Читать интересную книгу Европейцы (сборник) - Генри Джеймс

– Я правильно вас поняла: она обручилась с вами без любви?

Оуэн не отрывал взгляда от Рафаэль-роуд.

– Нет, она любила меня. Очень. Но долго выдерживать напряжение ей не под силу.

– Напряжение? Из-за чего?

– Ну из-за всей этой дрянной истории.

– История, что и говорить, дрянная, и я вполне могу понять, как болезненно она на нее действует, – сказала Фледа.

Ее гость резко повернулся кругом.

– Можете? – Глаза у него засветились. – Можете понять, что из-за этого у нее портится настроение и что она бросается на меня. Она ведет себя со мной так, будто я ей нисколько не нужен!

Фледа задумалась:

– Она мучается от сознания обиды.

– Вот как! Я, что ли, причинил ей обиду? Разве я не делаю все, что могу, чтобы уладить это дело?

С минуту его раздражение против Моны из-за тона вопроса воспринималось как раздражение против Фледы; и это сходство, в свою очередь, обратило внимание нашей юной леди на то, как он красив, когда говорит – впервые в ее присутствии – с таким пылом и употребляет слова вроде «причинять обиду». К тому же его запальчивость еще живее напомнила ей, какой эфемерной оказалась ее помощь.

– Да, вы вели себя безупречно, – сказала она. – Вам выпала безумно трудная роль. Вам нужно было проявлять с вашей матушкой такт и терпимость, но также и твердость, и вы блистательно с этим справились. А вот я ненароком вас подвела. Ничем не помогла вам добиться успеха.

– Но вы, как бы то ни было, не лишите меня своего расположения? – всполошился Оуэн. Ему явно очень важно было знать, действительно ли она оправдывает Мону. – Конечно, если бы вы были расположены ко мне, как расположена она, – пояснил он. Вопрос был не в бровь, а в глаз, и Фледе только и хватило времени сообразить, что ей необходимо укрыть свое смятение за вопросом еще щекотливее:

– Мой ответ будет точнее, если я буду знать, что вы были достаточно внимательны к Моне. Ведь вы были внимательны к ней? – спросила она как можно просто.

– Более чем, мисс Ветч! – вскричал Оуэн. – Исполнял все ее желания. Помчался с огнем и мечом, сами видели, в Рикс на следующий же день после разговора в Уотербате. – Тут он запнулся, хотя как раз тут начиналось для Фледы самое интересное. В лице его, пока он ставил чашку на стол, появилось новое выражение. – Впрочем, с какой стати я вам это докладываю? Какой мне от этого прок? Вам, насколько я понимаю, нечего мне сказать, кроме как предложить моему адвокату действовать. Так приказать ему действовать?

Фледа едва слышала, что он говорил; совершенно новая мысль пришла ей внезапно в голову:

– Скажите, когда вы, после разговора со мной, поехали в Уотербат, вы ей все рассказали?

– Все? – переспросил он, явно понимая, о чем речь.

– Что у вас был долгий разговор со мной, а с вашей матушкой вы не виделись?

– О да. Я в точности все ей изложил: и то, что вы были ко мне в высшей степени добры и что я передал это дело в ваши руки.

Секунду-другую Фледа молчала.

– Может быть, ей это не понравилось, – предположила она.

– Ужасно не понравилось, – подтвердил Оуэн, смешавшись.

– Ужасно? – взволнованно повторила Фледа, и от этого слова ей почему-то стало не по себе.

– Она сказала, что желает знать, по какому праву вы вмешиваетесь. Она заявила, что вы проныра и бестия.

– О! – вырвалось у Фледы с долгим всхлипом. Но тут же она взяла себя в руки. – Разумеется.

– Она оскорбляла вас, а я защищал. Она сказала про вас…

Фледа жестом остановила его:

– Я не хочу про это знать!

Она покраснела до самых глаз, которые – словно от удара по лицу – налились слезами. Какое падение в ее полете, какой удар по ее старанию сохранить Моне все, на что та имела право. Вот так! Пока она старалась, напрягая все силы души, предмет ее великодушия клеймил ее «пронырой и бестией». Но, проглотив все это, она секунду спустя уже смогла улыбнуться. Правда, ее вряд ли удивило бы услышать, что улыбка выглядит странной.

– Вы только что сказали, что мы с вашей матушкой поссорились из-за вас. Куда вернее: вы с Моной поссорились из-за меня.

Оуэн ответил не сразу.

– Я, знаете ли, имел в виду, – выжал он наконец, – что Моне, скажем так, взбрело в голову приревновать меня.

– Вот оно что, – сказала Фледа. – Что и говорить, наши совещания выглядели очень необычно.

– Они выглядели превосходно и были превосходны. И я сказал ей, да, сказал, какое вы чудо! – провозгласил молодой человек.

– Но от этого она не стала любить меня больше.

