борьбе за Испанское наследство. Но это участие Австрия приняла очень медленно. Такое поведение ее зависело, во-первых, от всегдашней медленности в политике, отвращения к решительным мерам, от привычки выжидать, чтобы благоприятные обстоятельства сделали для нее все без сильного напряжения с ее стороны.
Австрийские министры, скорые в составлении планов и медленные, когда надобно было приводить их в исполнение, боялись приступиться к испанскому вопросу, заключавшему в себе действительно большие трудности. Им казалось гораздо выгоднее присоединить часть испанских владений непосредственно к Австрии, чем воевать для исключения Бурбонов из Испанского наследства и для доставления ее всецело второму сыну императора Леопольда, Карлу; зг все испанские владения в Италии они соглашались уступить остальное внуку Людовика XIV, даже и католические Нидерланды, что так противоречило выгодам морских держав, а Людовик XIV также не считал для себя выгодным уступить Австрии все испанские владения в Италии.
В Вене очень хотелось приобрести что-нибудь, не дать всей испанской монархии Бурбонам, и в то же время не могли прийти ни к какому решению, выжидая, по привычке, благоприятных обстоятельств. Во-вторых, поведение Австрии зависело от характера императора Леопольда, человека недаровитого, медленного по природе, подозрительного и находившегося в сильной зависимости от духовника; медленность всего лучше выражалась в его речи, отрывочной, бессвязной; самые важные дела по неделям и месяцам лежали на столе императора без решения, а в настоящем случае на решительность императора имели еще влияние иезуиты, которым очень не нравился союз Австрии с еретиками — англичанами и голландцами; иезуиты, наоборот, хлопотали о сближении католических держав Австрии, Франции и Испании, чтоб их соединенными силами восстановить Стюартов в Англии.
При венском дворе была, впрочем, партия, требовавшая решительного действия, требовавшая войны: то была партия наследника престола, эрцгерцога Иосифа, и принца Евгения Савойского; но против нее действовали старые советники императора, боявшиеся, что с началом войны все значение перейдет от них к воинственной партии Иосифа. В таких колебаниях и выжиданиях венский двор был потревожен известиями, что Карл II умер, что новый король, Филипп V, с торжеством принят в Мадриде, что с такою же радостию признали его и в Италии, что французские войска уже вступили в эту страну и заняли Ломбардию, что конференции в Гааге могут кончиться сделкою между Франциею и морскими державами, причем Австрии не достанется ничего. В Вене задвигались. В мае 1701 года австрийский посланник в Лондоне предложил королю Вильгельму, что император будет доволен, если ему уступлены будут Неаполь, Сицилия, Милан и Южные Нидерланды. Последнее требование вполне совпадало с интересами морских держав, которым нужно было, чтоб между Франциею и Голландией) было владение сильной державы. В августе морские державы сделали венскому двору последнее предложение, которое состояло в следующем: оборонительный и наступательный союз против Франции; если Людовик XIV откажет Австрии в земельном вознаграждении и морским державам — в известных ручательствах их безопасности и выгод, то союзники употребят все усилия, чтоб овладеть для императора Миланом, Неаполем, Сицилиею, тосканскими приморскими местами и католическими Нидерландами; для себя Англия и Голландия предоставляют завоевание заатлантических испанских колоний. На этом основании в следующем месяце заключен был Европейский союз между императором, Англиею и Голландией): Австрия выставляла 90 000 войска, Голландия — 102 000, Англия — 40 000; Голландия — 60 кораблей, Англия — 100.
В то самое время, когда в Гааге скреплялся великий союз, Людовик XIV своими распоряжениями как будто хотел ускорить войну; он нанес англичанам два чувствительных удара: первый был нанесен их материальным интересам запрещением ввоза английских товаров во Францию; другой удар был нанесен их национальному чувству провозглашением по смерти Иакова II сына его королем английским под именем Иакова III, тогда как незадолго перед тем парламентским актом было утверждено протестантское наследство: по смерти вдового и бездетного короля Вильгельма III на престол входила его свояченица, младшая дочь Иакова II Анна, жена принца Георга Датского, после же нее престол переходил к курфюрсте Ганноверской, внучке Иакова I Стюарта от его дочери Елизаветы, жены курфюрста Фридриха Пфальцского (эфемерного короля богемского).
Вследствие этих оскорблений со стороны Франции Вильгельм III получил от своих подданных множество адресов с выражением преданности; страна громко требовала немедленного объявления войны Франции и распущения невоинственного парламента. При новых выборах торийские кандидаты успели удержаться только тем, что громче своих соперников, вигов, кричали против Людовика XIV, громче требовали войны. В январе 1702 года король открыл новый парламент речью, в которой напоминал лордам р общинам, что в настоящую минуту взоры всей Европы обращены на них; мир ждет их решения; дело идет о величайших благах народных — свободе и религии; наступила драгоценная минута для поддержания английской чести и английского влияния на дела Европы.
Это была последняя речь Вильгельма Оранского. Он давно уже не пользовался хорошим здоровьем; в Англии привыкли видеть его страдающим, окруженным врачами; но привыкли видеть также, что по требованию обстоятельств он премогался и быстро приступал к делам. В описываемое время он ушибся, упав с лошади, и этот, по-видимому, легкий ушиб приблизил Вильгельма к могиле. Король говорил близким людям, что чувствует, как силы его ежедневно уменьшаются, что нельзя более на него рассчитывать, что он покидает жизнь без сожаления, хотя в настоящее время она представляет ему более утешения, чем когда-либо прежде. 19 марта Вильгельм умер. Свояченица его Анна была провозглашена королевою.
Новейшие историки прославляют Вильгельма III как человека, окончательно утвердившего свободу Англии в политическом и религиозном отношении и в то же время много потрудившегося для освобождения Европы от французской игемонии, связавшего интересы Англии с интересами континента. Но современники в Англии вовсе не так смотрели на дело. Против воли, вынуждаемые необходимостию, они решились на революционное движение 1688 года и недовольными глазами смотрели на его следствие, когда должны были посадить на свой престол иностранца и не принадлежавшего к господствовавшей епископальной Церкви. На голландского штатгалтера смотрели подозрительно, боялись его властолюбия, боялись и того, что он вовлечет страну в континентальные войны, будет тратить английские деньги для выгод своей Голландии; отсюда — недоверие парламента к королю, противоборство его намерениям со стороны обеих партий — и тори, и вигов, скупость в даче субсидий на войну. Вильгельм, постоянно раздражаемый этим недоверием и препятствиями своим планам, не мог любезно относиться к своим подданным, да и от природы не отличался любезностию: скрытый, молчаливый, необходительный, окруженный постоянно только своими голландскими любимцами, с ними думавший и о важнейших английских делах, Вильгельм никак не мог быть популярен в Англии. Тем охотнее народное большинство увидало на престоле королеву Анну.
Новая королева не отличалась видными достоинствами: воспитание ее было пренебрежно в молодости, а в