Внезапно погасли фонари. В темноте сидевшие за мраморными столиками мужчины и женщины, еще несколько минут назад занятые лишь хитросплетениями своих дум и блаженно наслаждавшиеся жизнью, поняли, что дольше оставаться здесь нельзя. Происходило нечто, чего нельзя было выразить словами: и тогда в страхе, но соблюдая порядок и стараясь не замечать нелепости своего бегства, все молча стали спускаться по мраморным лестницам.
Бетонное здание наполнилось гулом. Но не звуками человеческого голоса — никто не осмеливался заговорить, — а шорохами, стуком каблуков и вздохами. Время от времени кто-нибудь зажигал спичку, и тогда по стенам, вдоль лестничных пролетов, там и сям, выше и ниже, двигались сгорбленные тени с огромными опущенными головами, а на поворотах лестниц тени распадались на прыгающие неправильные треугольники.
Нм одного несчастного случая зафиксировано не было.
Иногда какой-нибудь уставший пожилой человек или напуганная молодая женщина опускались на край ступени и, сжав голову руками, недвижно сидели, и никто не спотыкался о них. Толпа словно угадывала их присутствие и осторожно обходила неподвижную скорчившуюся фигуру.
Охранник этого небоскреба на две секунды зажег электрический фонарик, и яркое пятно света выхватило из темноты мужчин и женщин, которые, взявшись за руки, очень осторожно спускались по лестнице. Кто мог, держался за перила.
А первые, уже вышедшие на улицу, жадно вдыхали всей грудью свежий воздух. Нигде не видно было ни огонька.
Кто-то чиркнул спичкой о спущенную железную штору, и стали видны сидящие в задумчивости на порогах старинных домов маленькие дети. Они с несвойственной их возрасту серьезностью смотрели на взрослых, но ни о чем не спрашивали.
Из дверей других небоскребов так же молча выливались толпы людей.
Одна пожилая дама решила пересечь улицу и наткнулась на брошенную машину, немного подальше несколько пьяных, совсем перепуганных, укрылись в трамвае, вагоновожатый которого убежал; многие, совсем запыхавшись, опускались на гранитный поребрик панели.
Дети, недвижно сидевшие, поджав ноги, у стен, молча прислушивались к быстрым шагам теней, проносившихся мимо.
В считанные минуты все жители города высыпали на улицу.
То тут, то там, беспорядочно мелькая, будто светлячки, вспыхивали мигающие огоньки электрических фонариков. Какой-то изобретательный отважный человек попытался осветить улицу керосиновой лампой, но пламя за красноватыми стеклами трижды гасло. Беззвучно дул яростный ветер, холодный и насыщенный электричеством.
Время шло, и толпа становилась все гуще.
Несметное множество куцых теней шли в ночи, как автоматы, пересекая другие не такие плотные громадные тени, и становилось понятно, что многие люди только что выскочили из постели, потому что движения их были так несуразны, как будто брели они в полусне.
Иные же, потрясенные своей участью, молча шли навстречу судьбе, которая грезилась им как высящийся за этой завесой молчания и дыма огромный страж.
Толпа заполнила все, с востока на запад тянувшиеся городские улицы во всю их ширину. Впотьмах толпа превратилась в плотную черную массу, медленно движущуюся вперед; она казалась телом какого-то чудовища, все части которого были связаны воедино его прерывистым, тяжелым дыханием.
Вдруг один мужчина почувствовал, что кто-то настойчиво тянет его за рукав. Он забормотал, спрашивая, в чем дело, и, не получив ответа, чиркнул спичкой и обнаружил плоскую волосатую морду огромной обезьяны, испуганные глаза которой, казалось, вопрошали о том, что же происходит. Сильным рывком он избавился от обезьяны, но многие, кто находился рядом с ним, заметили, что дикие звери гуляют на свободе.
Кто-то другой обнаружил по проступающим и в темноте, среди шаркающих ног, желтым полосам замешавшихся в толпу тигров, но звери были так напуганы, что прижимались брюхом к самой земле, преграждая путь толпе, и лишь пинками удалось их поднять. Тогда звери кинулись бежать и, как будто по приказу, пошли во главе толпы.
Они обгоняли друг друга, поджав хвост и прижав уши. Настойчиво продвигаясь вперед, животные вертели головами, и ярко светились их глаза, огромные, как желтые стеклянные шары. Несмотря на то, что тигры шли довольно медленно, собакам, чтобы не отставать от них, пришлось бежать порезвее.
