Фонис. Повелитель сам решит, что надо и чего не надо.
Протей (посоветовавшись с Фонисом и начальником охраны). Данной мне властью повелеваю: женщину по имени Елена, коварно и подло выдававшую себя за царицу Спарты и ложной клятвой оскорбившую сонм олимпийских богов, предать немедленной смерти. Исполняйте!
Рыжая (Эфре). Будь проклята, старая карга!
Елена. От судьбы не уйдешь. Кто знает, может быть, это лучшая смерть. Умираю невинно.
Начальник охраны хватает Елену и замахивается мечом.
Эфра. Нет! Нет! Елена, госпожа моя! Прости, прости! Я хотела спасти тебя от позора. Остановитесь!
Закрывает собой Елену.
Протей. Довольно!
Все расходятся по местам. Эфра рыдает, обнимая ноги Елены.
Эфра. Ты ведь не подумала, что я это из мести, скажи мне, Елена, скажи.
Елена. Я не умею лгать, Эфра. Да, подумала. Мне вспомнились горящие Афины, и Кастор, и Полидевк, милые мои братья. Вспомнилось, как я защищаю тебя от их мечей, тебя — мать Тесея, моего оскорбителя.
Эфра. Елена, я всегда помню, что обязана тебе жизнью.
Елена. Люди часто мирятся со злом, но редко прощают добро. Я рада убедиться, что ты не из таких, Эфра.
Эфра. Когда корабль вынесло на берег, я очнулась первая. Вижу невдалеке — храм. Я побежала звать на помощь и вдруг поняла, что мы не в Микенах, а совсем в чужой земле. Я испугалась за тебя, Елена, и решила опередить опасность. Но, видно, ложь — плохая помощница правде. Не ты, а я достойна смерти.
Елена. Что ты! Нельзя карать за ложь во спасение людей!
Эфра. Это ты так думаешь. А здесь теперь не найдется человека, который бы мне поверил.
Протей. Найдется. Этот человек — я.
Фонис. И я, пожалуй.
Рыжая. Где Парис? Где мой Парис?
Входит Парис. Рыжая подбегает к нему. Обнимаются.
Парис (Эфре). Э-э-э, бабуся. Вот где ты вынырнула!
Эфра. Выныривай и ты.
Парис. Я бы с радостью. Ухватиться не за что. Не протянешь ли соломинку?
Протей. Вот тебе соломинка. На одном ее конце Микены, на другом — Троя.
Парис. А я хватаюсь как раз посередине, у тебя в Мемфисе.
Протей. Где же правда?
Парис. Моя правда в Трое, а ее (к Елене) в Микенах. Меня ждет свадьба, а ее, похоже, развод.
Протей. А для Мемфиса ты ничего не оставил?
Парис. Не обижайся, повелитель. Я тебе чуть-чуть свою голову не оставил.
Протей. Парис, сын Приама! Ты получишь новый корабль, который доставит тебя и твою подругу в Трою. Ты, Елена, царица, отправишься в Микены или куда тебе будет угодно на другом корабле, прекрасно оснащенном и с почетной охраной. Как жаль, что я не смогу сопровождать тебя. Прости, что нам пришлось так жестоко тебя испытывать.
Елена. Пусть боги простят тебя и меня.
Протей (после паузы). Скажи мне еще что-нибудь на прощанье. Меня несказанно волнует твой голос.
Елена. Протей, повелитель. Боги дали тебе мужественную внешность и властный голос. Но самый ценный дар богов — твое зрение.
Протей рывком поднимается из трона.
Ничто не может укрыться от твоего зоркого взгляда, Протей. Твои прекрасные глаза различают то, что скрыто под обманчивой маской. Твой взор жадно ищет истину. Ты умеешь читать в человеческих сердцах. И это не лесть. Ты видишь, как краска заливает мне лицо, как дрожат мои руки. Это волнение, благородное волнение, вызванное встречей с тобой, Протей.
Протей. Елена! Я хочу видеть тебя! Какая ты?
Елена (растерянно). Я перед тобой, повелитель…
Протей спускается к Елене и, протянув руки, дотрагивается до ее лица.
Что ты делаешь? О боги! Ты… ты слепой?
Протей. Да. (Опускает руки.)
Елена (сквозь слезы). Какая несправедливость! Какая чудовищная несправедливость!
Протей. Послушай меня, Елена. Много лет назад мне выпало прорицание оракула, что срок моей слепоты истечет и я прозрею, стоит мне промыть глаза слезами женщины, которая, кроме своего мужа, не знала других мужчин. Я был женат тогда и промыл глаза слезами жены. Потом многие женщины плакали над моей слепотой, но их слезы не помогли мне, и я отчаялся.
