безумия.
— Рэн! Вот черт! Я собираюсь... думаю, что собираюсь ... — даже сейчас, когда он навалился на меня сверху, вгоняя себя в меня снова и снова, кусая мою ключицу, освещая внутреннюю часть моей головы невидимым фейерверком, я не могу заставить себя признаться, что вот-вот кончу вслух.
Но Рэн это чувствует. Он так яростно завладел моими губами, что я, наверное, кончила бы от одного только поцелуя.
— Хорошая девочка. Хорошая девочка, — хрипло шепчет он. — Пусть это случится. Не надо, бл*дь, с этим бороться.
Это все, что мне нужно было услышать. Я отпускаю тугой поводок, на котором держу себя, и сама моя душа разлетается вдребезги, крадя кислород из легких, а мои раздробленные мысли прямо из головы.
— Рэн! — кричу я его имя, знаю, что громко, но это невозможно остановить.
Я ничего не могу с этим поделать. Он обнимает меня, крепко держа в своих объятиях, прижимается ко мне, его член заполняет меня по самое основание. Я кончаю, дрожа всем телом, в моих глазах вспыхивают огоньки, и он рычит мне в шею.
— Спокойно, — шепчет он. — Спокойно, спокойно, ш-ш-ш, хорошая девочка. Держись крепче. Я еще не закончил с тобой.
Он на мгновение замедляется. Достаточно долго, чтобы осыпать нежными поцелуями мой висок и макушку, собирая мои волосы и убирая их с лица, поглаживая пальцами мои щеки и губы.
— Твой гребаный рот, Элоди, — стонет он. — Я столько всего хочу сделать с твоим ртом. — Он скользит пальцами мимо моих губ, прижимаясь к моему языку, и низкий и ужасный рокот выходит из него, отражаясь в моем ухе. — В один прекрасный день. Боже, ты просто подожди...
Он снова набирает темп, его бедра прижимаются к моим, одна его рука сжимает мою грудь и крутит сосок, сжимая так сильно, что я резко вскрикиваю. Я цепляюсь за него, пристрастившись к перемещению и сгибанию мышц на его спине, когда они напрягаются под моими руками. В этот момент он сила гребаной природы, более могущественная и пугающая, чем молния и гром, которые раскалывали воздух в ту ночь, когда я встретилась с ним в беседке.
Он свиреп и требователен, покусывая мой рот своими зубами.
Его грубые руки берут то, что им нужно от моего тела, вбиваясь в меня все быстрее и быстрее...
Его запах, его жар, его тяжесть, сам звук его ярости, когда он приближается к своей кульминации...
Я никак не могу насытиться им.
Мне больше ничего не остается, как крепко держаться за него и переждать бурю.
Мы двигаемся сообща, пальцы сжимаются, зубы стучат, тела переплетаются, дыхание неистовое, и это самая удивительная вещь, которую я когда-либо испытывала. Лихорадочный поток моей крови начинает замедляться, мои мышцы расслабляются одна за другой, расслабляясь, когда Рэн опускается на меня сверху, и мы проводим секунду, переводя дыхание. И тут Рэн делает нечто неожиданное.
Он прижимается губами к моим губам и целует меня с величайшей осторожностью. Никакого языка. Никакой срочности. Просто нежный момент, когда он целует меня, и этот гребаный мир замирает.
У меня было так много ожиданий от него в моей голове, что это... я не знаю, что с этим делать.
Потому что даже в самых смелых своих мечтах я никогда не думала, что Рэн Джейкоби может быть нежным.
Глава 29.
ЭЛОДИ
В НАЧАЛЕ любой новой жизни в любом новом месте время течет бесконечно медленно. Каждая маленькая деталь вашего окружения интересна, или раздражает, или красива, или озадачивает, и требует вашего полного внимания. Но через некоторое время появляется все меньше и меньше новых вещей, которые можно заметить, и все становится знакомым. То же самое, что происходило в любом другом месте, где я когда-либо жила, происходит и в Вульф-Холле. Я знаю, чего ожидать, когда поворачиваю за угол. Знаю очертания деревьев за моим окном, и даже очертания деревьев на дальней стороне границы академии, где начинается лес и тянется к горизонту. Знаю уникальный запах пчелиного воска для полировки древесины, которым Джэна, семидесятилетняя экономка академии, пользуется каждую среду, чтобы вручную отполировать деревянные панели. Знаю гулкое эхо голосов, которое отражается от высоких потолков коридоров и классных комнат всякий раз, когда звонит звонок. Знаю приятное свечение, льющегося через окна библиотеки, и я знаю текстуру деревянного стола под моими пальцами на уроке французского языка.
Проходит две недели, и постепенно Вульф-Холл начинает казаться мне чем-то вроде дома. И при каждом удобном случае мы с Рэном встречаемся в звуконепроницаемом помещении библиотеки для микрофиша — оказывается, это то, что было за потайной дверью Рэна — или на чердаке, и даже в моей комнате один или два раза, когда я точно знала, что Карина не собирается врываться без предупреждения.
Рэн всегда сам по себе, но я узнаю о нем все больше и больше с каждым днем. Потаенные двери открываются передо мной, рассказывая что-то о нем, детали, которые никто другой не знает, которые я храню для себя, информацию более ценную, чем золото или рубины.
Он ненавидит консистенцию арахисового масла во рту.
Всякий раз, когда он вдыхает запах океана, он думает о потере одного из своих передних зубов, когда ему было восемь лет.
Он считает, что слово «многосложный» — лучшее слово в английском языке, что иронично, потому что оно означает «склонность к использованию длинных слов», — что он, безусловно, и делает.
Он втайне любит собак, но никогда не признается, что любит кого-то, если в этом нет необходимости.
Птицы интригуют его.
Парусный спорт, плавание и чтение заставляют его чувствовать себя живым.
Мы разговариваем часами. Я знаю его сейчас, но с тем же успехом, мне часто кажется, что я едва поцарапала поверхность, когда дело доходит до вещей, которые нужно знать о Рене.
Мы обмениваемся секретами, поцелуями и дыханием, и прячемся от всего мира, чтобы никто не знал, когда мы вместе. Я не возражаю против того, чтобы скрываться, или против трепета, который