Читать интересную книгу Почетный академик Сталин и академик Марр - Борис Илизаров

В преамбуле письма к вождю Крашенинникова с чувством писала:

«Дорогой Иосиф Виссарионович!

Примите горячую благодарность за Вашу статью о языкознании. Мне, молодому советскому языковеду, радостно думать, что Вы придаете такое большое значение науке, которой я решила посвятить свою жизнь.

Ваша статья внесла ясность в основные вопросы теории языкознания, она, безусловно, ляжет в основу советской науки о языке. При обсуждении Вашей статьи я и мои товарищи встретили еще ряд вопросов, по которым очень хотелось бы знать Ваше мнение»[511]. Преамбула не вошла в текст «Ответа» Сталина, но вопросы были полностью из письма перепечатаны. По привычке Сталин сам или кто-то из секретариата предварительно отчеркнул их на полях письма Крашенинниковой карандашом.

В архиве Сталина сохранилась рукопись статьи «К некоторым вопросам языкознания. Ответ товарищу Е. Крашенинниковой» на шести листах[512] без существенных исправлений и три ее машинописных экземпляра с незначительными вставками и правкой автора[513]. Над «Ответом» Сталин трудился дней пять-шесть, так как 29 июня 1950 года он направил очередное уведомление членам Политбюро о своем новом языковедческом эдикте. Вот основное содержание «Ответа» и мой комментарий к нему:

«Ответ товарищу Е. Крашенинниковой.

Тов. Крашенинникова!

Отвечаю на Ваши вопросы.

1. Вопрос. В вашей статье убедительно показано, что язык не есть ни базис, ни надстройка. Правомерно ли было бы считать, что язык есть явление, свойственное и базису и надстройке, или же правильнее было бы считать язык явлением промежуточным?»[514] Казалось бы, Сталин исчерпывающе ответил на этот вопрос в первой статье, недвусмысленно заявив, что язык нельзя отнести ни к базису, ни к надстройке. Всего лишь неделю назад он писал: «…сфера действия языка, охватывающего все области деятельности человека, гораздо шире и разностороннее, чем сфера действия надстройки. Более того, она почти безгранична»[515]. Но Сталин вновь обращается к той же теме, мимоходом скрытно корректируя сам себя:

«Ответ. Конечно, языку как общественному явлению свойственно то общее, что присуще всем общественным явлениям, в том числе базису и надстройке, а именно: он обслуживает общество так же, как обслуживают его все другие общественные явления, в том числе и базис и надстройка… Дальше начинаются серьезные различия между общественными явлениями… Они состоят в том, что язык обслуживает общество, как средство общения людей, как средство обмена мыслями в обществе, как средство, дающее людям возможность понять друг друга и наладить совместную работу во всех сферах человеческой деятельности, как в области производства, так и в области экономических отношений, как в области политики, так и в области культуры, как в общественной жизни, так и в быту. Эти особенности свойственны только языку…»[516]

Строго говоря, эти особенности свойственны не только языку. Точно так же, как язык, все общество в целом «обслуживают» и общественное производство (экономика), и политика, и культура, и наука и т. д. Другое дело, что роль экономики (общественного производства), как и любой другой сферы, в жизни каждой отдельной социальной группы, в жизни отдельного класса людей, в жизни отдельного человека, очень разная. Она качественно отличается не только в смысле большего или меньшего вклада в ее развитие, но и в плане потребления плодов общественного производства, и это при том, что экономика действительно «обслуживает» все общество в целом. К. Маркс разработал свою знаменитую схему взаимоотношений базиса и надстройки главным образом для того, чтобы обосновать материально-производственную доминанту в историческом развитии человечества, подразумевая тогда под ней доминанту социально-экономическую. На самом же деле в качестве такой доминанты может быть избрана любая составляющая общественного организма, рассматриваемая как «способ производства», где знак, слово, символ, гештальт, эйдос используются как орудия или средства производства. Это может быть «производство» политики, культуры, быта, религии (идеологии) и — более узко — литературы, балета… Ко второй половине ХХ века наука вплотную подошла к тому, чтобы всю культуру человечества рассматривать как многоуровневый текст (сообщение) производимый с помощью специфических языков, грамматик, правил, символических форм. Похоже, что Марр догадывался об этом и следил за мировой тенденцией. Он, как умел, делал первые шаги в сторону будущих открытий в области семиотики, семантики, культурной антропологии, этнологии, информатики. А вот искать решающую доминанту общественного развития («главное звено в цепи» — Ленин) было свойственно не только Марксу и марксизму, но практически всем политическим, историософским и иным научным учениям XIX — ХХ веков, в том числе и в лингвистике. Отсюда декларации о приоритете то грамматики, то семантики, то социолингвистики и т. д. Казалось бы, Сталин, заявив, что отныне «язык нельзя причислить ни к разряду базисов, ни к разряду надстроек», сделал шаг к более глубокому пониманию природы языка. На самом же деле он в гораздо большей степени упростил картину, чем это делал Марр, относивший язык к динамичной «надстройке», а главное, связавший историю языка с историей развития общечеловеческого мышления, культуры и сферой материального и духовного производства.

Между тем Сталин продолжал разъяснять аспирантке: «Его (язык. — Б.И.) нельзя также причислить к разряду „промежуточных“ явлений между базисом и надстройкой, так как таких „промежуточных“ явлений не существует.

