Читать интересную книгу Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы - Роберто Арльт

В то же время он безумно хотел окунуться в незнакомый мир ощущений, который предлагала ему замужняя женщина, но, вопреки своему желанию, он не мог преодолеть какую-то инерцию и сдвинуться с места, и земля уходила у него из-под ног.

И тут она, очень тихо, снова предложила:

— Выпьете чаю и уйдете…

Он решительно ответил:

— Пошли. Составлю вам компанию, выпьем вместе чаю, — а сам подумал: «Когда мы останемся одни, я возьму ее за руку, потом поцелую, а там уж дотронусь до груди — это и все, и ничего. Возможно, она скажет: „Нет, оставьте меня“. Но я отнесу ее на постель, на широкую супружескую постель, на которой она уже столько лет спит с Хуаном».

Она спокойно и доверчиво шла с ним рядом. Карл чувствовал себя нелепо, словно деревянный человечек, качающийся на неустойчивых ножках. Чтобы хоть что-то сказать, Леонильда спросила:

— Вы все еще живете врозь с женой?

— Да.

— И не тоскуете по ней?

— Нет.

— Ох, какие же вы, мужчины… какие…

Целых две секунды Эухенио хотелось громко расхохотаться, и про себя он повторял: «Какие мы, мужчины, какие… А вы-то, вы хороши — приглашаете меня на чашку чаю в отсутствие мужа!», но, подумав снова о том, как он останется с глазу на глаз с Леонильдой в квартире, он уже не мог избавиться от Хуана. Ему представился Хуан, мчащийся после работы в подпольный дом терпимости и выбирающий там себе проституток с самым роскошным задом, и тогда он с интересом взглянул на Леонильду, спрашивая себя, подойдет ли он этой женщине, и тут вдруг уже оказался перед какой-то деревянной дверью; Леонильда вытащила ключ и, чуть улыбаясь, открыла ее. Они поднялись по лестнице и теперь едва осмеливались взглянуть друг другу в глаза.

«Находись я сейчас возле водопада, и то у меня не шумело бы так в ушах», — думал Эухенио.

Щелкнул еще один замок, стало темнее, но вскоре он уже различил обстановку кабинета; вновь повернулся ключ, и косые желтые лучи упали на спинку диванов. Он увидел, что стены были оклеены зелеными обоями, и, не в силах держаться на ногах, свалился в кресло. У него разболелись суставы — слишком стремительно мчался он мысленно к исполнению своего желания, и теперь все сочленения его тела словно покрылись плесенью тоски.

Кровь, казалось, сбилась в огромный сгусток, заблокировавший сердце, и какая-то слабость разливалась изнутри, поднимаясь вверх от коленных суставов и глубоко погружая его в это холодное кожаное кресло, в то время как голос отсутствующего мужа шептал ему в уши: «Мерзавец, ведь это моя жена, моя единственная женщина. Ты не знал? Единственная на всем свете!»

Насмешливая улыбка появилась на лице Эухенио: «Оказывается, все мужья имеют одну-единственную женщину, когда узнают, что она готова лечь в постель с другим».

Он понял, что Леонильда еще в комнате, лишь услышав ее слова:

— Извините, Эухенио, я пойду сниму пальто.

Она исчезла. Карл с трудом поднялся с кресла и, стоя неподвижно, стал сильно трясти головой. Он знал этот прием — видел, как боксеры после нокдауна делают так. Он глубоко вздохнул и, теперь уже полностью овладев собой, уютно устроился на диване. Ему самому было любопытно, как он поведет себя с этой женщиной.

Затянутая в темный английский костюм из легкой шерсти, появилась Леонильда. Она тоже, казалось, овладела собой, и тогда Эухенио насмешливо спросил:

— Значит, вы очень скучаете?

Она села в кресло прямо напротив дивана, скрестила ноги, немного подумала и, как бы решившись, ответила:

— Да, очень.

Наступила тревожная тишина, оба изучающе смотрели друг другу в глаза, а Карлу казалось, что он слышит как будто записанные на пленку слова: «Совсем одни. Десять минут назад ты спокойно шествовал по скучным воскресным улицам, не зная, чем заняться, и ожидая необыкновенного события. Ох, жизнь! А теперь не знаешь, с чего начать комедию. Обнять ее, поцеловать руку, незаметно погладить грудь. Ни одна женщина не устоит перед мужчиной, когда он ласкает ее грудь».

У мужчины опять загрохотал в голове водопад, и, стараясь протолкнуть застрявшие в пересохшем горле слова, он, едва ворочая языком, с неискренней улыбкой человека, который не находит темы для разговора, пробормотал:

— А вы ничего не предпринимаете, чтобы не скучать?

— Хожу в кино.

— Вот как! А кто из актрис вам больше нравится?

