Пронин обещал позвонить…
– Дня через три, – сказал он.
И с обычной точностью позвонил через три дня.
– Вы располагаете сегодняшним вечером? – спросил меня Пронин. – Мария Сергеевна Ковригина приглашает к себе…
Дверь открыла нам Леночка, узнать ее было нетрудно. Светлые русые волосы слегка пушились над открытым лбом, из-под темных, резко очерченных бровей смотрели вдумчивые карие глаза.
– Знакомьтесь, – сказал Пронин.
Мы вошли в хорошо обставленный кабинет. Удобный письменный стол, полированные шкафы с книгами, тахта…
Навстречу нам встала… Ну, конечно, Мария Сергеевна! Я представлял ее именно такой.
– Ковригина, – представилась она, подавая мне руку.
Вслед за ней поднялись двое мужчин, один – голубоглазый, с детскими губами, с закинутыми назад русыми волосами, другой – с умным и волевым лицом, на котором бросались в глаза громадный лоб и курносый мальчишечий нос. Они были почти в одинаковых серых костюмах, но на одном костюм висел мешком, а на другом сидел как мундир.
Заочно они мне тоже были знакомы.
– Успенский.
– Ткачев.
Присутствующие знали, что Пронин приедет не один; все здесь были знакомы между собой, лишь мне одному предстояло войти в круг этих людей.
– Я звонил Глазунову, – сказал Пронин Марии Сергеевне. – Он тоже хотел…
– Не приедет, – уверенно сказала Мария Сергеевна. – Вот увидите! Он сейчас так увлечен одной идеей…
– Ну что ж, ничего не поделаешь, – заметил Пронин. – Основные герои в сборе. – И, обращаясь уже ко мне, добавил: – Вот они, ваши действующие лица. Они свое сделали, теперь дело за вами.
Я не умею сразу сходиться с людьми, но в тот вечер мое знакомство с героями этого романа произошло как-то легко и просто.
– Леночка после своего путешествия в чемодане болела неврастенией ровно три дня, – с улыбкой рассказывал Пронин. – А Марию Сергеевну из одного санатория пришлось отправлять в другой, представители «свободного мира» не пожалели на нее наркотиков.
– Ну, это уже в прошлом, – заметила Мария Сергеевна. – Сейчас началась рабочая осень и у Леночки, и у меня…
– А что вы скажете писателю, Григорий Кузьмич?
– В такой обстановке не хочется ворошить опавшие листья, – отозвался Ткачев. – По-моему, все очень ясно. Похищение организовали они неплохо, скажу как специалист. Расчет на психологию. Подмена трупа, конечно, наглость, но и математика. Вели обстрел по квадратам. А на допросах, которые они учинили Марии Сергеевне, обнаружился их просчет. Тут у них сорвалось.
– Да, тут у них сорвалось, – повторил Пронин и повернулся ко мне: – Сорвалось не потому, что мы с Григорием Кузьмичом уж такие большие умники. Может быть, мы и не все предусмотрели. Но за нами – люди. Народ. Я допускаю, может случиться, и у нас выкрадут какой-нибудь технический секрет. Но разве это что-нибудь изменит? Главное наше оружие – человек, советский человек, его нельзя ни купить, ни сломить, ни победить. Во всем мире это начинают понимать. А враги… Этим «секретным оружием» им владеть не дано. Ведь они и в свой народ не верят и не знают его. А честные люди встречаются даже в самых ответственных звеньях капиталистических государств. Вот Вайолет Чалмерс. Она далеко не советский человек, многого еще не понимает, а сердцем почувствовала, где правда. Не хочу предвосхищать события, но она обратилась с просьбой остаться в нашей стране… В чем их просчет? Воображают, что идет борьба отмычек, а на самом деле происходит борьба идеологий. В капиталистическом обществе человек живет ради денег, так они и воспитывают свою молодежь. Так они судят и о нас. В этом их просчет и неминуемая гибель…
Пронин вдруг замолчал, смущенно глядя на нас.
– Кажется, я увлекся, – сказал он. – А ведь все это и без меня вам известно…
– Все известно, – согласилась Мария Сергеевна. – Но иногда мы об этом просто забываем…
В это время Леночка что-то тихо сказала матери.
– Зови к столу, – отозвалась та.
Мы перешли в кухню, в ту самую кухню, с которой и начался наш рассказ.
На столе стояли и пирог, и маринованные грибы из подмосковных лесов, и бутылка шампанского, и запотевший графинчик с водкой.
– Чем богаты, тем и рады, – сказала Мария Сергеевна. – Леночкино искусство, я хозяйства почти не касаюсь.
Мы уселись за стол, и в это время раздался… телефонный звонок!
– Я сейчас, мамочка! – воскликнула Леночка. – Это, вероятно, ко мне.
Она побежала к телефону.
– Звонил Георгий Константинович, – разочарованно сообщила она.
– Извиняется, конечно, – подхватила, смеясь, Мария Сергеевна. – Никак не может и так далее.
– Точно, – подтвердила Леночка. – Извиняется. Не может.
– Как всегда, – сказала Мария Сергеевна. – Ему же хуже!
Я впервые был здесь в гостях, а чувствовал себя как дома, я находился среди очень хороших людей.
Но все-таки самым главным здесь был для меня Пронин. В который раз видел я это умное простое лицо, эти ясные серые глаза, эти суховатые бледные губы, и все-таки никогда не мог наскучить мне этот человек!
– Знаете, Павел Павлович, у меня к вам предложение, – обратился он вдруг к Павлику. – Пока мы еще не выпили, прошу обсудить. В самых трудных и сложных обстоятельствах Елена Викторовна не теряла головы. Помните, я говорил, что каждый из нас может быть чекистом. Елену Викторовну я с удовольствием взял бы на постоянную работу… Как вы думаете?
– Нет-нет! – воскликнул Павлик. – Обойдитесь как-нибудь без нее, она будет врачом!
– Слышите? – Леночка засмеялась. – Он уже решает за меня!
Пронин говорил серьезно, а в глазах светились веселые искорки…
И вот именно в этот момент опять раздался телефонный звонок.
Леночка вскочила со стула.
– Я сейчас…
И убежала из кухни.
– Иван Николаевич, – позвала она, – вас!
– Извините…
Пронин вышел из-за стола. Вернулся он через две минуты и торопливо стал прощаться.
– Вы уж на нас с Григорием Кузьмичом не сердитесь, нужно срочно ехать. Дела…
По-видимому, кто-то еще нуждался в их помощи.
1962 г.