что ему не просто «дозволяется вступать с братьями в половые отношения», а предлагается всячески «стремиться к подобным братским связям по взаимному согласию», но что это «для них не считается грехом».
Дабы подчеркнуть свое неприятие Христа, священникам-тамплиерам якобы полагалось во время мессы пропускать все слова, связанные с его прославлением. Обвинители утверждали, что у тамплиеров существовала некая тайная церемония службы демону по имени Бафомет — в виде кошки, черепа или скульптурного изображения головы с тремя лицами. На поясе рыцари носили веревки или ремни, «освященные» прикосновением к подобной голове. Утверждалось также, что это делалось «большинством и повсеместно», а тех, кто отказывался, либо убивали, либо бросали в темницу.
Наряду с этими главными беззакониями существовали и другие странности, которые также вызывали подозрение общественности. Заседание тамплиерского капитула всегда проводилось тайно, ночью и под усиленной охраной. Великий магистр — вместе с другими старшими офицерами — исповедовал и отпускал грехи братьям-храмовникам, хотя и не имел на это церковных полномочий. Всем тамплиерам вменялись в вину жадность и своекорыстие; они «не считали грехом… присвоить имущество других — как законными, так и незаконными методами» — и постоянно стремились «приумножить богатства ордена любым способом…» И еще их обвиняли в предательстве, в тайных переговорах с мусульманами, которые, дескать, привели к потере Святой земли.
Неудивительно, что когда папа Климент V и король Яков II Арагонский впервые услышали эти обвинения, то не поверили ни единому слову. С такими же грязными обвинениями в ереси и содомии католическая церковь в свое время обрушилась на катаров, а совсем недавно Гильом Ногаре и его коллега Гильом де Плезан — на несчастного Бонифация VIII. Однако эти откровенно ложные обвинения удачно совпали с негативным общественным отношением к храмовникам; кроме того, в Средние века люди очень остро воспринимали все связанное с колдовством и демонами, а в XV–XVI веках такие настроения вылились в настоящую охоту на ведьм.
Скептическое отношение папы к выдвинутым против тамплиеров обвинениям, а также его суверенный контроль над орденом Храма, по идее, должны были если не подавить в зародыше, то хотя бы приглушить эту истерию. Однако неожиданно Жак де Моле подтвердил все сказанное королем Филиппом, заявив, что действительно отрицал Иисуса Христа как Спасителя, что плевал на распятие, когда вступал в ряды ордена. Единственное обвинение, от которого Великий магистр счел нужным отмежеваться, — участие в гомосексуальных связях. Но признания в святотатстве для Гильома Ногаре и его сподвижников оказалось достаточно, чтобы довести дело до конца.
Далее последовали признания и других высших руководителей тамплиеров: Жоффруа де Шарне, командора Нормандии; Жана де Ла Тура, парижского казначея ордена и одновременно финансового советника самого Филиппа Красивого; Гуго де Перо, генерального смотрителя ордена, который принимал в члены ордена многих французских тамплиеров и на которого многие указали как на пособника их духовного падения. В своем признании 9 ноября Гуго согласился со всеми обвинениями — даже с тем, будто «при вступлении в ряды ордена он говорил новичкам: если кому из них будет невтерпеж и он разогреется от обуявшей страсти, то Гуго предоставит ему возможность охладить свой темперамент с одним из братьев». Вначале он отказался очернить своих коллег, но был уведен на некоторое время охранниками и «в тот же день» признался инквизиторам, что такая «братская любовь» была в ордене делом «вполне обычным и повсеместным».
С чего же могла начаться в ордене подобная сатанинская практика? Жоффруа де Гонвиль, командор Аквитании и Пуату, заявил, «что некий растленный магистр… оказался в тюрьме турецкого султана, а выбраться оттуда ему удалось лишь после того, как он поклялся, что внедрит в ордене святотатственный обычай — при вступлении в ряды тамплиеров проклинать Иисуса Христа…» Не исключено, что этим магистром могли быть Бертран де Бланфор или Гильом де Боже. Сам Жоффруа отказался отречься от Христа, но командор его простил — вероятно, потому, что его дядя был весьма влиятельной особой при дворе английского короля. Однако его заставили поклясться на Евангелии, что он никому не расскажет об этом обычае.
Только четверо тамплиеров категорически отвергли все обвинения — Жан де Шатовиллар, Анри д’Арсиньи, Жан Парижский и Ламбер де Този, — но их показания практически не сказались на общей картине. Таким образом, хорошо подготовленное и неожиданное выступление короля Филиппа против ордена Храма приобрело вполне доказательный и законченный вид. И хотя определенные подозрения в истинных причинах этих нападок еще оставались, папа Климент V понял, что у него нет иного выхода, как одобрить действия монарха, признав их правомерными, и активнее вмешаться в расследование самому. Меньше чем через месяц после сенсационного признания Жака де Моле, 22 ноября 1307 года, Климент V отправил письменное послание, озаглавленное «Pastoralis praeminentiae», всем королям и принцам Западной Европы, призывая их осторожно, тайно и одновременно решительно произвести арест тамплиеров и конфисковать их собственность от имени церкви. В этом письме он всячески превозносил стойкость веры и религиозное рвение Филиппа Красивого, но вместе с тем подчеркивал, что теперь это дело переходит под контроль Папской курии.
Первым перед церковной следственной комиссией в составе трех кардиналов, присланных папой из Пуатье в Париж, предстал Жак де Моле. И он сразу отрекся от предыдущих показаний. По словам одного из очевидцев, он задрал подол рубахи и продемонстрировал следы жестоких пыток на теле; кардиналы «горестно вскрикнули и потеряли дар речи». Вскоре последовали отказы от показаний и других обвиняемых — однако, похоже, это не слишком удивило членов папской следственной комиссии. К тому же недавно назначенные десять новых кардиналов (в том числе девять французов) опасались пойти против мнения инквизиции и королевских легатов, тем более что папа Климент выразил поддержку французскому королю. Но внутри Папской курии вспыхнули острые разногласия, усиленные давлением сторонников тамплиеров, в частности брата Жака де Моле, настоятеля собора в Лангре. Более того, многие руководители храмовников были в хороших отношениях с тремя кардиналами — членами папской комиссии, посланной в Париж. Кстати, именно во время их совместного обеда с Гуго де Перо тот опроверг свои предыдущие показания, данные, судя по всему, под пыткой.
Следует отметить, что подобные отказы для самих обвиняемых были сопряжены с другой страшной опасностью: согласно правилам святой инквизиции, упорствующего еретика, отказавшегося от прежних показаний, передавали светским властям для сожжения на костре. Но Жак де Моле, по-видимому, верил в справедливость папы Климента V, и поначалу эта вера казалась небезосновательной. Когда король Филипп по дороге в Пуатье вдруг узнал, что кардиналы отказываются признать обоснованность обвинений в адрес тамплиеров, он тут же вернулся