– Не стала, – вздохнул Оуэн. – И меня тоже. Хотя, конечно, она, знаете ли, говорит, что любит меня.

– А вы? Вы тоже говорите, что ее любите?

– Ничего другого я и не говорю… все время ей это твержу. На днях повторял раз десять.

Фледа не сразу нашлась что сказать, но прежде, чем придумала ответ, он повторил вопрос, который задал минуту назад:

– Так приказать моему адвокату действовать?

На данный момент Фледа отклонила подобное решение, прежде всего потому, что видела в нем величайший шанс для своей тайны. Подтолкни она Оуэна принять такое решение, и осталось бы только протянуть руку и взять его. Обращение в суд закроет перед миссис Герет путь к отступлению: она вспыхнет и бросится сражаться, размахивая флагом пламенной и героической защиты. Дело, само собой, будет решено не в ее пользу, но тяжба протянется дольше, чем выдержит терпение Моны или благородство Оуэна. Формальный разрыв дает ему свободу, и тогда ей нужно будет только потянуть за веревку, которая подымет занавес над разыгрываемой сценой.

– Вы сказали мне, что «говорили» ей о любви, но ведь это не только слова? Вы не стали бы говорить ей, что любите ее, если бы это было не так? Что же все-таки стало в такой короткий срок с чувствами, которые привели к вашей помолвке?

– Шут его знает, что с ними стало, мисс Ветч! – воскликнул Оуэн. – Все, кажется, пошло прахом, как только разразилась эта мерзкая свара.

Сейчас он стоял совсем рядом с ней, лицо его снова светилось, он смотрел ей в глаза и, кажется, хотел впечатать в них всю историю своей беспомощности.

– Когда увидел вас, когда стал замечать, узнавать все больше и больше, я все меньше и меньше – и ничего я тут поделать с собой не мог! – стал интересоваться чем-то и кем-то еще. Жаль, что я не знал вас раньше… Вы, уверен, понравились бы мне как никто другой. Но я все равно, – продолжал он с жаром, – твердо решил остаться с Моной до самой смерти. Она сама, сама все сокрушила, клянусь вам, – тем, в какие истерики впадала, как пилила меня, как воспринимала всю ту историю и как на меня давила! Она разрушила все наши надежды и наше счастье. Разбила их вдребезги, словно чайную посуду, швырнув на пол вместе со столиком. И все это время она требовала, чтобы я сказал, что происходит между нами, между вами и мной; и отметала все мои уверения, что ничего такого между нами не происходит – не более того, что точно так же происходило бы между мною и моей бедной старой матушкой. Она заявила: как бы не так; такая хорошенькая штучка, как вы, мол, самая подходящая для меня старушка-матушка, и, хотите верьте, хотите нет, с тех пор иначе, чем так, вас уже не называла. Разрази меня гром, если я не вел себя более чем примерно. Я ведь лишнего слова с вами себе не позволил, разве не так? Да и вы бы меня сразу одернули, если что. Так ведь? Вы, на мой взгляд, и без того со мной очень суровы. Впрочем, мне теперь все равно, что вы сейчас ни сказали бы, или Мона, или кто другой, – пусть себе; в конце концов, она своим безобразным поведением дала мне право говорить – высказать все, что я по этому поводу чувствую. А чувствую я, если угодно знать, что лучше положить всему этому делу конец. Вы спрашиваете меня, неужели я не люблю ее, и я нахожу ваш вопрос естественным. Но вы спрашиваете меня об этом в тот момент, когда мне безумно хочется сказать вам, что в мире есть только одно существо, которое я истинно люблю, и существо это…

Здесь Оуэн себя оборвал; не потому ли, подумала Фледа, что он уловил через закрытую дверь доносившийся с лестничной площадки шум, который и ее поверг в удивление и смятение: отец в этот час никогда домой не возвращался, и она не знала никакого повода для появления гостя или гостьи. Ее охватил страх, усилившийся секунду спустя: гость уже стоял за дверями, и этим гостем, конечно же, была миссис Герет. Эта леди жаждала поближе познакомиться с последствиями своего письма к Оуэну. Фледа выпрямилась от внезапно мелькнувшей в ее голове мысли: если это как раз то, что миссис Герет желает увидеть, миссис Герет лицезреет желаемое ею в безошибочном виде. Молчание Оуэна длилось мгновение, но все это мгновение наша молодая чета стояла, пожирая друг друга глазами и прислушиваясь, все так же через дверь, к переговорам, которые вполголоса велись в передней. Фледа было уже сделала шаг, чтобы их прекратить, когда Оуэн ее остановил, схватив за руку повыше локтя.

– Вы, конечно же, догадываетесь, – сказал он упавшим голосом, каким никогда с ней не говорил, и сжимал ей руку, как никогда ее не сжимал, – вы, конечно же, догадываетесь, кто это существо, кого я люблю?