Продавец картонных дудочек рекламирует свой товар, подчеркивая его заграничное происхождение:
– Приехал из Америки, на зеленом венике, веник отрепался, а я здесь, на Сухаревке, остался. Спешите, торопитесь купить необходимую вещь по хозяйству!
Продавец так называемого «тещина языка» – свернутого в кольцо длинного бумажного пакета солидно объясняет:
– Теща околела, язык продать велела.
Торговец куклами обращается к родителям и детям:
Ваня наш в кафтане, Таня в сарафане. Никак мирно не живут: Как сойдутся, Так и подерутся! Эй, веселый мужичок, Плати четвертачок: Детская игрушка — Замоскворецкая Феклушка! Не бьется, не ломается, Не дерется, не кусается! На прохожих не кидается И в истерику не бросается!
Хитрец-торговец в общем-то угодил обеим сторонам: и ребенку, вполне симпатизирующему драчливым Тане и Ване, и взрослым, которым, конечно, по душе придется, что Феклушка не дерется, не кусается, на прохожих не кидается и в истерику не бросается, что впоследствии можно будет поставить ребенку в пример.
«Крик» на рынке всегда отражает время. В 1920-е годы рыночный торговец противопоставляет свою честную торговлю, не влекущую за собой никаких неприятностей с законом для покупателя, торговле поднявшихся частников-нэпманов и государственных жуликов – «красных купцов»:
Эх, подваливай, народ, От Красных ворот, С Курского вокзала, С Земляного вала!.. Носки! Чулки! Перчатки! Варежки! Для Авдотьи и для Марьюшки! Стой, товарищ, не пугайся! В тресте кража, А у нас веселая распродажа! Не пугайся, мамаша, — В милицию не поведут, Протокол не составят И ночевать там не оставят!
Продавец «средств от паразитов» обещает покой в доме: «Клопы подыхают, блохи умирают, моль улетает, тараканы опасаются, мухи промеж себя кусаются. Теща спит спокойно, и вы с супругой живете вольно… Единственная натуральная, жидкость, верное средство, купите больше и семейству еще откажете в наследство!»
Сухаревский торговец брался продавать все, что попадало ему в руки, и при сочинении «крика» обнаруживал большую находчивость и изобретательность. Уж, кажется, что можно выдумать, торгуя таким ненужным для рыночной публики товаром, как план Москвы, ибо когда обычному посетителю Сухаревки надо было куда-то пройти по городу, он, если не знал дороги, пользовался не планами, а таким верным способом, как «поспрошать» у добрых людей. А ведь Сухаревский краснобай этими планами торговал, надеясь на помощь крика:
«Новый план Москвы! Все улицы, все переулки, все закоулки, все повороты, все завороты, все ходы, все тропы, все блохи, тараканы и клопы! Только двадцать копеек. Необходимо иметь на стене, чтобы мухам не заблудиться!» В 1924 году, в разгар нэпа, рынок с Садового кольца, чтобы отвлечь торговлю с площади, перенесли во дворы между Садовой и Большой Сухаревской улицей. «Новая Сухаревка» строилась по проекту архитектора К.С. Мельникова. Возводя торговые ряды, архитектор организовал пространство рынка под воздействием образа «старой» Сухаревки: в центре рынка он поставил возвышающееся над палатками административное здание с трактиром, о котором сам архитектор писал: «В самом центре движения рыночной толпы стоит трактир – элегантное здание открытых террас и лестниц с обжорной кухней жирных щей и осетровых селянок, и вернулась в Москву вновь кипучая страсть знаменитой Сухаревки». (Это здание в перестроенном виде сохранилось во дворе за кинотеатром «Форум»).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Однако «Новая Сухаревка» стала всего лишь одной из частей Сухаревского рынка, так как стихийный торг на площади все равно продолжался.
Нэповская Сухаревка была прямой преемницей Сухаревки дореволюционной, но в то же время и ее втянула в свой водоворот коммунистически классовая идеология и фразеология.
Репортер «Вечерней Москвы» в очерке 1925 года видит на Сухаревском рынке «классовую борьбу». «Разверстые пасти палаток подавляют изобилием земных благ, – пишет он. – Центральное здание. Штуки сукна тесно жмутся на полках, громадные розовые туши с фиолетовым клеймом на бедре меланхолически висят вверх ногами, кубы сливочного масла громоздятся уступчивой пирамидой. В парфюмерном ряду благоухает сам воздух. Сухаревка неоднородна. На ней классовая борьба. “Крупная буржуазия” торгует в палатках, а между овалом (рядами палаток, образующими такую геометрическую фигуру. – В. М.) и забором торгует “мелочь! У входа на развале помещаются лотошники и торгующие с рук. (Крик лотошников и разносчиков: «Магазин без крыши, хозяин без приказчика, цены без запроса!» – В. М.) В палатках все дорого. Торгующие друг друга не любят».
Но и у покупателей – в зависимости от достатка – также «классовое» впечатление о рынке: бедняк не видит ни розовых туш, ни пирамиды сливочного масла, не обоняет благоухание парфюмерии. Вот цитата из другого номера «Вечерки» и очерка другого автора: «Собачья колбаса, пирожки на постном масле, пропитанные пылью конфеты, похожие вкусом на еловые шишки, перещупанные ягоды, коричневый напиток под гордым названием “квас” – копейка стакан, булки черт знает из чего, горячие сосиски из мясных отбросов, клейкие пряники, семечки, крутые очищенные яйца… Всем этим, с позволения сказать, товаром торгуют с немытых рук сомнительные личности…».
«Классовый подход» проявляли к клиентам и мальчишки-чистильщики сапог. Призывая прохожих воспользоваться их услугами, они кричали:
Чистим-блистим, лакируем Всем крестьянам и буржуям! С крестьян – пятачок, С буржуя – четвертачок!
Воров и разного рода жуликов и шулеров в советское время было не меньше, чем в описаниях Гиляровского, да и многие профессии воровские остались прежние: «стрелки», «ширмачи», «щипачи» и другие. Но если раньше стайки карманников пытались обмануть жертву, прикидываясь обычными покупателями, то теперь они громко и весело распевали: «Пролетарии всех стран, берегите свой карман!», зачастую уже после того, как операция по изъятию из кармана кошелька была успешно произведена. Воры были отнюдь не такими Робин Гудами, какими пытаются их выставить в телепередаче «В нашу гавань заходили корабли» интеллигентные любители «блатных» песен (в значительной части сочиненных ими самими в кухонных застольях): они грабили и буржуев, и крестьян, и об этом все на рынке знали. Мне рассказывал человек, который девятилетним мальчишкой подрабатывал на Сухаревке, торгуя водой – 5 копеек стакан. Он никогда не клал деньги в карман, зная, что карманник залезет в него, а бросал пятаки в чайник, из которого наливал воду.
Сухаревские трактиры, как во времена Гиляровского, остались местами сходок и советов воровской братии, но появились и новые направления «промысла», и на сходках обсуждали новые проблемы. Об одной из них рассказали в романе «Золотой теленок» И. Ильф и Е. Петров.
«Все регулируется, течет по расчищенным руслам, совершает свой кругооборот в полном соответствии с законом и под его защитой.
И один лишь рынок особой категории жуликов, именующих себя детьми лейтенанта Шмидта, находился в хаотическом состоянии. Анархия раздирала корпорацию детей лейтенанта. Они не могли извлечь из своей профессии тех выгод, которые, несомненно, могло им принести минутное знакомство с администраторами, хозяйственниками и общественниками, людьми по большей части удивительно доверчивыми…