Рыжая. Ох эти женские слезы…
Елена. Если прорицание оракула верно — вот мой платок. Он совсем мокрый от слез.
Елена подносит свой платок к лицу Протея и проводит ему по глазам.
Протей. Хватит! Оставь меня! Мне больно! Больно! Я умираю! (Падает.) Фонис (Елене). Что ты сделала, несчастная?!
Охрана окружает Протея, Фонис поднимает и поддерживает его голову.
Протей (очнувшись, с закрытыми глазами). Как странно… Я, кажется, вдруг уснул. (Открывает глаза, медленно обводит всех взглядом. Смотрит на Елену.) Елена, это ты? Я узнал тебя сразу. Опусти скорее руки, я хочу видеть твое лицо.
Елена (опустив руки). Я — некрасивая.
Протей. Ты прекрасна, Елена. Ты — прекрасна, Елена Прекрасная.
Эфра (разглядывая Фониса). А все-таки этот старик — противный. Ни за что бы за него не пошла.
Картина третья
Корабль в море. Ночь. Звездное небо. На корме корабля Парис и Рыжая наблюдают за действиями кормчего.
Рыжая. Посмотри, мой пастушок, какая кругом красота. Тихо, ни ветерка.
Парис. Вот это-то плохо, козочка. Парус не колыхнется, повис, как не знаю что. Гребцы выбиваются из сил. Эй, кормчий, скоро ли мы будем в Трое?
Кормчий. Если бог Посейдон пошлет к утру попутный ветер, если ветер не нагонит буревые тучи, если тучи…
Парис. Слишком много если…
Кормчий. Наберись терпения, чужеземец. Мы в море, а не в постели.
Парис. Пойди отдохни. Я сменю тебя у руля.
Кормчий. Вот это морской разговор. Старайся держать вон на ту яркую звезду. (Уходит.)
Рыжая и Парис у руля.
Рыжая. Послушай, Парис.
Парис. Я только и делаю, что тебя слушаю.
Рыжая. Не только. Елена осталась у Протея и, по всему видно, задержится там надолго, если не навсегда. Вот я и подумала…
Парис. И ты тоже подумала об этом, козочка?
Рыжая. О чем?
Парис. О том, что ты для моих благородных троянских родственников можешь сойти за спартанскую царицу. Даже имя менять не придется.
Рыжая. А ты догадлив, мой пастушок. Значит, одобряешь?
Парис. Одобряю. Я, честно сказать, все время думал, как бы тебя представить в нашем царском семействе… э-э-э… подостойнее. Чтоб не лезли с расспросами.
Рыжая. А пусть полезут. У меня есть что им порассказать о Менелае. Ну, ладно, не дуйся, пастушок, скажи, что ты меня любишь.
Ласкается к нему. Парис отпускает кормило и обнимает Рыжую. Голос кормчего за сценой: «Ветер, ветер! Гребцам сушить весла!»
Кормчий (появляясь). Эй, чужеземец. Мы отклонились от курса. Я же сказал: держать вон на ту звезду. Парис. У каждого своя звезда, кормчий.
Уходит с Рыжей.
Кормчий (кричит). Всех наверх, крепить парус! Живо, живо! Бог Посейдон проснулся!
Картина четвертая
Спарта. Зала в доме Менелая. Стены увешаны оружием. Зала полна женщин. Одни вышивают кайму, другие плетут корзинки, кто-то спит, кто-то закусывает. Женщины хором поют по-бабьи жалостливо что-то вроде:
Ему сказала Афродита:Зачем тобой я позабыта?А у него одна забота —С друзьями по лесам охота.Адонис мне волнует кровь,Меня замучила любовь.
Появляются Агамемнон, Одиссей и Ахилл. Останавливаются в дверях. Женщины, увлеченные пением, их не замечают.
Агамемнон. Похоже, что это не дом спартанского царя, а этот… как его…
Ахилл. Женская баня.
Агамемнон. Именно женская баня.
Одиссей. Только закаленному спартанцу под силу париться в таком обществе.
Агамемнон (ударяя мечом о щит). А ну, брысь отсюда, мокрохвостые!
Женщины, заметив вооруженных воинов, с визгом разбегаются. За сценой раздаются трубные звуки охотничьего рога. Входит Менелай, вооруженный луком и колчаном со стрелами. За ним слуга несет на плечах тушу рогатого оленя.