Дрожащими пальцами Рейневан раздвинул ей рубашку. И, как ни старался, не смог удержать отчаянный вскрик.
Синие плечи, грудь и живот Ютты густо укрывали пузыри и нарывы. Чуть ли не на глазах вырастали новые. Некоторые лопались, из них сочилась кровь. Она начала дрожать, дергаться в судорогах, он накрыл ее и завернул плащом. Она отчаянно посмотрела на него.
– Рейневан… Холодно…
Он накрыл ее вторым плащом, который ему подал Самсон. Ютта сильно схватила его руку. Хотела что-то сказать, но чуть не захлебнулась кровью. Он наклонил ей голову, чтобы она могла сплюнуть.
– Что это? – глухо спросил Шарлей. – Чем она больна? Откуда эта страшная синюшность?
Рейневан закусил губу, показал на повернутую шею девушки, на раны, на ровные надрезы, уже опухшие и загноившиеся. Он встал, оттянул Шарлея и Самсона в сторону.
– Ее ранили, – выдавил он из себя. – И заразили. Привив…
– Что?
– Это… – слова застряли ему в горле. – Думаю, что… Что заразили ее гнилокровьем, вызванным магическим образом. Согласно Авиценне… Салернцы называют это sepsis… Синева берется от внутренних кровоизлияний. Ее кровь просачивается через жилы и образует тромбы… Это разносится по всему телу… Возникают гнойные очаги… У нее уже признаки гангренозного воспаления…
– Лекарство?
– От гнилокровья нет лекарства… Никто не знает лекарств против этого…
– Не говори так, черт возьми. Ты медик. Пробуй!
«Сначала горячка, – подумал Рейневан, ставая на колени. – Я должен снять горячку… Потом необходимо какое-то сильное противоядие… что-то, что остановит заражение…»
Дрожащими пальцами он расстегнул пряжки сумки, вытряхнул содержимое, лихорадочно начал в нем рыться. С непреодолимым чувством собственного бессилия.
С растущей убежденностью, что ничего из того, что у него есть, не в состоянии вылечить Ютту, помочь ей или хотя бы облегчить ее страдания. Что ни к чему все его remedia conra malum,[310] ни к чему diacodia и electuaria, ни к чему sotira, antidota и panacea. Ни к чему artmisium, hypericum и serpillum, ни к чему pestwurz, чертополох и все остальные препараты, которые он таскает с собой в сумке.
«Амулеты, – подумал он, – амулеты Телесмы. Их осталось немного… Останавливающая кровотечение gemma rutila. Venim из лапис-лазури, помогающий при ядовитых укусах… Aquila, орлиный камень, очищающий кровь… Но все должны использоваться немедленно, а ее ранили несколько часов тому… Магическое гнилокровье развивается мгновенно… Но, может, всётаки, какой-нибудь амулет подействует… Боже, сделай так, чтобы какой-нибудь подействовал…»
Амулеты не действовали. Были слишком слабы. У них не было шанса победить то, чем заразили Ютту.
Заклятия. Рейневан знал их несколько. Наклонившись, он проговаривал их по очереди, преодолевая растущую во рту сухость. Он совершал магические движения и знаки, с трудом овладевая дрожанием рук.
Заклятия не действовали. Рейневан поднял глаза и руки.
– Magna Mater… – пробормотал он. – Матерь богов… Ты, единственная, кто защищает и охраняет нас… Матерь Солнца, тело которой бело от молока звезд! Elementorum omnium domina,[311] Госпожа Творения, Кормилица Мира! Хранительница неба и моря, всех богов и сил, aeterne caritatis desideratissima filia, aeterne sapientiemater gratissima, sub umbra alarum tuarum protege nos.[312] Дай мне, покорно прошу тебя, силу лечения, приносящего здоровье. Исцели ее, умоляю. Позволь ей жить.
Чудо не произошло.
Ютта начала захлебываться и плевать кровью, кровь также сильно пошла из ее носа. Он поднял и наклонил ей голову. И смотрел бессильно.
– Как… – чуть слышно заговорил Шарлей. – Как она…
– Истощением организма.
– Как долго…
– Очень.
– Рейневан… – Ютта внезапно схватила его за руку.
Ее полностью посиневшие пальцы уже не имели силы держать.
– Рейневан… – повторила она почти осознанно. – Я хочу… На солнце…
Все поспешили на помощь. Приподняли ее и вынесли из овина, уложили на постель, которую быстро симпровизировали из плащей. Солнца не было. Были низкие серо-оловянные тучи. У нее снова началось сильное кровотечение из носа, пропитанные кровью штанины свидетельствовали о кровотечении из пищеварительного тракта и детородных органов. Она начала биться в конвульсиях. Долго тряслась.
Все бессильно смотрели.
– Рейне… – Она выплюнула кровь. – Рейневан…
– Я здесь.
