концов они изменят свое мнение. Поначалу они «решили, что это дурачество и пустая трата времени», но потом все-таки «прониклись духом вечеринки именно потому, что все это было ужасно смешно». Сессия завершилась неожиданной спонтанной овацией: аплодировали все, даже оркестранты. Может, они поняли, что участвовали в создании чего-то невероятного? А может, просто расслабились.
Спустя двенадцать дней «Битлз» записали долгий раскатистый фортепьянный аккорд, завершающий «A Day in the Life». Подсобные рабочие EMI притащили в студию номер два пять разных инструментов: два концертных рояля «Стейнвей», пианино «Стейнвей», электропианино «Вурлитцер» и спинет. Джон, Пол, Ринго, Мэл Эванс и Джордж Мартин встали к инструментам. Мартин скомандовал: «И раз, два, три — поехали!» — и каждый изо всех сил ударил по клавишам. Как только они закончили, приехали Джордж Харрисон и Дейв Кросби[616] из The Byrds. «А, ты все-таки соизволил явиться, — язвительно сказал Джон. — Вот молодец. Пропустил самую важную для нас запись».
«A Day in the Life» длится 5 минут и 34 секунды. Ее запись заняла 34 часа. А за четыре года до того «Битлз» записали свой первый альбом «Please Please Me», целиком — всего за один день.
95
На той же неделе в январе, когда «Битлз» приступили к записи «A Day in the Life», с Джо Ортоном связался Уолтер Шенсон, продюсер фильмов «A Hard Day’s Night» и «Help!», и спросил: не интересно ли тому поработать над сценарием для «Битлз»?
Ортон — самый популярный, остроумный и циничный молодой драматург того времени — стал набивать себе цену:
— Знаете, я очень и очень занят. Пишу третью пьесу.
© Mirrorpix/Getty Images
— И все же мне хотелось бы, чтобы вы взглянули на черновик, — сказал Шенсон. — Я уже обсудил все с парнями, то есть упомянул ваше имя. Если честно, особой реакции не последовало. Но по-моему, мне удастся их уговорить.
После такого ненавязчивого напоминания о том, с кем он имеет дело, Ортон ответил:
— Хорошо. Присылайте текст, я почитаю.
Материал показался ему скучным, но не безнадежным: работать было с чем, а вдобавок Шенсон сказал, что битлы хотят фильм посмелее. Ортон писал в дневнике: «Уже есть идея для концовки: церковь, четыре жениха и одна невеста… но так, чтобы не вызвать возмущений. Уйма возможностей для двусмысленностей сексуального толка…» А еще можно было использовать материал из отвергнутого издателями романа, написанного в паре с любовником, Кеннетом Халливеллом[617].
За обедом Уолтер Шенсон объяснил, что битлы хотят сделать ремейк «Трех мушкетеров».
«— Ох, нет, — сказал я. — Они всех до смерти достали.
— Роль леди де Винтер попросила Брижит Бардо, — сказал Шенсон.
— И она тоже всех до смерти достала.
— Хе-хе-хе! Отлично сказано!»
Ортон приступил к сценарию под рабочим названием «На пределе»[618]. К концу дня были готовы первые две страницы: он нагло вставлял в текст свои старые наработки. «Не буду придумывать персонажей, — признавался он дневнику. — Ограничусь теми, что у меня уже есть, — Слоуном и Хэлом[619]. В конце концов, не важно, если в фильме я займусь самоповтором. Никто из тех, кто пойдет смотреть фильм, ни о Слоуне, ни о «Добыче» не вспомнит».
На следующий день позвонил Уолтер Шенсон. По его словам, Брайан Эпстайн «пришел в восторг», узнав, что Ортон согласен.
— Брайан с вами свяжется. Или Пол Маккартни. В общем, не удивляйтесь, если вам позвонит битл.
— Какая честь! Буду с волнением ждать звонка, будто от самого Господа Бога или от святого Михаила.
— Нет-нет, не волнуйтесь, Джо. От чистого сердца могу сказать, что парни очень уважают талант. Точнее, уважают тех, в ком его видят. Это я точно знаю, Джо.
Через неделю позвонили из офиса Эпстайна и пригласили «на встречу с ребятами» в следующую среду. Встречу Ортон описывает в свойственной ему комической манере: «Подошел моложавый тип с прической по моде года этак 1958-го, невысокий, видно, что образованный, и представился: «Я личный помощник Брайана Эпстайна», что сразу же заставило меня задуматься, почему англичане до сих пор не подыскали респектабельного словечка для обозначения «бойфренда».
— Боюсь, произошла ужаснейшая путаница. Все встречи у парней сдвинулись на полтора часа, — объявил он.
Я довольно холодно поинтересовался:
— Мне прийти в шесть?
— Нет-нет. Давайте перенесем встречу.
— Где гарантия, что вы ее потом не отмените? — спросил я. — Лучше подыщите другого сценариста.
Я и не ожидал, что мое предложение произведет такой поразительный эффект. Он попросил меня минутку подождать, удалился и привел Брайана Эпстайна. Непонятно почему, я готов был встретить кого-то вроде Майкла Кодрона[620].
Думал, увижу сейчас типичного еврея, напористого багроволицего брюнета, а вместо этого ко мне вышел худощавый русоволосый молодой человек. Весь какой-то бесцветный, линялый. С провинциальным акцентом. Мы прошли к нему в кабинет.
— Вы не могли бы встретиться со мной и Полом сегодня за ужином? — предложил Эпстайн. — Мы правда были бы очень рады пообщаться с вами.
— Я сегодня иду в театр, — угрюмо ответил я, не настроенный на сотрудничество.
— Прислать за вами машину после спектакля?»
Ортон приехал к дому Эпстайна в Белгравии[621] на десять минут раньше назначенного времени и решил прогуляться по району. Потом позвонил в дверь. На пороге возник старик. «Он как будто удивился моему приходу.
— Здесь живет Брайан Эпстайн? — спросил я.
— Да, сэр, — ответил старик и впустил меня в прихожую.
До меня вдруг дошло, что это дворецкий. Прежде я с ними не сталкивался… Он провел меня в комнату и громогласно объявил:
— Мистер Ортон.
Присутствующие посмотрели на меня и встали. Меня представили кому-то из гостей. И Полу Маккартни. Он был точно как на фотографиях. Разве что усы отрастил. И подстригся. Он поставил на проигрыватель новую песню «Битлз» — «Penny Lane». Мне она очень понравилась. Затем он перевернул пластинку, там было что-то про землянику[622]. Эта песня понравилась мне меньше».
В ходе беседы они согласились, что действие фильма не стоит помещать в 1930-е годы. Потом приступили к ужину. «Старый преданный слуга — такой заезженный типаж, что в пьесе его не используешь, — нашел себе занятие поодаль.
— Все, что я получаю от театра, — это мозоли на заду, — сказал Пол М. и добавил, что «Добыча» — единственный спектакль, с которого ему не захотелось уйти. — Хорошо, но мало, надо бы еще, — заявил он.
Мы поговорили о театре. Я сказал, что по сравнению с популярной эстрадой театр скучен. «Он сдулся после того, как