Даже Мортем ненавидела забирать жизни, которые были предложены ей человеческими руками.
— Я выгляжу проснувшимся? — проворчал он, и её веснушчатый нос сморщился.
— Твои глаза открыты. И я думала, ты перерос лунатизм, так что…
— Что тебе нужно, умница?
Он щёлкнул её по носу, и она взвизгнула, вызвав стоны и бормотание у его соседей по койке.
— Следуй за мной, — сказала она, потирая кончик носа и хмуро глядя в сторону других занятых коек. — Мне нужна твоя помощь.
Беспокойство постучалось в дверь его раздражения, предлагая занять его место, но он крепко зажмурился, защищаясь от него. У Сорен не было бы такого взгляда в её глазах, если бы это было что-то серьёзное.
— Принцесса, мой меч твой, но…
Её глаза заблестели обещанием надвигающегося намёка.
— О, даже сейчас?
Его щёки запылали.
— Прекрати это. Что я пытаюсь сказать, так это то, что я устал, и если это не чрезвычайная ситуация…
— Это абсолютно чрезвычайная ситуация, и даже если бы это было не так, ты бы бросил вызов своей принцессе ради ещё нескольких минут сна?
Он сердито посмотрел на неё. Она одарила его невинной улыбкой. Где-то внизу он услышал, как кто-то пробормотал:
— Ох, Эли повесят за измену, — за тем последовал глухой удар, как будто кто-то пнул говорившего.
Казалось, у него не было выбора.
— Отлично. Подвела меня.
К тому времени, когда он спрыгнул на пол и лодыжки заныли от удара, Сорен уже выбежала за дверь, оставляя за собой запах корицы. Протирая заспанные глаза, возясь ногтем с коркой, которая скопилась в углу, он последовал за ней.
Было поздно, но не настолько, чтобы все легли спать; по залам всё ещё бродили придворные, некоторые под руки, некоторые ещё в пальто, только что вернувшиеся с фестиваля. Все они кивали Сорен или кланялись и бросали странные взгляды на помятого, одетого в пижаму охранника, следовавшего за ней, шаркая ногами, как немного более живая версия нежити, напавшей на город.
Они оказались в тихой комнате, которую Элиас раньше не видел, и которая напомнила ему берлогу в его собственном доме, за исключением того, что эта была в два раза больше его собственной. В самой дальней стене был вмонтирован каменный камин, перед которым в форме буквы V стояли две бирюзовые кушетки, обращенные к потрескивающему очагу. Каллиас развалился на одном диване, выглядя на удивление непринужденно, одетый в мягкие брюки и рубашку с разрезом, открывающим мускулистую грудь, с бокалом вина в руке и распущенными волосами. Джерихо облокотилась на другую, на которой растянулся Вон, положив голову ей на колени. На лице Джерихо не было макияжа, и её гибкую фигуру окутывал мягкий халат. Финн сидел, скрестив ноги, на полу перед ней, откинувшись на спинку дивана, позволяя Джерихо распутывать свои волосы, пока он поправлял очки и пристальнее всматривался в книгу у себя на коленях. Проходя мимо, Элиас взглянул на неё, и ему показалось, что он узнал некоторые термины по изучению ядов из своего собственного исследования.
Груды выпечки, как сладкой, так и несладкой, громоздились на блюде в центре коврика — пончики с корицей и сахаром, булочки с чеддером и луком, шоколадная помадка с, похожей на ограненные алмазы, посыпкой морской солью сверху, слоеное тесто с чем-то похожим на смесь шпината в центре… И самое главное, ни к одному из них не были прикреплены чешуя или жабры. Желудок Элиаса заурчал от отчаяния.
— Я пригласила друга, — объявила Сорен, падая на левый диван у ног Каллиаса, поднимая их и поворачивая так, чтобы они оказались у неё на коленях. Каллиас нерешительно пнул её руку, но улыбка на его лице была тёплой. Плечи Элиаса напряглись, но он заставил себя улыбнуться, отвечая на приветствие Каллиаса.
— Садись, — сказал старший принц, указывая на пол перед диваном. — И поешь немного, пока у Финна не заболел живот.
— Выпей вина, пока у Кэла не началось похмелье, — парировал Финн, хотя лезвие бритвы, которое он обычно сохранял в своих словах, сегодня казалось мягче, его улыбка нежнее, когда он швырнул подушку в лицо Каллиаса, опасно выплеснув вино в бокале принца. — Ты как раз вовремя, Эли.
— Как раз вовремя для чего?
Помимо переедания и чрезмерного употребления алкоголя, по-видимому.
— Время историй, — сказала Джерихо, слегка зевнув, вытянув руки к потолку, чтобы расправить плечи.
Элиас мог бы поклясться, что видел в зеркале, как растение в горшке у очага расправило свои листья, и мерцание зелени заиграло в прятки между его стеблями. Его рука дёрнулась к ключице, ища, уже не в первый раз, чётки, которые он не мог носить без того, чтобы его быстро не обвинили в использовании никсианской магии смерти или любой чепухе, которую они пытались вбить Сорен в голову.
— Это фестивальная традиция. Мы прячемся где-нибудь одну ночь в году, обжираемся едой и вином и рассказываем истории, пока первый не заснёт. Затем мы несем заснувшего в бассейн и бросаем туда.
Каллиас нахмурился.
— Я всё ещё голосую за то, чтобы мы развеяли эту традицию.
Финн ухмыльнулся Сорен.
— Он кислый, потому что проигрывает каждый год.
— Не каждый год!
— Каждый год, — хором ответили Джерихо и Финн, и Каллиас надулся, делая большой глоток из своего бокала.
— Неважно, — сказал он. — Не в этом году. Джерихо уже зевает.
— Я легко зеваю, — проворчала Джерихо, взбивая свои волосы. — Это не значит, что я легко засыпаю.
— Я бы не волновался, Кэл, — прохрипел Вон.
Казалось, он оправлялся от припадка после бала, но в его глазах была постоянная усталость, которая эхом отдавалась в теле самого Элиаса. Он понимал, откуда это взялось — когда человек ведёт битву со своим собственным телом, истинного покоя найти невозможно.
— Я уверен, что буду первым.
Повисло неловкое молчание, и по взглядам, которыми Финн и Каллиас обменялись друг с другом, он понял, что Вон не будет тем, кого бросят в бассейн сегодня вечером, несмотря ни на что.
— В любом случае, — сказал Финн, ловко меняя тему, — кто хочет начать? Солейл?
— Да, думаю, что нет, — сказала Сорен. — У меня нет ни одной хорошей истории.
Элиас чуть не фыркнул, и она бросила на него чопорный взгляд.
— Кэл? — спросил Финн.
Каллиас скрыл отрыжку под чопорным кашлем, его щёки вспыхнули под бородой.
— Мне нужно больше времени, чтобы выбрать.
— Пусть наш гость расскажет одну, — предложила Джерихо, и пригвоздила взглядом Элиаса так внезапно, что он почувствовал себя почти уязвимым, как бабочка, выставленная в коробке коллекционера, в крылья которой воткнули булавки, чтобы держать их открытыми. — Я слышала, ты кое-что знаешь о богах,