Но может быть, язык можно было бы причислить к разряду производительных сил общества, к разряду, скажем, орудий производства? Действительно, между языком и орудиями производства существует некоторая аналогия: орудия производства, так же как и язык, проявляют своего рода безразличие к классам и могут одинаково обслуживать различные классы общества, как старые, так и новые. Дает ли это обстоятельство основание для того, чтобы причислить язык к разряду орудий производства? Нет, не дает.

Одно время Н.Я. Марр, видя, что его формула — „язык есть надстройка над базисом“ встречает возражение, решил „перестроиться“ и объявил, что „язык есть орудие производства“. Был ли прав Н.Я. Марр, причислив язык к разряду орудия производства? Нет, он был, безусловно, не прав.

Дело в том, что сходство между языком и орудиями производства исчерпывается той аналогией, о которой я говорил только что. Но зато между языком и орудиями производства существует коренная разница. Разница эта состоит в том, что орудия производства могут производить материальные блага, но те же люди, имея язык, но не имея орудий производства, не могут производить материальных благ. Не трудно понять, что если бы язык мог производить материальные блага, болтуны были самыми богатыми людьми в мире»[517].

Любой психиатр отметит: ирония — самый верный признак здоровой и адекватной психики. Сталин любил подтрунивать. Иногда простодушно, но чаще зло — многозначительно. А это уже настораживает, учитывая, что объект иронии не смел адекватно ответить вождю. Поэтому для большей убедительности психиатр предпочтет отмечать случаи иронии, обращенной на самого себя, то есть самоиронию. А вот с ней у Сталина было плохо. Впрочем, здесь Сталин очередной раз открыто иронизирует над Марром, который неоднократно писал нечто вроде этого: «Доисторическая речь не знает еще производства слов ни по материалу, ни по технике, а лишь по функции или по социальной связности предметов или явлений в том или ином производстве, слово с одного предмета переходило на другой предмет каждого из таких кругов без всякого изменения»[518]. Современный пример со словом «спутник»: человек, луна, космический аппарат и т. д.

Люди действительно производят слова, и их производство с древнейших времен непосредственно связано с производством материальных и духовных продуктов, а с определенного времени одно без другого просто невозможно. Именно это «производство» и имел в виду Марр. Попутно заметим также, что Сталин стал самым могущественным и самым богатым (без преувеличения, учитывая те ресурсы, которыми он распоряжался единолично) правителем за всю историю человечества, главным образом благодаря своему не очень правильному русскому языку и намного более убедительному для многих политическому языку. Фердинанд де Соссюр, один из крупнейших лингвистов-теоретиков начала ХХ века, на работы которого, конечно же, опирались Марр и большинство лингвистов во всем мире и с которым они же полемизировали, писал: «Высокий уровень культуры благоприятствует развитию некоторых специальных языков (юридический язык, научная терминология и т. д.)». Наличие «специальных языков» внутри общества, в свою очередь, ведет к необходимости изучать отношения «между языком и такими установлениями, как церковь, школа и т. д., которые в свою очередь, тесно связаны с литературным развитием языка, — явление тем более общее, что оно само неотделимо от политической истории»[519]. Политический язык самого Сталина, язык сплотившегося вокруг него правящего клана, политический язык сталинской эпохи был насыщен большим количеством завораживающих слов-понятий, магических формул, жестов и манифестаций, символических знаков-действий, которые Сталин (как и многие политики мира) десятилетиями синтезировал и «производил» на исторической арене. Сюда же надо добавить особо многозначительную символику показательных судебных процессов над «врагами народа», как над живыми символами — знаками скрытой угрозы обществу, воплощения сатанинского вредительства, измены и коварства. О том, какое воздействие оказала эта «трудмагическая» знаковая (семантическая и символическая) деятельность Сталина и его соратников — «магов» на все советское общество в фантасмагорический «период построения социализма в СССР», включая материальное и духовное производства, ныне знает каждый. Нечего и напоминать о том, что такие «болтуны» и «маги», как Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, О. де Бальзак, блаженный Августин, да и К. Маркс, наконец, и многие другие «производили» в особо большом количестве именно слова, символы, знаки и смыслы. И если бы можно было просуммировать все то, что столетиями во всем мире благодаря им «зарабатывают» люди в процессе общественного обмена символами и смыслами, то более богатых представителей человеческого рода, чем эти «болтуны» и «маги», мы бы не нашли. Марр как будто предвидел будущее, эту саркастическую сентенцию Сталина, и в 1932 году, «отвечая» на нее, писал: «Никакой Крез, никакой британский или американский банк, никакой национальный или международный капитал не содержит такой громады накоплений, накоплений всего человечества за время его человеческого творческого существования, как язык, разумеется, неразрывно с мышлением и со всеми теми способами выявления мышления, которые получились в надстроечном мире, в процессе развития языка»[520]. Конечно же, Сталин ни о чем подобном не думал и не подозревал о том, в «какую неоглядную даль» (Марр) шагнули уже в его время семантика и семиотика, как и все науки о языке, речи, мышлении и роли символизма в материальной культуре человечества. Тем более он и помыслить не мог то, что «вульгаризатор» марксизма, впадший в «идеализм» (Марр), в своем понимании роли «производства» и «обмена» в развитии человеческого общества в большей степени был марксистом, чем рациональный, но творчески ограниченный Генеральный секретарь ЦК ВКП(б).