Кроме того, в зеленой траве у самого края потока лежал солдат Дома Ордин. Из его шеи торчало черное окровавленное копье одного из нелюдей. Страшное напоминание о том, что хотя они уже вот-вот должны были оказаться в лесу, им все еще угрожала опасность.
Вообще-то люди Боринсона, которые все утро преследовали нелюдей, уничтожили большинство из них. Однако нелюди были больше приспособлены для ночной охоты и обычно нападали маленькими группами. Не исключено, что какие-то из этих небольших отрядов еще оставались здесь, в лесу, затаившись среди теней и выжидая.
Габорн спешился. Пока кони пили, он осмотрел тело солдата и, в частности, открыл забрало его шлема.
— Ох, бедняга Торин, — проворчал Боринсон. Хороший был солдат, храбрый и преданный. На Торине была обычная для мистаррийского воина одежда — вороненая кольчуга поверх куртки из овчины. Темно-голубой плащ украшала эмблема Мистаррии, зеленый рыцарь — мужское лицо с дубовыми листьями в волосах и бороде. Габорн провел пальцами по очертаниям зеленого рыцаря на плаще Торина.
— Прекрасные цвета, — прошептал он. — Самые прекрасные из всех, которые может носить человек, — Габорн принялся раздевать Торина. — Это уже второй труп, который я сегодня граблю, — судя по тону, этот факт был ему неприятен.
— Ну, милорд, вы облагораживаете это занятие, — сказал Боринсон, склонный обсуждать все, что угодно, кроме возникшей перед ним проблемы.
Взглянув на Иом, он увидел ужас в ее глазах.
Она понимала, что он должен сделать. Даже она понимала.
А вот Габорн, казалось, забыл и думать об этом. Может, у него в голове помутилось? Или все дело в юношеском легкомыслии? Что еще могло заставить его поверить в то, что побег с женщиной и королем-недоумком удастся? Как бы ни были хороши кони, нужно еще уметь скакать на них — что, вне всякого сомнения, выходило за пределы возможностей Сильварреста.
— А где отец? — спросил Габорн, продолжая раздевать труп.
— Как вы думаете? ответил Боринсон, опешивший от такого вопроса, к которому он был не готов. — Полагаю, в данную минуту он скачет к Лонгмоту, до которого ему еще миль пятьдесят. Он собирался добраться туда до темноты. Там Радж Ахтен оставил сорок тысяч форсиблей, спрятал их на поле с репой позади Бредсфорского поместья. Вы знаете, где это?
Габорн отрицательно покачал головой.
— Где-то на три мили южнее замка, — продолжал Боринсон, — серое строение, с главным зданием и двумя флигелями. Мы перехватили сообщение, посланное герцогиней Ларен. Судя по се словам, Радж Ахтен рассчитывает, что его главная армия доберется до Лонгмота через день-другой.
— Радж Ахтену известно об этом? — спросил Габорн, сняв, наконец, кольчугу с мертвого тела. — Поэтому он и покинул замок Сильварреста? Чтобы вернуть себе форсибли?
Судя по его сердитому выражению лица, принц, по-видимому, считал это безрассудством. О чем он думает. хотелось бы знать Боринсону? Не понимает, что Сильварреста нужно убить? Какого он мнения на этот счет?
— Ваш отец надеялся создать у Лорда Волка впечатление, что Лонгмот был захвачен два дня назад, — объяснил Боринсон, — а в течение следующих ночи и дня он завладел бы дарами.
— Вряд ли этот блеф ему удался, — сказал Габорн, внимательно разглядывая куртку из овчины на предмет обнаружения в ней блох и вшей.
Но даже если блохи и досаждали Торину при жизни, они наверняка разбежались, как только тело остыло.
Габорн надел куртку, кольчугу и плащ — все было немного великовато ему. Около правой руки Торина лежал маленький деревянный щит, покрытый тонким слоем меди и выкрашенный в темно-голубой цвет. Нижний край был спилен — удар, нанесенный этой частью щита, мог разрезать человеку горло не хуже ножа. Такие маленькие щиты обычно использовали только люди, владеющие даром метаболизма. Тогда действенность этого оружия удваивалась. Габорн взял и щит.
— А что Радж Ахтен? — спросил Боринсон. — Я видел лишь, что он засуетился. Куда он собрался, в
Лонгмот?
— Как отец и надеялся. Выступает через час. Боринсон кивнул. Солнце сверкнуло в его голубых глазах, он улыбнулся. Не улыбкой облегчения, нет. То была жесткая улыбка — та, которая появлялась на его лице во время сражения.
— Скажите-ка, — еле слышно спросил он, — куда вы их ведете? — он кивнул на Иом и ее безумного отца.
— В Лонгмот, — ответил Габорн. — У нас хорошие кони, я взял их в королевской конюшне. Думаю, до сумерек доберемся.
Может, и добрались бы, если бы ваши подопечные умели скакать верхом, хотелось сказать Боринсону. Облизнув губы, он прошептал:
— Это долгое и трудное путешествие. Может, вам лучше оставить Сильварреста здесь, милорд, — он изо всех сил постарался, чтобы голос не выдал его, прозвучал так, точно он просто дает дружеский совет.
— После всех трудов, которые я приложил, чтобы увезти их от Радж Ахтена? — спросил Габорн.
— Не прикидывайтесь, что вы не понимаете, — гневно сказал Боринсон. Лицо у него вспыхнуло, все тело свело. — Долгие годы Сильварреста был нашим другом, но теперь он служит Лорду Волку. Он — вектор Радж Ахтена. Сколько даров мудрости тот получает через него? И сколько даров обаяния через принцессу?
— Это не имеет значения, — ответил Габорн. — Я не убиваю друзей.
Боринсон ответил не сразу, пытаясь справиться с нарастающим гневом. Ему хотелось крикнуть: «Хотя вы и принц, но разве можете позволить себе проявлять такое великодушие?» Однако он сдержался, попытавшись прибегнуть к рассуждениям.
— Они больше не друзья нам. Они служат Радж Ахтену.
— Может, их и используют как векторы, но они предпочли жить, надеясь таким образом послужить своему народу.
— И позволить Радж Ахтену уничтожить Мистаррию? Не обманывайте себя. Они служат вашему врагу, милорд. А ваш враг, враг вашего отца и Мистаррии — мой враг! Это пассивное служение, да, но от них ему не меньше проку, чем если бы они были воинами.
Ох, как Боринсон иногда завидовал им — Посвященным, которые жили, точно скот, изнеженный и жиреющий на хлебах своего лорда.
Конечно, Габорн не может не понимать, как преданно Боринсон служит своему лорду, отдавая ему все, и ночью, и днем. На этой службе он немало страдал, истекая потом и кровью. Имея дар метаболизма, он старел вдвое быстрее обычных людей. Хотя от роду ему было всего двадцать лет — он был ненамного старше Габорна — Боринсон уже заметно облысел, а в бороде появилась седина. Жизнь для него проносилась мимо, точно он с борта судна наблюдал за вечно ускользающим берегом, не способный толком осознать ничего, не способный удержать ничего.
А люди, между тем, восхищались Посвященными за их «жертву». Еще до рождения Боринсона, его собственный отец отдал дар метаболизма одному из солдат короля и последующие двадцать лет пролежал в забытьи, скованный дремотой. Это какое-то мошенничество, думал Боринсон — лежать вот так, не старея и не страдая, в то время как человек, воспользовавшийся его даром, дряхлел и увядал. Чем, спрашивается, пожертвовал его отец?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});