Он имел в виду разговоры людей, которым надо было чесать языком, чтобы поддержать репутацию.
— Нет! Ты должен сделать больше! Ты не можешь сдаться, Ксин. После того, что…
Боль в его глазах завершила фразу за Эсменет.
— В ближайшие дни Священное воинство переправится на южный берег, Эсми…
Он поджал губы.
Ксинем имел в виду, что вопрос о Друзе Ахкеймионе очень удобно было забыть, как забывают все трудные и вызывающие неловкость вопросы. Но как? Как мог человек, знающий Друза Ахкеймиона, приблизиться к нему, а потом отойти прочь, скользнуть, словно простыни по сухой коже? Но они — мужчины. Мужчины сухие снаружи, а влажные лишь внутри. Они не могут смешивать, соединять свою жизнь с чужой. По-настоящему — не могут.
— М-может… — сказала она, вытирая слезы и изо всех сил стараясь улыбаться, — может, Пройасу одиноко… Может, он з-захочет расслабиться с…
— Нет, Эсми. Нет.
Горячие слезы. Эсменет медленно покачала головой; уголки ее губ опустились.
«Нет… Я должна что-нибудь сделать! Должно быть хоть что-нибудь, что я могу сделать!»
Ксинем посмотрел мимо нее на согретую солнцем землю, словно отыскивая слова.
— Почему бы тебе не остаться с Келлхусом и Серве? — спросил он.
Как много изменилось за столь краткий срок. Лагерь Ксинема перестал существовать — вместе со статусом его хозяина. Келлхус забрал Серве и присоединился к Пройасу. Это повергло Эсменет в смятение, хотя она понимала, чем руководствовался Келлхус. Как бы сильно он ни любил Акку, теперь он должен был заниматься остальными людьми. Но как она умоляла! Пресмыкалась! Она даже пыталась, ослепленная безумием, соблазнить его, хотя он в этом вовсе не нуждался.
Священная война. Священная война. Куда ни кинь — кругом эта гребаная Священная война!
А как же Ахкеймион?
Но Келлхус не мог перечить Судьбе. У него имелась куда более примечательная шлюха, чтобы отвечать…
— А вдруг Акка вернется? — всхлипнула Эсменет. — Вдруг он вернется и не найдет меня?
Все ушли, но ее палатка — палатка Ахкеймиона — стояла по-прежнему. Эсменет цеплялась за место, где была счастлива.
Теперь по приказу Ирисса аттремпцы обращались с ней уважительно. Они звали ее «женщина колдуна»…
— Тебе не следует оставаться здесь одной, — сказал Ксинем. — Ирисс вскоре уйдет вместе с Пройасом, а шайгекцы… Они захотят отплатить.
— Я справлюсь, — хрипло произнесла Эсменет. — Я всю жизнь прожила одна, Ксин.
Ксинем поднялся на ноги, потом погладил Эсменет по щеке, осторожно стер слезинку.
— Береги себя, Эсми.
— Что ты собираешься делать?
Взгляд Ксинема устремился вдаль, то ли на окутанные дымкой зиккураты, то ли просто в никуда.
— Искать, — безнадежным тоном произнес он.
— Я поеду с тобой! — вскочив, воскликнула Эсменет.
«Я иду, Акка! Я иду!»
Ксинем, ничего не ответив, подошел к коню и вскочил в седло. Он вынул нож из-за пояса, затем высоко подбросил его. Нож вонзился в землю у ног Эсменет.
— Возьми, — сказал Ксинем. — Береги себя, Эсми. Лишь сейчас Эсменет заметила в отдалении конных Динхаза и Зенкаппу. Они ждали бывшего лорда. Они помахали Эсменет, прежде чем устремиться следом за Ксинемом. Эсменет упала на землю и разрыдалась. Она спрятала лицо в горящих ладонях.
Когда она подняла голову, всадники уже исчезли.
Беспомощность. Если существует более давний спутник женщины, чем надежда, то это беспомощность. Да, конечно, женщине часто удается приобрести ужасающую власть над одним сердцем, но мир за пределами чувств принадлежит мужчинам. И именно в этом мире исчез Ахкеймион, в холодной тьме между костров.
Все, что она могла делать, это ждать… Есть ли на свете большая мука, чем ожидание? Ничто так болезненно не подчеркивает бессилие, как пустой ход времени. Мгновение за мгновением, одни — тусклые от неверия, другие — туго натянутые от беззвучных криков. Горящие светом мучительных вопросов. Где он? Что я буду делать без него? Темные от изнемогающей надежды. Он мертв. Я осталась одна.
Ожидание. То, что традиция предписывает женщине. Ждать у очага. Вглядываться — не поднимая глаз. Бесконечно спорить с ничем. Думать, не имея надежды на озарение. Повторять слова сказанные и слова подразумеваемые. Вплетать намеки в заклинания, как будто точность и сила их боли в движениях ее души может добраться до сути мира и заставить его поддаться.
Шли дни, и казалось, будто Эсменет превратилась в недвижную точку массивного колеса событий, в единственное сооружение, уцелевшее после того, как схлынуло половодье. Палатки и шатры падали, словно саваны, в которые заворачивают мертвецов. Загружались огромные обозы. Повсюду до самого горизонта метались всадники в доспехах, разнося тайные послания и тягостные приказы. Огромные колонны строились на пастбище и под крики и пение гимнов уходили прочь.
Так же, как уходило лето.
А Эсменет сидела одна. Она смотрела, как ветер шевелит примятую траву. Смотрела, как пчелы носятся над вытоптанной равниной. Она сохраняла видимость покоя, какой сопровождается проходящее потрясение.
Эсменет сидела перед палаткой Ахкеймиона, спиной к их жалким пожиткам, лицом к зияющему, выжженному солнцем простору, и плакала — звала его по имени, как будто он мог прятаться за рощицей черных ив, чьи зеленые ветви качались сами по себе, словно под порывами разных ветров.
Она почти видела его, припавшего к земле за черным стволом.
«Вернись, Акка… Они все ушли. Опасность миновала».
День. Ночь.
Эсменет вела свое собственное безмолвное расследование, дознание без надежды получить ответ. Она много думала об умершей дочери и проводила запретные сравнения. Она спускалась к Семпису и смотрела на его черные воды, не понимая, то ли ей хочется пить, то ли утопиться. Она словно видела саму себя в отдалении, как она машет руками…
Одно тело — никакого тепла.
День. Ночь. Мгновение за мгновением.
Эсменет была шлюхой, а шлюхи умеют ждать. Терпение нескончаемого страстного желания. Ее дни змеились, словно слова на свитке длиною в жизнь, и каждое шептало одно и то же:
«Опасность миновала, любовь моя. Возвращайся».
Опасность миновала.
С тех пор как Найюр покинул лагерь Ксинема, он проводил дни почти так же, как раньше: либо совещаясь с Пройасом, либо выполняя его просьбы. За недели, прошедшие после поражения на Равнине Битвы, Скаур не терял времени. Он уступил земли, которые не мог удержать, — в них входил и северный берег Семписа. Он сжег все лодки, какие только сумел найти, чтобы помешать переправе армии айнрити, воздвиг сторожевые башни вдоль всего южного берега и собрал остатки своей армии. К счастью для шайгекцев и их новых хозяев-айнрити, он не стал жечь амбары и уничтожать при отступлении поля и сады. Вывод кианских войск с северного берега проходил очень продуманно. Скаур знал, что Хиннерет задержит Людей Бивня. Даже в Зиркирте, восемь лет назад, когда скюльвенды разбили фаним, те быстро оправились от поражения. Это был упорный и изобретательный народ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});