Они вновь внимательно посмотрели друг на друга. Леонильда, удобно облокотившись на ручку кресла, глупо улыбалась, щуря глаза, и казалось, что она читает мысли Карла и издевается над его нерешительностью. Она сидела, обхватив колено длинными тонкими руками, и в какие то мгновения выглядела опьяненной этим приключением, и Карл опять спросил:

— Значит, вы скучаете?

— Скучаю.

— А он что говорит?

— Кто? Хуан? А что, по-вашему, он может сказать? Иногда он говорит, что ему не надо было на мне жениться. А иногда, наоборот, говорит, что у меня вид женщины, созданной, чтобы иметь любовника. Как вам кажется, принадлежу я к женщинам, которых любят? Я тоже часто думаю — зачем мы поженились?

Эухенио взял сигарету. Он давно заметил, что любое беспокойство легко снимается, если занять себя какой-нибудь ерундовой, механически выполняемой работой. Он медленно затянулся, набрал полный рот дыма, потом постепенно выпустил его и, уже овладев собой, совершенно спокойным голосом спросил:

— Так что же, Хуан никогда не спрашивал, не хочется ли вам иметь любовника? Вернее сказать, никогда не намекал, что вам нужно завести себе любовника?

— Нет…

— Тогда почему же вы сегодня пригласили меня? Хотите изменить мужу… И выбрали меня?

— О нет, Эухенио! Какая дикость! Хуан очень хороший. Он целый день занят…

— И потому что он хороший и целый день занят, вы приглашаете меня на чашку чаю?

— Ну что в этом плохого?..

— В самом деле, ничего плохого. Одно только — вы рискуете столкнуться с нахалом, который попытается уложить вас в постель!

Леонильда, не сдержавшись, даже подскочила на кресле:

— Я бы закричала, Эухенио, не сомневайтесь. Ведь я скучаю, но при этом занята целый день. Мне просто тошно сидеть одной в четырех стенах. Ужас какой-то! Вы понимаете, какие мысли бродят в голове у женщины, весь день запертой в четырех стенах своей квартиры?

Она начинала бунтовать. Следовало поостеречься.

— А он не замечает, что с вами происходит?

— Замечает…

— И что же?

— Так это ведь муж…

— А почему вы не развлекаетесь чтением?

— О, пожалуйста, оставьте. Книги — это кошмар. Что мне читать? Из книг разве можно что-нибудь почерпнуть?!

Теперь она удобно уселась в глубоком кресле и при слабом освещении казалась грустной, а кожа у нее стала матовой. С тоской в голосе она открыла ему свое сокровенное желание:

— Знаете, Эухенио, мне хотелось бы жить совсем в другом месте…

— Где же?

— Не знаю. Мне хотелось бы ехать и ехать, даже не думая, где поселиться. А вместо этого… Хотите знать, что делает Хуан, когда возвращается домой? Принимается читать газеты!

— В газетах много очень интересных новостей.

— Знаю, знаю… Какой же вы шутник! Он читает газеты и на все мои вопросы односложно отвечает «да» или «нет». Вот так мы разговариваем. Нам нечего сказать друг другу. Как мне хотелось бы куда-нибудь уехать, далеко-далеко… Сесть в поезд — пусть льет дождь, — обедать на вокзалах, в ресторане. Не подумайте, Эухенио, что я сошла с ума…

— Да я ничего не думаю…

— А он — наоборот, его с места не сдвинешь, только когда я уж вовсе не выдерживаю, соглашается поменять квартиру. Похоже, он пришит к дому. Вот именно, Эухенио, пришит к дому. Кажется, все мужчины, достигнув тридцати лет, не хотят уже с места сдвинуться. А мне хотелось бы куда-нибудь уехать далеко. И жить, как живут киноактрисы. Как вы думаете, о жизни киноактрис правду пишут в газетах или нет?

— Правду… процентов на десять.

— Вот видите, Эухенио… именно так мне хотелось бы жить. Но теперь это невозможно.

— Конечно, конечно… И все-таки, зачем вы меня пригласили?

— Просто хотелось поговорить с вами. — Она тряхнула головой, как бы отгоняя от себя некстати появившиеся мысли. — Нет, я никогда не смогла бы изменить Хуану. Никогда. Избави бог. Вы поймите… Вдруг узнали бы его друзья… Какой для него позор! А вы, вы первый же сказали бы: «Супруга Хуана изменяет ему, и не с кем-нибудь, а со мной…»

— А вам не хотелось, чтобы вас поцеловали?

— Нет.

— Вы уверены? — Эухенио не мог скрыть лукавой улыбки и продолжал настаивать: — Не знаю почему, но мне кажется, что вы лжете.

На минуту Леонильда смутилась. В глазах у нее был испуг, словно бы она внезапно оказалась где-то высоко-высоко и земля ускользала у нее из-под ног. Если бы Эухенио и задался целью уяснить себе, в чем тут дело, сейчас это было невозможно. Она выглядела теперь более утонченной в этой непостижимой прозрачности, паря где-то высоко над землей, под самым небом.