Что такое эта Вача —
Разузнал я у бича.
Он на Бачу ехал плача,
Возвращался — хохоча.
Вача — это речка с мелью
В глубине сибирских руд.
Вача — это дом с постелью,
Там стараются артелью,
Много золота берут.
Как вербовавши ишачу —
Не ханыжу, не торчу.
Взял билет, лечу на Вачу.
Прилечу — похохочу.
Нету золота богаче —
Люди знают, им видней.
В общем, так или иначе, —
Заработал я на Ваче
Сто семнадцать трудодней.
Подсчитали — отобрали
За еду, туда-сюда…
Но четыре тыщи дали
Под расчёт — вот это да!
Рассовал я их в карманы,
Где и рупь не ночевал,
И уехал в жарки страны,
Где кафе да рестораны —
Позабыть, как бичевал.
Выпью — там такая чача! —
За советчика-бича.
Я на Вачу ехал плача,
Еду с Вачи хохоча.
Проводник в преддверье пьянки
Извертелся на пупе,
То же и официантки.
А на первом полустанке
Села женщина в купе.
Может, вам она — как кляча,
Мне — так просто в самый раз!
Я на Вачу ехал плача,
Еду с Вачи, веселясь,
То да сё да трали-вали…
Как узнала про рубли —
Слово за слово у Вали.
Сотни по столу шныряли,
С Валей вместе и сошли.
С нею вышла незадача,
Я и это залечу…
Я на Вачу ехал плача,
Возвращаюсь — хохочу.
Суток пять — как просквозило.
Море — вот оно, стоит.
У меня что было — сплыло,
Проводник воротит рыло
И за водкой не бежит.
Рупь последний в Сочи трачу —
Телеграмму накатал:
«Шлите денег — отбатрачу.
Я их все прохохотал».
Где вы, где вы, россыпные?
(Хоть ругайся, хоть кричи.)
Снова ваш я, дорогие —
Магаданские родные —
Незабвенные бичи!
Мимо носа носят чачу,
Мимо рота — алычу…
Я на Вачу еду — плачу,
Над собою хохочу.
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ ТЕЛЕВИЗИОННОЙ ПЕРЕДАЧИ «ОЧЕВИДНОЕ — НЕВЕРОЯТНОЕ» С КАНАТЧИКОВОЙ ДАЧИ
Дорогая передача!
Во субботу, чуть не плача,
Вся Канатчикова дача
К телевизору рвалась,
Вместо чтоб поесть, помыться,
Уколоться и забыться, —
Вся безумная больница
У экрана собралась.
Говорил, ломая руки,
Краснобай и баламут
Про бессилие науки
Перед тайною Бермуд.
Все мозги разбил на части,
Все извилины заплёл.
И канатчиковы власти
Колют нам второй укол.
Уважаемый редактор!
Может, лучше про реактор?
Про любимый лунный трактор?..
Ведь нельзя же — хоть кричи! —
То тарелками пугают —
Дескать, подлые, летают, —
То зазря людей кромсают
Филиппинские врачи.
Мы кой в чём поднаторели —
Мы тарелки бьём весь год.
Мы на них собаку съели,
Если повар нам не врёт.
А медикаментов груды —
В унитаз, кто не дурак.
Это жизнь! И вдруг — Бермуды.
Вот те раз! Нельзя же так!
Мы не сделали скандала —
Нам вождя недоставало.
Настоящих буйных мало,
Вот и нету вожаков.
Но на происки и бредни
Сети есть у нас и бредни, —
Не испортят нам обедни
Злые происки врагов!
Это их худые черти
Мутят воду во пруду.
Это всё придумал Черчилль
В восемнадцатом году!
Мы про взрывы, про пожары
Сочиняли ноту ТАСС,
Но примчались санитары,
Зафиксировали нас.
Тех, кто был особо боек,
Прикрутили к спинкам коек.
Бился в пене параноик,
Как ведьмак на шабаше:
«Развяжите полотенцы,
Иноверы, изуверцы!
Нам бермуторно на сердце
И бермутно на душе».
Сорок душ посменно воют,
Раскалились добела.
Во как сильно беспокоят
Треугольные дела!
Все почти с ума свихнулись,
Даже — кто безумен был,
И тогда главврач Маргулис
Телевизор запретил.
Вон он, змей, в окне маячит,
За спиною штепсель прячет,
Подал знак кому-то — значит,
Фельдшер вырвет провода.
Нам осталось уколоться
И упасть на дно колодца,
И пропасть на дне колодца,
Как в Бермудах — навсегда.
Ну, а завтра спросят дети,
Навещая нас с утра:
«Папы, что сказали эти
Кандидаты в доктора?»
Мы откроем нашим чадам
Правду, им не всё равно:
Удивительное — рядом,
Но оно запрещено.
Вон дантист-надомник Рудик.
У него приёмник «Грюндиг», —
Он его ночами крутит,
Ловит, контра, ФРГ.
Он там был купцом по шмуткам —
И подвинулся рассудком, —
К нам попал в волненье жутком,
С растревоженным желудком,
С номерочком на ноге.
Взволновал нас Рудик крайне —
Сообщением потряс,
Будто наш научный лайнер
В треугольнике погряз.
Сгинул, топливо истратив,
Весь распался на куски.
Двух безумных наших братьев
Подобрали рыбаки.
Те, кто выжил в катаклизме,
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});