Читать интересную книгу Словарь культуры XX века - Вадим Руднев

Итак, словарь, а не повествование, потому что для воссоздания тела нужна система, а не текст (ср. структурная лингвистика), а словарь есть некое подобие системы или хотя бы некоторое ее преддверие.

Философия времени у хазар, как можно видеть из приведенной цитаты, тесно связана с философией сновидения. Здесь чувствуется несомненное влияние Борхеса и того философа, который незримо стоял за Борхесом несколько десятков лет, Джона Уильяма Данна, автора книги "Эксперимент со временем" (1920), создателя серийной концепции времени (см. время, серийное мышление). О сновидении в "Х. с." сказано следующее: "И любой сон каждого человека воплощается как чья-то чужая явь. Если отправиться отсюда до Босфора, от улицы к улице, можно дату за датой набрать целый год со всеми его временами, потому что у каждого своя осень и своя весна и все времена человеческой жизни, потому что в любой день никто не стар и никто не молод и всю жизнь можно представить себе как пламя свечи, так что между рождением и смертью даже ни одного вздоха не остается, чтобы ее загасить".

Такой философией обусловлен центральный эпизод "Х. с.", связанный с киром Бранковичем, Юсуфом Масуди и Самюэлем Коэном. Кир Аврам Бранкович собирал сведения о "Хазарском словаре", чтобы воссоздать Адама Кадмона, при этом он придерживался христианского решения хазарской полемики. Одновременно с ним "Хазарский словарь" собирал и реконструировал еврей-сефард из Дубровников Самюэль Коэн, естественный сторонник того, что хазары в IХ в. приняли иудаизм. С некоторого времени Аврам Бранкович каждый день стал видеть во сне молодого человека с одним седым усом, красвыми глазами и стеклянными ногтями на одной руке. Это и был Коэн, который каждую ночь чувствовал, что он комуто снится. Это означало, что они вскоре встретятся. Третий собиратель словаря, Юсуф Масуди, защитник исламской версии хазарского вопроса, научился хазарскому искусству попадания в чужие сны, поступил на службу к Авраму Бранковичу и стал видеть его сны - и Самюэля Коэна в них. Когда же наконец Бранкович и Коэн встретились (Коэн служил переводчиком в турецком отряде, который напал на Бранковича и его слуг), то Бранкович погиб от турецкой сабли, а Коэн, увидев человека, которому он столь долго снился, впал в оцепенение и так из него и не выбрался. Юсуф Масуди выпросил у турецкого паши день жизни, чтобы увидеть во сне, как Коэну будет сниться смерть Бранковича, и то, что он увидел, было так ужасно, что за время сна он поседел и его усы стали гноиться. А на следуюЩий день турки зарубили и его.

Последняя история, восходящая к нашим дням, связана с арабским исследователем "Хазарского словаря", доктором Абу Кабиром Муавия, который, вернувшись с израильско-египетской войны 1967 г., стал собирать данные о "Хазарском словаре". Делал он это так: посылал письма по объявлениям из старых газет конца ХIХ века (см. концепцию времени хазар). На его письма в прошлое приходили ответы в виде посылок с различными совершенно не связанными между собой предметами, которыми постепенно стала заполняться его комната. Он дал список этих предметов на компьютерный анализ, и компьютер ответил, что все эти предметы упоминаются в "Хазарском словаре". На конференции в Царьграде доктора Муавия убивает четырехлетний мальчик, живой выродок (с двумя большими пальцами на каждой руке) хазарской философии истории. На этом исследование "Хазарского словаря" прерывается. Исчезвувший народ спрятал все концы в воду.

Говоря о словаре в послесловии, автор пишет: "При использовании книги ее можно чтением вылечить или убить. Можно сделать ее более толстой или изнасиловать, из нее постоянно что-то теряется, между строк под пальцами исчезают последние буквы, а то и целые страницы, а перед глазами вырастают, как капуста, какие-то новые. Если вы вечером отложите ее в сторону, то назавтра можете обнаружить, что в ней, как в остывшей печке, вас не ждет больше теплый ужин".

Здесь этически реализована обычная для ХХ в. мифологема живого текста, противопоставленного мертвой реальности.

Особенностью, придающей уникальность "Х. с.", является та преувеличенная серьезность его стиля, то отсутствие иронии, замешенное на терпком балканском фольклоре, которые позволяют говорить не только о квинтэссенции постмодернизма, но и об альтернативе ему. В этом смысле Милорад Павич безусловный антипод Умберто Эко - семиотика, играющего (когда более, когда менее успешно) в прозаика, а антиподом "Имени розы" становится "Х. с.".

А может быть, все дело в том, что гениальность (которой несомненно обладает автор "Х. с.") и постмодернизм несовместимы. В этом смысле Павич писатель глубоко старомодный, такой, например, как Томас Манн, Фолкнер или Франц Кафка.

Лит.:

Руднев В. Серийное мышление // Даугава, 1992. - No 3.

Руднев В. Гений в культуре // Ковчег, 1994. - No 3.

Руднев В. Морфология реальности: Исследование по "философии текста". - М., 1996.

* Текст "Хазарского словаря" см. на www

ХАРАКТЕРОЛОГИЯ

- учение о характерах людей, основанное на исследовании соматических данных (строения тела). Основоположник клинически ориентированной Х. - Эрнст Кречмер (основатели психоаналитической Х. - Карл Абрахам и Вильгельм Райх).

