Ну вот, кажется, пронесло и на этот раз. Эрих отстегнул лямки парашюта и склонился над приборной панелью – строгий приказ требовал, чтобы пилот, покидая самолет при аварийной посадке, забирал с собой бортовые часы. Их не хватало в частях.
Эрих продолжал возиться с винтами, на которых держались часы, когда боковым зрением, через запыленное стекло фонаря, заметил какое-то движение рядом. Подняв голову, он обнаружил, что возле самолета стоит «бюсинг», а из его кабины выбираются два солдата в желтосером обмундировании. У немецких пехотинцев мундиры были серо-зеленого цвета, непроизвольно отметил он.
Когда солдаты приблизились к самолету, у Эриха зашевелились на голове волосы. Это были не немцы, а какие-то азиаты. До этого момента он был твердо уверен, что приземлился на территории, занятой немецкими войсками.
Солдаты поднялись на крыло и заглянули в кабину. Хартманн сидел свесив голову, и казалось, что он был без сознания. Недолго думая, они принялись вытаскивать его из самолета. Тут Эрих не выдержал и застонал. Солдаты его отпустили, о чем-то посовещались между собой, а потом, путая немецкие и русские слова, стали ему объяснять, что все, мол, «капут», война для него кончилась, он может не волноваться.
Эрих показал рукой на живот, давая понять, что он контужен и не может двигаться. Солдат сбегал к грузовику, принес брезент, и они с его помощью аккуратно затащили летчика в кузов.
Потом его повезли в деревню, там показали доктору. Поскольку Эрих продолжал изображать из себя контуженного, доктор ему поверил и приказал солдатам отвезти его куда-то в тыл.
И они поехали на восток. Один солдат сидел за рулем, а другой находился в кузове, охраняя Хартманна. Неожиданно с запада появился «Ю-87» и стал их быстро догонять. В тот момент, когда самолет уже был над ними, шофер резко затормозил. Сидевших в кузове бросило на кабину. Хартманн, сумевший оправиться первым, вскочил на ноги и со всей силы ударил солдата кулаком по голове. Тот безмолвно сполз на дно кузова.
Хартманн метнулся к заднему борту, спрыгнул на землю и кинулся в высокие подсолнухи, которыми было засажено большое поле неподалеку. Он бежал изо всех сил, ничего не разбирая перед собой и думая только об одном: не выдохнуться, не упасть. Через некоторое время он услышал треск винтовочных выстрелов и свист пуль над головой, но продолжал бежать, не останавливаясь. Вскоре все затихло.
Опомнился Хартманн в каком-то лесочке. Там он пролежал до ночи, а потом осторожно двинулся на запад. Следующий день он вновь пролежал в укрытии, а еще через день благополучно добрался до передовых окопов немецких войск. Его с перепугу обстрелял часовой, но, к счастью, он промазал.
Во время этого вынужденного скитания Хартманн увидел и осознал всю жестокость и тяжесть войны. Оказалось, что война совершенно по-разному воспринимается теми, кто воюет в воздухе, и теми, кто переживает ее ежедневные тяготы на земле.
За эти несколько дней он постарел на несколько лет.
3
Донбасская операция развивалась успешно. 16-й истребительный полк прикрывал с воздуха введенный в прорыв кавалерийский корпус генерала Кириченко.
Они вылетели на рассвете шестеркой, зная, что немцы используют против наступающих толбухинцев большие силы бомбардировочной авиации и норовят бомбить наши войска на рассвете. Шли на высоте около четырех тысяч метров. Видимость была неважной.
Несмотря на утреннюю дымку, по отблескам солнечных лучей на крыльях самолетов Покрышкин все-таки сумел разглядеть группу «юнкерсов», двигающуюся им навстречу. Где-то поблизости должны были находиться «мессершмитты», но их пока никто не видел.
Оставив Труда с ведомым наверху, Саша с четверкой стал готовиться к атаке. К сожалению, слишком поздно он заметил «юнкерсы». Экипажи немецких бомбардировщиков уже встали в круг и приготовились к обороне. Теперь предстояло прорываться сквозь «огненный ёж».
Покрышкин выжидал, высматривая ведущего группы и прикидывая, как его лучше атаковать. Наконец цель была найдена, решение на атаку принято.
С переворотом, круто спикировав, он с большой угловой скоростью начал подворачивать, отрезая стрелкам бомбардировщиков возможность вести по нему прицельный огонь. От страшной перегрузки тело вжалось в стенку кабины, казалось – невозможно пошевелить ни рукой, ни ногой. Наконец он сблизился и… тут же почувствовал, что не рассчитал – сильно разогнал истребитель на пикировании.
Резко вырвав его из пике, он пошел на горку, намереваясь погасить скорость… В глазах на мгновение потемнело. Когда прояснилось, увидел, что его ведомый Голубев тоже взмыл, повторяя его маневр. Больше не следил, было некогда.
Покрышкин повторил атаку. Вот «юнкерс» в прицеле. Короткая очередь – немец как по команде перевернулся, подставив закопченное брюхо. Еще очередь из пушки и пулеметов. «Юнкерс» загорелся, вывалился из оборонительного круга и пошел к земле, оставляя за собой черный, жирный след в небе.
– «Сотка», бей бомберов, идет подкрепление! – послышался голос офицера-наводчика.
Выше Покрышкин заметил какие-то самолеты. «Подкрепление? Почему идут на меня? «Мессы!» – молнией пронеслось в голове. Скорость на выходе из атаки была еще приличной. Он прибавил мотору обороты и пошел в лобовую – другого выхода не было.
Лобовая атака успеха не принесла никому. Резко развернувшись, Саша стал заходить «мессершмиттам» в хвост, но они неожиданно повернули на запад.
Глянул вниз: «юнкерсы», побросав бомбы куда попало, тоже уходили к своим, а между ними сновали Жердев с Суховым.
Тут появилось обещанное подкрепление – восьмерка «Яков». Они с ходу включились в преследование бомбардировщиков.
– Иду на Куйбышев! Иду на Куйбышев! – послышалось в наушниках.
Это Виктор Жердев сообщал о выходе своей пары к месту сбора. «Пора возвращаться и мне, – подумал Покрышкин. – А где же Голубев?» К месту сбора подходило лишь пять «аэрокобр».
– Где Голубев? – был его первый вопрос своим летчикам на земле. – Кто видел и может доложить?
– Я видел, товарищ гвардии майор, – откликнулся первым Сухов. – Когда вы пошли на горку, он выскочил выше вас. Заметив, что с высоты к вам устремились два «мессера», он пошел наперерез. Прикрыл вас своей машиной.
– А ты, Труд, что ж так плохо смотрел, что не связал боем «мессершмиттов»?
– Смотрел, товарищ гвардии майор, но не смог. Много их было…
– Эх ты, слабак!
Оценка «слабак» из уст Покрышкина была самой что ни есть уничтожающей критикой, и Труд чуть не заплакал от досады на себя.
«Не может быть, чтобы Голубев пропал, – думал Александр по дороге на КП. – Он обязательно вернется, такой летчик не может пропасть. Это надо же – сознательно подставил свою машину под удар немецких истребителей. Можно сказать, грудью прикрыл своего командира! Ну, Жора! Ну силен, брат!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});