— Да, — соглашаюсь. — Мне тоже рассказывали.
А он смотрит на меня совершенно безумными глазами и, по-моему, не слышит ни слова.
— У вас там, — произносит, наконец, осторожно после длительной паузы, — хоть деревья-то есть?
Я открываю рот, собираясь что-то ответить, а слова не идут, просто шлепаю в растерянности губами, как рыба. Он понял… Он понял, но все, что его волнует, это видела ли я в детстве деревья?! Я, кажется, смеялась. Очень долго и почему-то до слез, а он обнимал меня, целовал, успокаивал. И все повторял, что никогда и никому не отдаст, никому не позволит меня потревожить, что я его самое большое сокровище, его самая сокровенная тайна, которой он не намерен делиться никогда и ни с кем. И мне не надо его бояться. Кого угодно, только не его.
— Есть там деревья, — отзываюсь, наконец, скользя рукой по его волосам. — И бескрайние леса, и голубые озера, и чистые реки. А смертельные дозы излучения — это в Бездне, если только. Да и то, ее сейчас саркофагом закрыли, она уже не опасна.
— А Бездна — это у вас что?
— Гигантский разлом в земле. Результат того самого космического катаклизма, к которому, для большей путаницы, приплели метеорит. У нас она служит естественной границей: по одну сторону мой народ живет, по другую Яськин.
— И как же вы встретились?
— Жизнь — странная штука, — не слишком-то хочется мне вдаваться в подробности. — Я даже с тобой умудрилась встретиться. А Западные горы считаются у нас куда непреодолимей Бездны.
— И что же заставило их преодолеть? Жажда приключений?
— Да приключений как раз хватало. Жить ужасно хотелось. А мне уже дату смерти назначили.
— О, господи, — нервно сглатывает он. — За что?
— За то, что сломалась, — настроение стремительно портится. Отворачиваюсь, отстраняясь от его рук. — А сломанные куклы выбрасывают. Пойдем, что здесь стоять, в самом деле? — я решительно направляюсь дальше по тропе. Андрей идет следом, не торопясь продолжать разговор.
— Ты мне позволишь еще спросить? — через какое-то время он все-таки не выдерживает.
— Только не о личном. О стране — если хочешь, — соглашаюсь, прекрасно понимая, что его теперь неделями с этой темы не свернешь. С его-то жаждой познания.
— Скорее, о медицине. То, что вы живете вокруг этой радиоактивной Бездны, видимо и привело к определенным мутациям… физиологическим изменениям…
— Ты это обо мне? — решаю уточнить. — Нет, не думаю. Никогда не слышала такой версии. Мне всегда объясняли мои особенности результатом смешения крови… двух очень разных народов. Результат потом усовершенствовали, я ж рассказывала.
— Да я сейчас о сестре твоей больше, — качает головой Андрей. — Это ведь она лежала в закрытой больнице, верно? А ты там работала медсестрой, оставив по каким-то причинам институт. Ты ведь из-за нее согласилась на этот эксперимент с регенерацией крови?
— Нет, — оборачиваюсь и смотрю на него несколько удивленно. — Как-то у тебя все смешалось причудливо. Я понимаю, я не слишком внятно рассказываю. Но спецбольница — это ей здесь уже грозила. Нас ведь с ней на границе поймали, и ста метров не отошли. Это только в книжках у вас про выжженную пустыню, а спецслужбы все знают. Чудом спастись удалось, — невольно вздрагиваю, вновь вспоминая события тех дней. — И Ясмину это они покалечили, из-за них она умирает. А дома она здоровая была, красивая, полная сил… Да ей забеременеть удалось с первой попытки, для их народа это такой показатель абсолютного здоровья, что не в сказке сказать!
— А кровь? — уточняет Андрей.
— Что кровь? — все еще не понимаю, к чему он клонит. Или очень не хочу понимать. — Регенерацию? Это мне еще на втором курсе сделали, по просьбе нашего куратора. Я у него тогда секретаршей работала, решил проявить заботу.
— Заботу? О ком, о тебе или о Ясе? Ты уже жила к тому моменту с «сестрой» и он видел, что ты не справляешься, или это как раз он вас в пару и поставил?
— Так, погоди, ты о чем вообще? Я с мамой и папой жила, а с Яськой мы только через несколько лет познакомились…
— Тогда для кого он сделал тебя идеальным донором?
— Для себя, — пожимаю плечами, уйдя в воспоминания. И только тут до меня доходит, о чем он спросил. — Что?! — смотрю на него в ужасе. Вот и допрыгалась с откровениями. Донастальгировалась.
— Кровопотеря обычная, банальная. Ты правда думала, что я не понял?
Молчу, чувствуя, как леденеют руки. Слушая шум в ушах. И беспомощно глядя, как он подходит. Сокращает расстояние между нами до минимума. Чувствуя, как обнимает. Сейчас скажет, что спасет меня от этого зла, а я… А что смогу я?
— Ты кормишь ее своей кровью. Каждый вечер, придя с работы. Ей этого явно мало, видимо, дома в ее рацион входило что-то еще. А здесь этого нет, и чем заменить, ты не знаешь. Приходится исключительно собой. Тем вечером, после ресторана, ты потому и выгнала меня, что она была голодна, ведь ты задержалась. Ей стало совсем плохо без крови, надо было срочно кормить. Как и вчера. Вы ведь надеялись, она до дома дотерпит, а не вышло, потеряла сознание. И ты была вынуждена кормить ее прямо в гостях. Я ведь прав?
Судорожно вздыхаю, не в силах поднять на него глаза.
— Ну и почему это было надо скрывать до последнего? — он тоже вздыхает. Но если я — нервно, то он — скорее неодобрительно. — У девочки тяжелейшее генетическое заболевание, требующее особого лечения, особого ухода, а ты, вместо того, чтобы хотя бы посоветоваться, я уж не заикаюсь про то, чтоб помощи попросить, пытаешься справляться сама, да еще кустарными какими-то методами.
— Заболевание? — мне кажется, я ослышалась. — То, что она… пьет кровь, ты считаешь заболеванием? Так ты поэтому предположил, что она у нас в больнице?..
— Ну разумеется, а чем еще я должен это считать? Я ж тебя потому и спросил сразу про мутации, вызванные повышенным радиационным фоном, этой Бездной вашей, насколько широко они распространены. Это ж явно оттуда все идет. Или таких простых выводов у вас тоже никто не делает?
— Ну почему? — осторожно выдыхаю я. — Это действительно результат мутаций. И они действительно прошли через Бездну. Не лично Яся, конечно, ее… предки. Которые до этого перехода ели твердую пищу. А Ясмина уже родилась такой. Как и, собственно, все дети их народа. Поэтому у нас это болезнью не считается. Просто видовая особенность. И, собственно, про мутацию — это закрытая информация. В учебниках пишут, что они были такими от начала времен.
— То есть настолько все запущено? — он неодобрительно качает головой. — Вместо того, чтоб лечить болезнь, решили объявить ее особым видом здоровья? Тогда неудивительно, наверное, что тебе даже в голову не пришло к врачу обратиться. У вас хоть понятие-то есть «донорская кровь»? Лекарства какие-то для них, кровезаменители? Или они исключительно на живых людях паразитируют, записывая их себе в «братья и сестры»?