— Не знаю, как вы, мистер Хэрриот, а по мне, чашечка чайку сейчас не помешает.
— С большим удовольствием, — ответил я от души и опустился на дубовый стул.
Адам обернулся к неподвижной фигуре на диване.
— А ты как, Боб. Выпьешь чашку?
Боб шевельнулся, сел и настороженно оглядел комнату.
— Да нет…
Он встал, направился к буфету и извлек из него бутылку темного эля. Налил стакан, отпил половину, а потом шагнул к собачьей корзине и прищурился на гладкий живот с аккуратным швом. Затем присел на корточки и начал поглаживать спящую Мег по ушам. Наконец, Боб обернулся к нам, и по его лицу медленно расползлась блаженная улыбка.
— Все-таки мы справились! — сказал он.
— Да, Боб, старина, — подтвердил его брат с ответной улыбкой. — Что верно, то верно.
Заехав через десять дней снять шов, я заверил Боба, что лабораторный анализ опухоли подтвердил мое заключение и он может больше не тревожиться.
После этого я не видел его почти месяц, пока не завернул в «Лорда Нельсона» и не разглядел его кепку за толпой у стойки. Время близилось к закрытию, и я не успел пробраться к нему, как он встал с табурета, из-под которого тотчас появилась Мег и затрусила за ним к двери. Без уродливой опухоли она выглядела помолодевшей и бодрой. Я следил за ними в окно. Едва выйдя наружу, Мег улеглась и опустила морду на лапы в ожидании, когда ее хозяин завершит давний ритуал.
Боб ухватил велосипед и встряхнул его, словно напоминая, кто тут главный. Сел в седло он всего с двух попыток, и, хотя застыл в неподвижности, поворачивая руль и так и эдак, в его движениях была властная уверенность, и вскоре он уже катил домой. Я следил за ним и Мег, пока они не скрылись из виду, и, хотя остановки случались достаточно часто, я убедился, что неблагополучного исхода можно не опасаться.
На этот раз падение Бобу не угрожало. Он вновь стал самим собой.
51
Колем наложил последний стежок, завершая очередную искусную операцию, и несколько секунд смотрел на спящую кошку.
— Джим, — сказал он, не поднимая головы. — Боюсь, я ухожу от вас.
— А? — Сердце у меня сжалось, и я не нашел, что сказать. Колем проработал у нас два года, и неминуемо должно было настать время, когда он, как всякий молодой ветеринар, решит завести собственную практику. Но думал я только о том, что не хочу с ним расставаться.
Не дождавшись более вразумительного ответа, Колем продолжал:
— Да, мне представился случай заняться тем, для чего я, по-моему, подхожу лучше всего.
— А! — Вновь я по-идиотски разразился тем же междометием. — Ну… Конечно, Колем, я понимаю. А куда вы отправитесь?
Мой мозг снова заработал, и я сообразил, что поедет он непременно куда-нибудь в безлюдную глушь. Скорее всего в северную Шотландию, а то даже и на острова…
— В Новую Шотландию, — ответил он.
— Господи! В Америку? — Я вдруг осознал, что так до конца и не постиг его характера.
Он засмеялся.
— Я ждал, что вы скажете что-нибудь в этом духе. Я списался с одним тамошним ветеринаром: места, словно специально для меня созданные. Обширный сельский район и довольно-таки первобытные условия: большие площади нетронутой природы, бедные фермы, изобилие всяких диких зверей. А поблизости и вообще, насколько я понял, совсем уж девственные дебри. — Его глаза вспыхнули восторженным огнем, словно он узрел землю обетованную.
Я тоже засмеялся.
— О черт! Сожалею, Колем, что так себя повел. Но такой внезапный удар! И даже двойной. Однако это действительно то, что вам требуется, и, надеюсь, вы там будете очень счастливы. А как на это смотрит Дейрдре?
— С энтузиазмом. Просто дождаться не может.
— Я так и думал… По-моему, это Зигфрид. Надо сказать ему.
Мы перехватили его в коридоре. Услышав новость, он помрачнел, но потом, как и я, сделал веселую мину и хлопнул Колема по плечу.
— Рад, что вы нашли то, чего хотите по-настоящему, мой милый. Уверен, что у вас все сложится превосходно, и желаю вам с Дейрдре всяческого счастья и успеха. Но, черт побери, мне вас будет очень не хватать…
Внезапно он умолк и онемело указал на нечто высокое и пернатое, прошествовавшее мимо.
— Что?.. Кто?..
В темном коридоре неведомое существо выглядело огромным, как страус.
Колем безмятежно улыбнулся.
— Просто цапля. Я подобрал ее несколько дней назад у реки. Бегала, но не могла взлететь. Видимо, повреждено крыло, но ей уже лучше. — Он еще не договорил, как большая птица развернула крылья, захлопала ими и скрылась за поворотом коридора. — Вот видите? Скоро она начнет летать.
— Надеюсь… от души надеюсь… — Зигфрид посмотрел на него, затем наклонил голову, прислушиваясь к царапанью коготков по плиткам пола — где-то в полумраке ползли две недавно усыновленные черепахи. Внезапно Зигфрид улыбнулся. — Да, мне вас будет очень не хватать!
Миновали недели, как Колем с Дейрдре уехали, я заглянул в опустевшую квартирку, и мной вновь овладело тоскливое ощущение невосполнимой потери. Джон Крукс, а теперь вот Колем — оба они были моими друзьями и, когда ушли из моей жизни, оставили после себя ноющую пустоту. Однако расставание с Колемом оказалось даже более тяжким. Тишина, воцарившаяся в доме с исчезновением зверинца, словно обрела осязаемость, и, глядя в окно, возле которого Колем уписал целый бисквит в день своего приезда, я предался воспоминаниям. «Прошу разрешения поесть, сэр!», «Вот подсажу Дейрдре на дерево», хэрриотов проток и, пожалуй, самая светлая картина — его увлеченное лицо и темные глаза, когда он выжимал «Шенандоа» из маленькой концертины моих детей.
За годы, проведенные в Дарроуби, Колем показал себя удивительно интересным человеком, но следить за его дальнейшей карьерой было не менее интересно. Он регулярно писал мне о своей растущей практике среди немощеных дорог и дикой природы Новой Шотландии. Неуемная энергия подтолкнула его организовать первый аукционный зал в тех краях, и он прилагал много усилий для расширения работы с мелкими животными. Одна фраза навсегда застряла у меня в памяти: «Стерилизую довольно много кошек, хэрриотов проток то и дело напоминает о себе». Письма часто кончались словами: «Прошу разрешения выйти из строя, сэр!» — и я сразу переносился в прошлое.
Еще одной его страстью стало обучение бордер-колли, и он часто устраивал показательные выступления с потомками чемпионов этой породы, которых купил в Дарроуби у приятеля-фермера. В довершение всего, словно ему не хватало дела, он приобрел ферму на острове Кейп-Бретон.
Столь же регулярно я получал известия о рождении его детей, все больше изумляясь, пока их число не достигло шести. Их всех он воспитал по своему подобию: научил любить природу и ее дикие создания, которых там было изобилие, привил им собственное презрение к житейским удобствам, наставлял, как странствовать по лесам и горам с рюкзаком за плечами.