и возня, а еще через некоторое время раздались неразборчивые, но довольно четкие отголоски разговора, который, судя по всему, проходил на повышенных тонах. Майскому сделалось не по себе: он понял, что косвенно стал причиной разыгравшегося конфликта.
Вскоре на кухню вернулась Марина. Она была одета уже в легкое летнее платье нежно-желтого цвета длиною чуть выше колен, а в руках держала свою сумочку.
— Максим пойдем, — обратилась она к Майскому, выключив варившийся суп.
Вместе они проследовали в коридор, обулись и вышли из квартиры.
— У меня дома таких денег нет, — сразу начала Марина, как только они оказались на улице. — Надо дойти до банка, и я сниму с карточки.
— А банк далеко?
— Нет. В пяти минутах ходьбы отсюда.
Они вышли из двора дома, и направились по тротуару вдоль одной из улиц. Прохожих было немного и Майский с Мариной почти все время шли вдвоем, изредка встречая только кого-нибудь по пути. Между улицей и тротуаром тянулась длинная клумба, на которой росли высокие деревья с крупными, аккуратно выстриженными кронами. Эти деревья создавали приятную тень и отгораживали пешеходов от проезжающих машин сплошным зеленым навесом, усиливая ощущение уединенности и спокойствия.
Майский посмотрел на Марину: она шла, не обращая внимания ни на него, ни на что-либо вокруг, занятая своими размышлениями.
— Вы сейчас из-за меня поругались? — пройдя немного, поинтересовался он.
Услышав эти слова, Марина опомнилась, подняла голову и взглянула на него.
— Не-ет. Не из-за тебя.
— Он так ничего тебе и не рассказывал? — спросил следом Майский, всеми силами стараясь произнести это как можно нейтральнее, чтобы не выдать свою совершенно неуместную живую заинтересованность.
— Вообще ничего, — ответила Марина.
Циничное любопытство, распирающее Майского, проглядывалось в интонации его голоса и возбужденном взгляде столь очевидно, что, конечно же, не осталось незамеченным ею. Марина поняла, что эта его участливость вызвана не состраданием ее беде, а в большей степени эгоистическими, даже какими-то злорадными побуждениями; но она, до крайности измученная терзавшими ее внутренними переживаниями, решила несмотря ни на что использовать эту возможность и, наконец, сейчас, хоть даже с Майским, поделиться всем, что наболело у нее за эти последние недели.
— Поначалу я приставала к нему с расспросами, — удрученно продолжила Марина, сцепив кисти рук и с силой сжимая себе пальцы, — но он совсем ничего не говорил, а только злился и кричал при малейшей попытке с моей стороны выяснить хоть что-то… Он же приехал совершенно больной! Первые дни у него жар был за сорок. Бредил постоянно — и ночью и днем. Прощение у меня просил, за что-то извинялся… Как сейчас помню: он в бреду лежит, все тело лихорадит, а из глаз слезы прямо ручьями льются и беспрестанно повторяет: «Марина прости меня! Прости!». Как он мучился! Я думала, с ума сойду! Сидела с ним рядом и просто ревела, не замолкая. Хорошо хоть Леонид Федорович Алину на дачу увез, чтобы она всего этого не видела… Когда же его осмотрели врачи, то сказали, что это сильное воспаление горла, ангина, а на ее фоне наступило глубокое психическое и эмоциональное истощение. Выписали лекарства, ставили капельницы. Только через три дня ему легче стало. А как он в себя пришел, так мы его и не узнали — будто помешался… Он же ни с кем теперь не разговаривает: ни со мной, ни с отцом, ни с матерью. В комнату к нему не зайти — всех прочь от себя гонит и только лежит на кровати, уткнувшись лицом в стену, по несколько дней вообще не поднимаясь. Почти ничего не ест; совсем перестал за собой следить. Я его никогда таким не знала: не бреется, зубы не чистит, не моется. А когда все-таки решит в ванну пойти помыться, так меня сразу страх такой посещает! Все думаю: не сделал бы чего. И откуда у меня этот страх-то? С чего он мог взяться-то? — вопросительно посмотрела она на Майского и вдруг улыбнулась, в несознательном стремлении сбить жуткие мысли, усмехаясь над их нелепостью и глупостью. Но улыбка не получилась. — Хожу как дура вокруг двери в ванную, прислушиваюсь, спрашиваю его о чем-нибудь, чтобы только голос его услышать, убедиться что он там в порядке… А сколько в нем яда, сколько злости. Я боюсь ему лишний раз еду приносить — обругать может совершенно без причины, просто так. С родителями еще мало-мальски сдерживается, а на меня кричит постоянно, будто я больше всех его бешу. Самыми последними словами меня обзывает, такими, что и вслух произнести стыдно. Ему же даже видеть меня невыносимо; простое мое присутствие рядом раздражает его до невозможности, — голос Марины дрогнул, и она с силой сжала губы, пытаясь скрепиться и остановить наворачивающиеся слезы. Лицо ее пылало горечью и сердечной обидой. — А что я ему сделала?.. Я же за все это время ни разу не обмолвилась ни про деньги, ни про то, как дальше жить… как вообще теперь быть… Вот уже второй месяц я за его кредит плачу. Вся моя зарплата уходит. А ведь существовать-то тоже на что-то надо? Приходиться по любому поводу к Юлии Романовне обращаться. На еду, на вещи какие-нибудь, на то, чтобы Алине за садик заплатить — все к ней, сама я ничего купить не могу. Чтобы просто до работы доехать мне у нее деньги просить приходиться; и я вижу, что каждый раз при очередном моем обращении она все больше нервничает и раздражается. Надо что-то решать, я чувствую, что скоро уже не выдержу… А Юлия Романовна, конечно, молодец. Она к нему вообще не заходит и даже не пытается с ним заговорить. Отстранилась и все. Если же он начинает кричать на меня, гнать меня из комнаты, она ни слова не скажет. Да и пусть бы даже ему ничего не говорила — не надо за меня заступаться, просто хотя бы посочувствовала, поддержала бы. Мне даже подчас кажется, что она виновной во всем меня считает… В квартире уже никто ни с кем не разговаривает. Все нервные, злые, по разным комнатам стараются скорее разойтись… И как теперь дальше жить?..
Марина замолчала. Слезы душили ее, беззвучно скатываясь с глаз. Все лицо ее раскраснелось, а мышцы на нем напряженно подрагивали. Майский взглянул на нее и вся ее боль тут же, как в зеркале, отразилась в нем. Он весь проникся сейчас состраданием к этому хрупкому и такому несчастному созданию.
— Периодически ему какие-то повестки приходят, — продолжила Марина, тяжело всхлипнув и утерев рукой лицо. — В суд вызывают. Я совсем ничего не