Кречмер различал три типа характера в зависимости от строения тела: пикнический тип (приземистый, с толстой шеей) по характеру циклоид, или сангвиник; астенический тип (худой, маленький, лептосомный (узкий) - по характеру шизотим, или шизоид; атлетический тип - Кречмер считал его смешанным (позднее П.Б. Ганнушкин определил его как эпилептоида). Проведенные Кречмером эксперименты давали явную картину зависимости типа характера от строения тела. В дальнейшем его типология была дополнена и скорректирована П.Б. Ганнушкиным и М.Е. Бурно. В настоящее время типология основных характеров выглядит примерно так:

1. Циклоид-сангвиник - добродушный, реалистический экстраверт, синтонный (то есть находящийся в гармонии с окружающей его реальностью). Синтоник веселится, когда весело, и грустит, когда грустно. Когда-то этот образ играл большую роль в культуре - по-видимому, начиная с эпохи Возрождения. В художественной литературе сангвиники нарисованы особенно выпукло: это Гаргантюа, Ламме Гудзак, Санчо Панса, Фальстаф, мистер Пиквик - все добродушные толстяки. В ХХ в. от засилья добродушных героев остались только Кола Брюньон и Швейк. В целом такая в принципе здоровая жизнерадостная личность не характерна для ХХ в.

2. Психастеник - реалистический, тревожно-сомневающийся интроверт. Этот тип характерен для культуры конца ХIХ века, его олицетворяет Чехов в своих основных характерологических установках - психастевику свойственна повышенная порядочность, боль за других и тревожно-ипохондрическое переживание прошлого в своей душе. Чехов запечатлел психастеника в драматическом виде в образе профессора Николая Степановича ("Скучная история"), а в комическом виде - в образе Червякова ("Смерть чиновника"). Психастеник тревожно-мучительно, по многу раз прокручивает уже сделанные поступки, "пилит опилки", по выражению Дейла Карнеги. Тревожная психастеническая рефлексия показательна для начала ХХ в., она воплощена в таком художественном направлении, как постимпрессионизм (импрессионизм. считается в целом сангвиническим, синтонным направлением), в частности в творчестве Клода Моне. Самым знаменитым героем-психастеником в европейской культуре был, конечно, Гамлет.

3. Истерик. Для этого характера важен такой признак, как демонстративность. По выражению Карла Ясперса, истерик живет не для того, чтобы быть, а чтобы казаться быть. Самый знаменитый истерик в мировой литературе - это Хлестаков. Истерик парадоксальный характер в том смысле, что это аутистический экстраверт, то есть, с одной стороны, это нереалистический характер, у него совершенно фантастическое представление о реальности, но, с другой стороны, он погружен не в свой внутренний мир, который у него достаточно беден, но в выдуманную им самим реальность.

4. Эпилептоид. Характер напряженно-авторитарный с атлетическим типом сложения. Реалист и прагматик до мозга костей, экстраверт. Из эпилептоидов рекрутируются воины и политики. Два знаменитых современных российских эпилептоида Борис Ельцин и Александр Лебедь. Впрочем, эпилептоиды могут быть двух типов - примитивно-эксплозивные (Дикой в "Грозе" Островского) и утонченно-дефензивные (Кабаниха, Иудушка Головлев, Фома Фомич Опискин). Для эпилептоида характерна так называемая иудина маска - выражение льстивой угодливости, за которой прячетея злоба и стремление к власти. Эпилептоид прекрасный организатор, но почти никогда не бывает литератором или философом. Есть великие художники-эпилептоиды, например Роден и Эрнст Неизвестный.

5. Шизотим, или шизоид, или аутист (см. также аутистическое мышление). Шизоид - замкнуто-углубленный аутистический интроверт. Он во всем замкнут на самого себя. Внешний мир, как его понимают и чувствуют сангвиник и психастеник, не существует для шизоида - его мир находится внутри его самого, а проявления внешнего мира суть лишь символы, еще глубже раскрывающие структуру мира внутреннего. Весь ХХ век может быть назван шизотимической эпохой. Практически все сколько бы ни было фундаментальные открытия в науке и философии, все важнейшие художественные направления носят шизотимный характер: это и аналитическая философия, и квантовая механика, и теория относительности, и психоанализ, и кино, и структурная лингвистика вместе с семиотикой и математической логикой, и многое другое; шизоидный характер присущ экспрессионизму, символизму, новому роману, постструктурализму, постмодернизму. Почти все великие художественные произведения ХХ в. аутистичны: "Доктор Фаустус" Томаса Манна, "Улисс" Джойса, "В поисках утраченного времени" Пруста, "Шум и ярость" Фолкнера, "Человек без свойств" Музиля, "Игра в бисер" Гессе, "Бледный огонь" Набокова. То же самое относится к музыке ХХ века (см. додекафония): Стравинский, Прокофьев, Шостакович, Булез, Штокгаузен - все это шизотимы. Вся реальность ХХ в. как бы попадает в воронку аутистического мышления, реальность насквозь символизирована, семиотизирована, концептуализирована. Важна логичность, непротиворечивость построения, а его отношение к реальности (которой, вероятней всего, как таковой вообще нет) имеет второстепенное значение. Известно, что когда Гегелю сказали, что некоторые его построения не соответствуют действительности, он холодно заметил: "Тем хуже для действительности". Вот классическая аутистическая установка.