Внезапно над бетонной пирамидой одного из небоскребов поднялась кроваво-красная луна. Она казалась кровавым оком, вырвавшимся из своей орбиты, и стремительно, с каждым мгновением становилась все больше и больше. Город, залитый красным светом, постепенно проступал из тьмы, пока не показались ограждения плоских крыш на той же высоте, что и кривая линия небосвода.
Вертикальные плоскости небоскребов расчерчивали алыми квадратами черное, как смоль, небо. На спускающихся ступенями стенах красноватые испарения оседали каким-то кровавым туманом. Казалось, сейчас на крыше самого высокого небоскреба появится страшный железный бег с изрыгающей пламя утробой и раздувшимися от сожранного мяса щеками.
Не слышно было ни звука, как будто потрясенные этим огненно-красным светом люди совсем оглохли.
Огромные тяжелые тени, рассеченные чудовищными гильотинами, падали на человеческие существа, которые все шли и шли, и были они так многочисленны, что, идя плечом к плечу, они заполнили все улицы от начала их и до конца. Где-то в глубине, в рыжих отсветах, на различной высоте проступали черные параллели карнизов и железных балконов. Стекла высоких окон сияли, будто они были изо льда, а за ними полыхал пожар.
При этом страшном освещении, в этом безмолвии невозможно было отличить мужские лица от женских. От тоскливого напряжения — люди все шли и шли — все выглядели одинаково: мрачные, со стиснутыми зубами и полуприкрытыми веками. Многих мучила жажда, и они без конца облизывали губы. Другие, двигаясь точно сомнамбулы, прижимались губами к холодным цилиндрам почтовых ящиков или к прямоугольникам трансформаторных отдушин, и пот тяжелыми каплями катился у людей со лба.
От застывшей на иссиня-черном небе луны исходила вязкая кровавая эманация, как на бойне.
Толпа, медленно раскачиваясь, даже и не шла, а волнообразно текла вперед; люди, едва волоча ноги, опирались друг на друга, многие спали на ходу, загипнотизированные перебегавшим с одного на другого красным лучом, делавшим темные глазницы еще более глубокими и еще более безобразными лица.
А дети так и сидели спокойно в переулках на пороге своих домов.
Теперь впереди бежали и лошади, и толпа стала еще гуще, но вот от нее отделился слон и, сопровождаемый двумя конями, мелкой рысцой побежал к побережью. Жеребцы с развевавшимися гривами словно шептали ему какую-то тайну, приникая к огромным ушам толстокожего животного.
Бегемоты, напротив, шли устало, будто ныряли в воздух, с трудом хватая его своими бронированными мордами. Тигр терся о стены, с большой неохотой тащась вперед.
Молчание толпы стало невыносимым. Какой-то человек вскарабкался на балкон и, сложив руки рупором, дико заорал:
— Друзья! Да что же это, друзья! Я не умею произносить речей, это так, не умею, но давайте придем к единому мнению…
Толпа все так же волнообразно текла мимо, даже не глядя на него, и тогда мужчина, утерев волосатой рукой со лба пот, растворился в ней.
Через секунду послышались далекие раскаты грома.
Инстинктивно все приложили палец к губам, а другую руку поднесли к уху. Сомнений не оставалось.
В огражденном огнем и мраком пространстве быстрее, чем горит нефть в океане, перемещалась, медленно вращаясь вокруг собственной оси, металлическая конструкция подъемного крана.
От земли до неба косо лег черный конический профиль гигантской пушки: сверкнул огонь, пушка откатилась на лафете, и протяжный свист прорезал воздух — летел снаряд.
Под кровавой луной, как бы заблокированной среди рыжих небоскребов, толпа разразилась криком ужаса:
— Мы не хотим войны!.. Не хотим… не хотим… не хотим!..
Они поняли: пожар вспыхнул на всей планете и не спастись никому.
Перевод А. ШлейферПримечания
1
Лунфардо — городской разговорный язык аргентинцев; сплав просторечия и арго.
2
См. вступительные статьи И. Тертерян в кн.: Онетти Х. К. Прощания. М., 1976 и Онетти Х. К. Избранное (серия «Мастера современной прозы»). М., 1983.
3
Гизо Франсуа (1787–1874) — французский государственный деятель, автор трудов по истории, экономике и праву. — Здесь и далее примеч. переводчика.