Читать интересную книгу Пелопоннесская война - Дональд Каган

предлагалось ввести прямо сейчас, официально легализовывал действия радикалов, придавая законный статус Совету четырехсот и наделяя его членов полномочиями действовать «так, как находят полезным» (Аристотель, Афинская полития 31.1)[47]. Афинян обязали заранее согласиться с любыми конституционными нормами, принятыми таким образом, и отказаться от попыток изменить их или прибавить к ним новые. В сущности, эти условия позволяли Четыремстам делать все, что они посчитают нужным, и оставаться у власти столько, сколько они сами пожелают.

Чтобы не лишиться поддержки со стороны умеренных, Cовет четырехсот также выдвинул проект государственного устройства на будущее. Этот проект не был доработан до конца в своей основе, так как в нем отсутствовали какие-либо упоминания о судебной власти, и все же он предусматривал формирование Совета из представителей Пяти тысяч, достигших тридцати лет, с полным отказом от выплаты жалованья. Они должны были разделиться на четыре части, которые, сменяя друг друга, исполняли бы обязанности целого Совета в течение года. Стратеги и другие высокопоставленные должностные лица должны были избираться из членов действующего в данный период времени состава Совета, поэтому срок их службы ограничивался одним годом из четырех. Предполагалось, что эта норма предотвратит появление народных лидеров. Ее непрактичность, как и все прочие детали проекта, не имела значения, ведь олигархи не рассчитывали, что эта система когда-нибудь вступит в силу, чего, конечно, и не произошло. В настоящий момент умеренные удовольствовались общей перспективой будущего государственного устройства, отвечавшей их пожеланиям, а конкретику можно было продумать позднее.

Через восемь дней после захвата власти Четыреста официально ввели новую форму правления. Комиссия по определению государственного строя обнародовала два своих проекта, заявив, что они одобрены Советом Пяти тысяч. Это утверждение было откровенной ложью, ведь списка Пяти тысяч еще даже не существовало. Но афиняне по большей части были слишком запуганы, запутаны и плохо осведомлены, чтобы начать задавать вопросы. Как до этого публичного мероприятия, так и после него большинство из них были уверены в том, что Совет Пяти тысяч уже мог быть избран. Умеренные из числа Четырехсот были информированы лучше, но предпочитали сохранять спокойствие, воспринимая все эти маневры как необходимый пролог к желаемой ими передаче власти. Им требовалось расположить к себе афинское войско на Самосе, и формально узаконенная база нового режима вместе с обещанием представительного и умеренного правительства в будущем были шагами к достижению этой цели.

Олигархия сумела утвердиться за счет военного кризиса, но ее бурное водворение спровоцировало еще один кризис – на этот раз внутри государства, так что новый режим с самого начала столкнулся с множеством проблем. Самой насущной из них было обеспечение безопасности Афин. Затем Четыремстам предстояло привлечь на свою сторону афинское войско на Самосе и тем самым объединить всех афинян под своей властью. Кроме того, необходимо было определиться с тем, что делать с заморскими владениями и как дальше вести войну. Нужно ли продолжать сражаться? Если да, то какой должна быть стратегия? Если же нет, то каких условий мира следует добиваться? И в любом случае какое устройство должно принять афинское государство в долгосрочной перспективе? При всех своих внутренних разногласиях Совет четырехсот намеревался ответить на эти вопросы.

Чтобы произвести впечатление умеренности, законности и преемственности, они избрали председателей Совета по жребию, как при демократии. Желая как можно скорее получить контроль над вооруженными силами в Афинах, они, в нарушение ими же установленной процедуры, поспешили назначить новую коллегию из стратегов, гиппарха и десяти филархов[48]. Из числа стратегов, имена которых дошли до нас, четверо были радикальными олигархами, а Ферамен и еще один стратег принадлежали к умеренным – соотношение, которое, вероятно, было пропорционально составу самого Совета четырехсот. Сторонники крайних взглядов в Совете хотели вернуть на родину тех, кто был изгнан при прежнем режиме, ведь большинство из этих людей являли собой заклятых врагов демократии. Однако всеобщая амнистия изгнанников распространилась бы и на Алкивиада, по отношению к которому олигархи испытывали недоверие и страх. При этом исключение Алкивиада из числа амнистированных оттолкнуло бы умеренных, по-прежнему тесно связанных с ним, а потому было решено не поднимать этот вопрос вовсе.

