святой труд?
– Помилуйте, что у вас на каждом шагу слово «святой»? Ничего особенно святого я в своем труде не вижу. Беру я 400 за первый курс, который продолжается около полутора месяцев. Если будете лечиться у меня, оставьте часть в задаток.
– Очень хорошо.
Френч расстегнулся.
– У вас, может быть, денег мало, – пробурчал Турбин, глядя на потертые колени, – «Нет, он не жулик… нет… но свихнется». – Тогда можете меньше оставить.
– Нет, доктор, зачем же. Вы облегчаете по-своему человечество.
– И иногда очень удачно. Пожалуйста, бром принимайте аккуратно.
– Полное облегчение, уважаемый доктор, мы получим только там. – Больной вдохновенно указал в беленький потолок. – А сейчас ждут нас всех испытания, коих мы еще не видали… И наступят они очень скоро.
– Ну, покорнейше благодарю. Я уже испытал достаточно.
– Нельзя зарекаться, доктор, ох, нельзя, – бормотал больной, напяливая козий мех в передней, – ибо сказано: третий ангел вылил чашу в источник вод, и сделалась кровь.
«Где-то я уже слыхал это?.. Ах, ну конечно, со священником всласть натолковался. Вот подошли друг к другу – прелесть».
– Убедительно советую, поменьше читайте Апокалипсис… Повторяю, вам вредно… Честь имею кланяться. Завтра в шесть часов, пожалуйста. Никол, будь добр, выпусти.