Они были близко. На потолке над черными полками, среди которых стоял Ахкеймион, появились пятна света.
Ахкеймион отступил в небольшую нишу, где перед этим дремал, и принялся бормотать серию оберегов, короткие цепочки невозможных мыслей. Свет срывался с его губ. Воздух вокруг него наполнился сиянием — так лучи солнца пронизывают туман.
Откуда-то доносилось невнятное бормотание — таящиеся, вкрадчивые слова, эдакие паразиты, грызущие стены мира.
Яростный свет, превративший на миг полки перед Ахкеймионом в рассветный горизонт… Взрыв. Гейзер пепла и огня.
От ударной волны у Ахкеймиона вышибло воздух из легких. Окружающие стены затрещали от жара. Но его обереги выдержали.
Ахкеймион зажмурился. Мгновение относительной темноты…
— Друз Ахкеймион, сдавайся. Ты в безвыходном положении!
— Элеазар? — крикнул в ответ Ахкеймион. — Сколько раз вы, дурни, пытались вырвать у нас Гнозис? И ни хрена не вышло!
Прерывистое дыхание. Бешено бьющееся сердце. — Элеазар!
— Ты обречен, Ахкеймион! Обречешь ли ты на гибель и сокровища, что окружают тебя сейчас?
Как бы ни были драгоценны эти книги, слова, что вращались и сваливались грудой вокруг него, не значили ничего. Не сейчас.
— Не делай этого, Элеазар! — крикнул Ахкеймион срывающимся голосом. — Ставки! Какие ставки!
— Уже…
Ахкеймион зашептал слова. Пять сверкающих линий протянулись вдоль узкого прохода между обгоревшими полками, через дым и осыпающиеся страницы. Воздух затрещал. Его невидимый враг вскрикнул от удивления — как и все, кто впервые сталкивался с Гнозисом. Ахкеймион пробормотал еще несколько древних слов, еще несколько Напевов. Делящие планы Мирсеора — для постоянного давления на обереги противника. Напевы принуждения Одаини, чтобы оглушить его, сбить с мысли. Затем мираж Киррои…
Ослепительные геометрические фигуры рванулись сквозь дым. Линии и параболы бритвенно острого света, пронзающие дерево и папирус, прорезающие камень. Багряный адепт закричал и попытался убежать. Ахкеймион сварил его заживо.
Темнота, если не считать враждебных огней, рассеянных среди руин. Ахкеймион слышал, как прочие колдуны перекликаются, потрясенно и испуганно. Он чувствовал, как они пробираются между стеллажами, спеша образовать Ансамбль.
Подумай, Элеазар! Сколькими ты готов пожертвовать?
«Пожалуйста. Не надо…»
Рев пламени. Грохот рушащихся полок. Огонь, бьющийся об его обереги, словно пенящийся прибой. Ослепительная вспышка, залившая светом все огромное помещение, от одной стены до другой. Раскат грома. Ахкеймион пошатнулся и упал на колени. Обереги у него в сознании затрещали.
Он ударил в ответ Выводом и Абстракцией. Он был адептом Завета, гностическим колдуном высокого ранга, мастером Напевов Войны. Он был словно маска, выставленная на солнце. Его голос разнесся по залу, над обломками и головешками.
Собранные сареотами знания взрывались и горели. Вырванные страницы кружились в вихрях. Книги летели по спирали, словно мотыльки на огонь. Драконье пламя низвергалось между уцелевших полок. Молнии сплетались в воздухе и потрескивали, сталкиваясь с оберегами Ахкеймиона. Он наконец увидел своих противников. Их было семеро. Они напоминали облаченных в багрец танцоров на поле погребальных огней. Адепты школы Багряных Шпилей.
Мимолетное видение шквала ослепительно белых молний. Головы призрачных драконов, изрыгающие огонь. Несущиеся горящие воробьи. Великие Аналогии, сверкающие и тяжеловесные, с грохотом бились о его обереги. А за ними — Абстракции, блистающие и молниеносные…
Седьмая теорема Кийана. Эллипсы Тосоланкиса… Ахкеймион выкрикнул невозможные слова.
Крайний слева Багряный адепт завопил. Его обереги рухнули под напором Гнозиса. Взрыв разворотил стены библиотеки, и его унесло в вечереющее небо, словно клочок бумаги.
На миг Ахкеймион оставил Напевы и принялся восстанавливать обереги.
Водопады адского огня. Пол провалился. Огромные камни посыпались вокруг, хлопая, словно ладони молящегося. Ахкеймион очутился в огне, в хаосе исполинских развалин. Но продолжал петь.
Он был наследником Сесватхи, ученика Ношайнрау Белого. Он был победителем Скафры, сильнейшего из враку. Он возвысил в песне свой голос против кошмарных высот Голготтерата. Он стоял, гордый и неколебимый, перед самим Мог-Фарау…
Резкий удар. Пол под ногами закачался, словно палуба корабля. Стены начали рассыпаться. Погружение в одно темное значение за другим, тяжкая суть рушащегося мира, ниспадающего, словно одежды любовницы, в ответ на его песню.
И наконец-то — небо, такое влажное и прохладное, когда смотришь на него из самого сердца ада.
А высоко — Небесный Гвоздь и серебрящаяся грудь полупрозрачного облачка.
Сареотская библиотека превратилась в раскаленную топку, окруженную изломанными, шатающимися стенами. А над ней висели, словно на ниточках, Багряные колдуны, и швыряли в Ахкеймиона один злобный Напев за другим. Головы призрачных драконов поднимались и извергали озера огня. Они плевались, изничтожая его ослепительным, прожигающим до костей огнем. Одно за другим на него опускались ослепляющие солнца.
Ахкеймион стоял на коленях, тело его покрывали ожоги, изо рта и глаз текла кровь, вокруг громоздились груды камней и текстов; он рычал оберег за оберегом, но те трещали и раскалывались и рвались, как гнилая ткань. Казалось, будто безжалостный хор Багряных Шпилей отдается эхом от небесного свода. Они били, словно рассерженные кузнецы по наковальне.
И сквозь это безумие Друз Ахкеймион на краткий миг увидел заходящее солнце, невероятно равнодушное, в обрамлении розовых и оранжевых облаков…
Хорошая была песня, подумал он.
Прости меня, Келлхус.
ГЛАВА 13
ШАЙГЕК
«Люди всегда указывают на других, и поэтому я предпочитаю следовать за шляпкой гвоздя, а не за его острием».
Онтиллас. «О глупости людской»
«День без полудня, Год без конца. Любовь всегда нова. Иначе это не любовь».
Неизвестный автор. «Ода утрате утрат»
4111 год Бивня, конец лета, Шайгек
Свет.
— Эсми…
Она пошевелилась. Это что, сон? Да… Она плывет. Озерцо в холмах над Равниной Битвы.
Чья-то рука взяла ее за голое плечо. Осторожное пожатие.
— Эсми… Проснись.
Но ей так тепло… Она приоткрыла один глаз и скривилась, поняв, что еще ночь. Свет лампы. Кто-то держит лампу. Что Акке не спится?
Эсменет перевернулась на спину и увидела, что над ней склонился Келлхус, очень мрачный и серьезный. Нахмурившись, она натянула одеяло на грудь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});