– Ты здесь… – Она взглянула почти осмысленно. – Здесь… Это хорошо…
Она с трудом нащупала его плечо. Потом ладонь. Ее пальцы и ногти были уже совсем черные. Ступни также.
– Пора… Монсегюр…
– Что ты говоришь? Ютта?
– Монсегюр… Продолжается… Endura и consolamentum… Я бы хотела услышать… голос оттуда…
Рейневан потряс головой, вопросительно посмотрел на друзей. Шарлей развел руками.
– Позволь, – сказал Самсон.
Он стал на колени возле Ютты, взял ее почерневшую ладонь.
– Benedisite, – сказал он тихо. – Benedisite, parsite nobis.
– Parcite nobis, – прошептала она в ответ. – Все грехи… Прошу простить…
– De Deu e de nos vos perdonatz, – промолвил Самсон. – E nos preguem Deu que les vos perdo.[313]
Ютта, казалось, хотела улыбнуться. Но пароксизм боли обезобразил ее синее лицо ужасной гримасой. Из носа и уголков рта потекла кровь. Кровь просачивалась уже сквозь все плащи, которыми она была укутана.
– Рейнмар, – Самсон встал. – Пора. Пусть это произойдет.
– Не понимаю.
– Прежде, чем Ютта умрет, – великан приблизился, понизил голос, – она будет мучиться еще не менее десяти часов. Ты позволишь, чтобы она мучалась?
– Что ты говоришь? Я должен её… Самсон… Я врач! Я христианин!.. Бог запрещает… Закон Божий…
– Закон, который приказывает мучиться? Когда можно мучения уменьшить? Ничего ты не знаешь о Боге, парень, совсем ты его не знаешь. А делаешь из него жестокого фанатика. Ты оскорбляешь его этим. Так не годится.
– Но…
– Ты медик. Избавь ее от страданий.
Шарлей взял Риксу под руку, отвел ее в сторону. Тибальд Раабе поспешил за ними.
Самсон и Рейневан стали на колени возле Ютты. Самсон слева, Рейневан справа. Перед тем, как они стали на колени, Ютта была без сознания, теперь она пришла в себя.
– Рейнмар…
– Я люблю тебя, – прошептал он ей на ухо. – Я люблю тебя, Ютта.
– Я тоже тебя люблю. Я готова.
– Pater sancte, – тихо промолвил Самсон, – suscipe ancillam Tuam in Tua iusticia et mitte graciam Tuam e Spiritum Sanctum Tuum super eam.[314]
– Lux in tenebris lucet, – выразительно прошептала она. – Свет во тьме светит… И тьма не объяла его.
И когда она это сказала, вдруг тучи разошлись. И из-за туч засияло предвечернее солнце. И стало светло.
И стало так, что Рейнмар из Белявы, медик, открыл шкатулку с амулетами, подарок Йошта Дуна, по прозвищу Телесма, чародея из Праги. Стало так, что Рейнмар достал из шкатулки амулет, тот, что был спрятан глубже всех, один единственный, маленький и неприметный, тот, который не должен был быть употреблен нигде, потому что мог быть использован только в самой крайней ситуации, в безнадежном и безвыходном положении. Стало так, что Рейнмар обнял Ютту и приложил ей амулет к виску и промолвил заклятие, и звучало оно: «Spes proxima».[315] Стало так, что Ютта вздохнула с облегчением, а потом улыбнулась и расслабилась.
И стало так, что Ютты не стало.
Осталось только ее имя, пустой звук, произносить который не было смысла.
Глава девятнадцатая,
в которой исполняется то, что должно было исполниться. И просятся на язык слова вдохновенного пророка Исайи, сына Амоса: «Ждем света, и вот тьма, светлых лучей, и ходим во мраке».
В первый день развязаны были четыре ветра в их основаниях. Земля сдвинулась со своего места; хляби небесные разверзлись, а дым большого огня заслонил горизонт. Солнце стало черное, как волосяной мешок, а месяц стал, как кровь. Со всех сторон выглядывали отчаяние и ужас. И была скорбь. И были слезы. И было ужасное, мучительное одиночество.
Во второй день была тьма большая. Звезды падали с неба. Застонали глубины земли с четырех концов света. Разлилась пучина среди стонов, задрожали земля и море, а вместе с ними горы и холмы. И упали изваяния богов истинных и лживых, а с их падением все люди презрели жизнь мира сего.
Распахнулся небесный свод с востока до запада. И стал вдруг свет, lux perpetua. И вышел из него голос архангела, и услышан он был на самых низких глубинах. Dies irae, dies illa…
Mors stupebit et natura,cum resurget creatura,iudicanti responsura.Liber scriptus proferetur,in quo totum continetur,unde mundus iudicetur.[316]
Третьего дня…
Третьего дня пришел Самсон. А с ним Шарлей, Рикса и Тибальд.