Поначалу заговорщики делали вид, что переворот совершается ради достижения победы в войне. Но как только Четыреста взяли власть, они стали искать мира со Спартой. Несмотря на неоднократные заявления вождей олигархии о желании сражаться дальше, нельзя было не видеть, что уничтожение демократии несовместимо с продолжением войны. Флот был единственной надеждой афинян на победу, а его сила напрямую зависела от взаимодействия между простыми людьми и демократическими лидерами государства. Пока безопасность города оставалась в их руках, любое покушение на народовластие могло рассчитывать лишь на краткосрочный успех. Однако даже непродолжительное перемирие со Спартой означало, что бóльшая часть кораблей останется у пристаней, а их команды будут распущены. В таких условиях олигархи получали возможность навязать свой режим, прибегнув к террору и склонив на свою сторону гоплитов. После этого они могли начать переговоры о полноценном мире, при котором в Афинах сохранялся бы олигархический строй.

Но даже этот ход событий был маловероятен, ведь умеренные стали бы настаивать на продолжении борьбы или по крайней мере потребовали бы таких условий мира, которые спартанцы вряд ли могли принять. Представители радикального крыла заговорщиков, без сомнения, были бы не против выгодного мира, но в целом соглашались заключить его «на каких бы то ни было условиях» (VIII.90.2), вплоть до отказа от афинских стен, флота и автономии. Именно для того, чтобы помешать такому исходу, Ферамен вскоре возглавит движение, которое свергнет власть Четырехсот. Как и все умеренные, он был готов обсуждать мирный договор, по которому Афины сохранят свою независимость, заморские владения и военную мощь, даже если для этого придется вернуться к довоенному статус-кво и смириться с потерей некоторых подвластных городов, в которых произошли восстания. Меньшее его категорически не устраивало. Радикалы же, несмотря на свою готовность к гораздо большим уступкам, были согласны с умеренными как минимум в том, что касалось первой стадии переговоров.

Поэтому Четыреста отправили посольство к царю Агису в Декелею, предлагая ему мир, при котором каждая из сторон сохранит те территории, которыми владеет на текущий момент. Агис сразу же отверг это предложение: мира не будет «иначе как при условии, чтобы афиняне отказались от владычества на море» (Аристотель, Афинская полития 32.3). Спартанский царь счел предложение афинян признаком их слабости, а потому распорядился, чтобы из Пелопоннеса к афинским стенам двинулось многочисленное войско, которое затем соединилось бы с ним и его воинами, наступавшими из Декелеи. Но афиняне не собирались сдаваться. Воины, набранные из всех слоев общества, – всадники, гоплиты, пельтасты и лучники – атаковали подошедшего к стенам противника и смогли отразить натиск спартанцев.

Решительность афинян показывала, что одолеть их будет нелегко. После битвы Четыреста продолжили искать мира, а отрезвленный поражением Агис призвал афинян направить послов прямо в Спарту. Он не желал выглядеть препятствием на пути к миру, но при этом был не готов лично обсуждать его условия, которые могли бы показаться неприемлемыми правительству Спарты.

ДЕМОКРАТИЯ НА САМОСЕ

Теперь Четыреста обратились к проблемам, назревшим на Самосе. Изначально они планировали учредить на острове олигархию, но вскоре столкнулись с трудностями: Писандр убедил некоторых самосских политиков-приспособленцев организовать заговор Трехсот, и те прибегли к тактике террора, очень похожей на ту, которая применялась Советом четырехсот в Афинах. Заговорщики убили Гипербола, жившего на острове после своего остракизма в 416 г. до н. э. Убийцы желали убедить афинских олигархов в своей преданности, но на Самосе подобное насилие оказалось не столь эффективным, как в Афинах. В ответ самосские демократы нашли себе вождей в лице самых верных друзей демократии среди всех афинян – стратегов Леонта и Диомедонта, триерарха Фрасибула и Фрасилла, который по рангу был простым гоплитом. Эти люди «всегда с величайшею враждою относились к заговорщикам» (VIII.73.4).

События на Самосе лишний раз подтверждают, что с самого начала заговор по изменению формы правления в Афинах был сложным и запутанным явлением, включавшим в себя несколько разнородных элементов. Столкнувшись с катастрофой общенационального масштаба, Леонт и Диомедонт, не будучи ни олигархами, ни радикальными демократами, должны были принять возвращение Алкивиада и изменение демократического устройства Афин, каким бы непривлекательным ни казался им этот план. Однако их как стратегов нельзя было исключить из внутреннего круга Четырехсот, в который